Рюмка коньяка дождливым вечером

Алекс не мог себе даже представить, что бродит в мозгах его Истинного. Но то, что творилось в его собственной голове, вызывало холодные спазмы и тянущую боль где-то за грудиной. Он сидел за чашкой кофе на собственной кухне и вспоминал вчерашний вечер. И понимал, что даже когда его Пара нёс какой-то несусветный бред, Алексей был готов подхватить своё бледнокожее чудо на руки и зацеловать до смерти. Альфа снова и снова переживал осознание простой истины – он любит своего Никиту, любит так, как никогда не любил даже сына! После смерти Саши Протасов остался жить, ему было страшно больно, очень плохо, потом никак, но он выжил. А сейчас стало отчётливо ясно – если же вдруг умрёт Красовский, то Алексей шагнёт с крыши. Ему просто не жить без СВОЕГО омеги. И от этого осознания внутри всё леденело. Потому что теперь именно он ПРЕДАВАЛ память своего малыша. Не Иван, а он сам отказывался от сына ради кого-то другого! Это был кошмар, ставший явью. Что делать? Как бороться с любовью, от которой не ждёшь ничего хорошего? А Протасов был уверен, что его чувство безответно. Ведь Ник сразу сказал, что ему не нужны чувства от Алексея. А детей он иметь не может. Так зачем такому замечательному омеге бестолочь и неудачник вроде него? Бесполезняк. И в сердце снова вошла тупая игла. Альфа отодвинул ставший нежеланным кофе и побрёл в спальню одеваться. На работу всё равно ходить надо. Так можно хоть как-то отвлечься от боли в груди и мыслей о Никите. И еще завтра надо навестить родителей, а то в прошлые выходные не смог поехать. И папа звонил, беспокоился. Главное – скрыть от них своё состояние, ведь немолодые уже, а у отца проблемы с сердцем. Мало ли что может случиться. Протасов себе не простит, если станет причиной хоть каких-то неприятностей для родных. И в таких грустных раздумьях Алексей собрался, сел на свой мотоцикл и поехал на работу. Красовский боролся с бодуном и собственными слезами всю субботу. Но к вечеру вдруг понял, что и первое, и второе куда-то подевались. Голова, конечно, была тяжёлой, но не болела, сушняк его покинул после третьего чайника воды, а слёзы высохли, когда Ник вдруг вспомнил отца. Почему именно его, Никита не знал. И принялся размышлять, из каких глубин подсознания всплыл этот образ, если вызов этого «демона» ничем не был спровоцирован. Не понял, но постарался затолкать мысль об отце подальше. Не получилось. Зато вдруг вспомнилась та самая фраза, над которой он ломал голову на прогулке в парке. Отец тогда сказал: «Может быть, когда-нибудь…» А он решительно отрезал: «Не уверен. Но я подумаю». Да, именно так и было. И лицо отца – потухшее, разом постаревшее, словно потерявшее лоск и безупречность. Вот именно это и стало той самой «последней каплей», которая отвратила Алёшу от Ника. Теперь всё встало на свои места. Красовский понял, что показал своему Истинному нетерпимость и юношеский эгоизм, вместо умения прощать и любви к родному человеку, присущих действительно взрослому. Естественно, что такое его Лёша не принял. Ведь он сделал всё, что мог, для своих родных! Сейчас не имеет значения, что сыну это не помогло, главное – Протасов боролся до последнего. А он, Никита, сдался и отрёкся. Сразу и бесповоротно, не оставив и шанса отцу на примирение в будущем. И теперь горько сожалеет о том, что так поступил. Омега сполз с кровати и снова потащился в ванную. Долго умывал лицо холодной водой, приводя себя в адекватное состояние. И, наконец, решился. Телефон нашёлся в кармане пальто. Пропущенный вызов был лишь один – от сокурсника Михаила, который вчера оттранспортировал бесчувственную тушку Ника домой. Пришлось написать ответ, говорить не хотелось. А вот позвонить отцу было просто необходимо. И, скрепя сердце, Никита нашёл нужный номер. - Алло? - Здравствуй, отец. - Ник… Здравствуй, - настороженно поприветствовал своего сына Красовский-старший. - Ты занят? - Я… Впрочем, нет. Ничем не занят, - поспешно отозвался отец. – Ты что-то хотел? - Это не срочно, но я хотел поговорить с тобой, - твёрдо объявил свои намерения Никита и замер в ожидании ответа. Сердце глухо стучало, стараясь справиться со страхом отказа. - Мы уже разговариваем, - напомнил Владимир Константинович и тоже застыл, боясь, что сын сейчас бросит трубку. - Нет, я хочу личного разговора, не по телефону. Я могу приехать? - Да, конечно! В конце концов, это твой дом, ты тут родился и вырос. - Я знаю. Но сейчас ты там хозяин. - Всё равно, я тебя жду. Ты приедешь сейчас? - Если не возражаешь… - Возьми такси, так будет безопасней. Или ты приедешь не один? – со странной интонацией спросил отец. - Нет, я буду один. Жди. Пока. И омега отключил телефон. Стремительно вызвав такси, Красовский-младший принялся собираться. Никита, замирающий от волнения и поминутно вытирающий вспотевшие ладони, стоял перед дверью в родительскую квартиру. Он не был здесь с тех пор, как похоронили папу. Даже с бывшим мужем они не ходили в гости к отцу, встречались в ресторанах. Ник вздохнул и позвонил. Дверь тут же распахнулась, словно Красовский-старший стоял и ждал по ту сторону порога. - Заходи, сынок. Омега застыл. Его отец в первый раз за всю его жизнь ТАК назвал его сыном! Так ласково, так … любяще. Словно и, правда, считал его СЫНОМ. Неслыханно. Это давало надежду… Никита прошёл в прихожую и расстегнул пальто. А Владимир поспешил подхватить одежду и повесить в шкаф. - Пойдём на кухню, там теплее. Только сейчас Ник почувствовал, что в квартире довольно прохладно. - Почему так холодно? - Ты же знаешь, что топить начнут через неделю. А я вчера забыл закрыть окно в гостиной… Выстудило. Они устроились на угловом диванчике за кухонным столом. Но Красовский-старший тут же снова поднялся, подошел к плите и предложил: - Может, поставить чайник? Ты, наверное, озяб? Или я могу сварить кофе… Омега уже не мог сдержать своего удивления. Его отец вёл себя так, как не вёл никогда. Да Ник даже понятия не имел, что Владимир вообще умеет варить кофе! Но, справившись с эмоциями, Никита отказался: - Я не хочу ничего, спасибо. Только поговорить.