Рюмка коньяка дождливым вечером

- Знаете, что? Давайте хоть познакомимся, что ли? А то как-то неловко… Я – Илья Задорожнов, официант в том же баре, что и Алекс. Раньше был охранником, потом решил найти работу поспокойней. Меня можно на «ты»… - А я – Владимир Константинович Красовский, отец Никиты, как ты уже знаешь. Бизнесмен, глава фирмы, в которой Ник раньше работал. Мы с ним поругались, и он написал заявление. Теперь без работы мается… Да ещё друг твой ему жизнь подпортил. - Как подпортил, так и наладит! Я с него живого не слезу, пусть женится, не фиг ерундой страдать. Любит ведь он вашего сына, сильно любит. Только ведёт себя, как пацан-малолетка. Стыдно сказать… Вернувшийся к ним в этот момент хирург сообщил Илье: - Конечно, вашему другу и самому не помешало бы подлечиться. Но моему пациенту кровь нужнее. Так что согласие Протасова есть, а полулитра Никите хватит. Но восстановление потребует времени и капельниц. Так что навестите его в часы посещений завтра, ну а забрать можно будет послезавтра или третьего дня. А вам, - повернулся врач к страдающему отцу, - лучше всего поехать домой. Переливание начнём сразу, как сделаем анализы. Так что утром ваш сын уже будет чувствовать себя лучше. - Я могу его увидеть? - Он в реанимации, туда нельзя. Завтра посмотрим, возможно, переведём в послеоперационную, там навещать можно. Позвоните после обхода, около часа дня, в отделение, вам скажут. - Спасибо! – облегчённо воскликнул обнадёженный Красовский и на радостях обнял Илью. – Ну что ж, господин Задорожнов, предлагаю срочно выпить за здоровье двух наших знакомых, чтоб их упрямым организмам незамедлительно полегчало. И нас отпустило… - Владимир Константинович, да вы просто с языка сняли! Есть тут недалеко чудесное местечко… И альфы дружно отправились снимать стресс. Когда медбрат вынул, наконец, иглу из вены Протасова, он уже практически снова был в обмороке. Но ватка с нашатырём возле носа не дала соскользнуть в беспамятство. И альфа вспомнил, ради чего всё это делалось. И тихонько спросил: - Ему лучше? Хирург, который в этот момент впрыскивал последнюю дозу крови в вену Красовского, посмотрел на монитор пациента и заметил: - Да, давление поднялось, и пульс стал ровнее. Сейчас мы ему ещё капельницу подключим, совсем замечательно станет. Однако тревога Алексея почти не уменьшилась: - А почему он не приходит в себя? - Он в сознании. Просто очень мало реагирует на окружающее, сил не хватает. Он потерял около полутора литров крови, слишком много, чтобы радоваться окружающему. Врач вынул из вены Никиты шприц и быстро зажал место укола давящим бинтом. - Считайте, что вы его спасли. Теперь вам обоим нужен покой и усиленное питание. Я распоряжусь, чтобы вас покормили, - и хирург пронзительно глянул на Алекса. – Говорят, вы – его Истинный… - Да… - прошептал альфа, не отрывая взгляда от бледно-голубого лица Ника. – И в его состоянии тоже я виноват. Но теперь всё будет по-другому, клянусь. Врач покачал головой и кивнул медбрату, который тут же ухватился за каталку, на которой лежал Протасов, и вывез ее в коридор. Им предстоял дальний путь обратно в терапию. И Алексей закрыл глаза, впервые в жизни пытаясь помолиться за здоровье своей Пары. Раньше он не верил в Него, правда, и сейчас не мог сказать, что поверил. Но ведь это не значит, что Его нельзя попросить? И он умолял... Красовский провалился в тёплое беспамятство и долгое время плавал в нигде, просто наслаждаясь отсутствием всего – памяти, боли, тревоги, страха – всего, что составляло его жизнь в последнее время. Он помнил, что убил себя, а это значит, что ничего хорошего за гранью его не ждёт. Но сейчас этот факт был настолько незначительным, что совершенно не беспокоил. А потом снова вернулась боль… Но не в сердце или в душе, а в руках. Почему-то они горели, да так, что хотелось завопить, но у него не было горла… Да и тела, кажется, тоже не было… Была голова, в которой осознавалась боль, и руки, в которых она была. И всё… Никита пытался понять, что это значит, но не преуспел. Очередная волна боли в руках смыла сознание, и его не стало совсем. Приходил в себя омега медленно. Сначала был какой-то звук – словно металл упал на металл. Потом – чья-то неразборчивая речь. Следом – странный писк. Сознание цеплялось за эти звуки, но понимание не приходило. Красовский попытался открыть глаза, вдруг картинка пояснит происходящее, но веки были настолько неподъёмными, что от этого пришлось отказаться. Вдруг постепенно начало доходить, что телу очень холодно. Настолько стыло, что ноги не ощущаются вовсе, а руки заледенели до полной потери чувствительности. И страшно хочется спать. - Молодой человек, вам пока спать противопоказано! – бодрый громкий голос взорвал наплывающую дрёму и помог чуть-чуть сосредоточиться. - Где я? – попытался спросить Ник, но получилось только какое-то сипение. Язык не слушался, губы не шевелились. Ужас, вспыхнувший в сознании, помог собраться и выдавить: - Я в аду? Весёлый смех вокруг явно принадлежал людям. - Нет, молодой человек, вы в клинике! Хотя порой тут бывает почти адски тяжело. Но вы оказались так близко к геенне огненной, что нам пришлось очень постараться, чтобы вас вернуть. А теперь постарайтесь открыть глаза. Красовский страшным усилием воли приподнял веки и посмотрел вокруг. В самом деле, вокруг явно была операционная. Справа за головой стоял один врач, а по бокам возле распятых рук – еще двое. Маски, халаты, шапочки – фигуры казались одинаковыми. Никита закрыл глаза и чуть вздохнул. Он вспомнил, почему оказался здесь. Вскрытые вены… Вот же блин, даже умереть нормально не смог. Заставил людей вытаскивать себя с того света. И теперь всё начнётся сначала… Вдруг пришло чёткое осознание – он не будет больше мириться с такой судьбой. Теперь у него только два выхода – или с крыши, или в другую жизнь. И нужно как следует поразмыслить над выбором. Ник снова чуть вздохнул, сил не было, холод выпивал остатки тепла из измученного организма, мысли разбежались. Пребывание в клинике – лучший способ сосредоточиться, значит, он будет здесь думать. А когда выпишется, у него уже будет решение. Однако сегодня его ждало ещё одно испытание. Когда в реанимацию притащили каталку с чьим-то телом, омега решил, что это ещё кто-то после операции. Однако с больничной плоской подушки на него взглянули голубые глаза Протасова… И внутри что-то горячо вспыхнуло, рванулось к Истинному, сердце застучало в горле, не давая звукам прорваться наружу. Никита так хотел потянуться к своему Лёше, но обе руки были притянуты к кровати повязками, да и капельница не дала бы… Поэтому он мог только наблюдать через прикрытые веки, как медбрат сделал забор крови из вены его Пары и передал шприц врачу, стоявшему рядом с Красовским. Кажется, потом эту кровь вливали Нику, но этого он уже видеть не мог, голову повернуть сил не было. Пять раз кровь его Алёши была вытянута из вены, и каждый раз омеге хотелось закричать: «Хватит!». Он видел, как бледнело любимое лицо, и страдал от невозможности остановить этот процесс. Неужели они не понимают, что Протасову самому плохо?! Нельзя делать ему ещё хуже! Измучавшись от бессилия, Никита облегчённо выдохнул, когда каталку с Лёшей увезли. И едва не провалился в новое беспамятство. Но бдительный монитор что-то возмущённо пискнул, а врач решительно заявил: - Прекратить истерику! Ничего с твоим Истинным не будет, побольше попьёт, поменьше отольёт. Ты о себе подумай! А если бы мы его не нашли? Где бы мы тебе крови набрались? И вообще, что это за дурь такая: молодой, красивый, здоровый – и вены резать? От несправедливости у Красовского прорезался голос: - Немолодой, да и уже давно нездоровый. А красота – вещь субъективная… - Смотри-ка, отжил! – весело выдал хирург. – Сколько же пенсионеру лет? - Тридцать два… - Старик! А что со здоровьем? - Гистерэктомия… (удаление матки) Воцарившаяся тишина дала понять, что врач проникся проблемой и нашёл её достаточно впечатляющей. Однако вскоре его голос послышался снова: - И из-за этого вы… - Нет, - перебил его Никита и замолчал. Врач тоже ничего не стал спрашивать, только сообщил, что сейчас его будут кормить внутривенно – и поставил капельницу во вторую руку. Ник так устал от короткого разговора, что уже ни на что не реагировал, а вскоре и вовсе уснул после короткого «спи!» от хирурга. Последнее, что мелькнуло в засыпающем мозгу, было видение его Лёши на больничной каталке и мысль: «Как он тут оказался?»