О точках зрения и дисфункциональных отношениях

- Да, душа моя. Спокойной ночи. - … - Я напишу тебе завтра, когда проснусь – мне ещё многое нужно сделать. У на... здесь до вечера ещё далеко, ты же знаешь. - … - И я тебя тоже люблю. - … - Сегодня не вышло, мне нужно было… Дагу и Алише нужна была помощь с проектом. Немного того, немного этого, расчёты-формулы, много греческих букв, латинских тоже. Ну кто, кроме меня?.. - … - Я постараюсь, Сесил. Сразу, как только смогу. -… - Я тоже по тебе скучаю. Очень. - … - Хороших снов, мой свет. Самых лучших. - … Карлос нажал на кнопку отбоя и запоздало обернулся на шорох, который услышал за своей спиной уже несколько фраз назад. Кевин молча маячил в бесстворчатом дверном проёме на фоне меднокупоросной синевы неба Пустынного Другого Мира. И обильно при этом кровоточил. Что, впрочем, не помешало ему улыбнуться в ответ на обращённый к нему взгляд – приветливой улыбкой, лишь немного чересчур широкой. Которая, к облегчению Карлоса, уже не казалась растянутой к ушам и там вцементированной в лицевые мышцы намертво. Просто показывала чуть больше зубов, чем считается культурно оптимальным везде, кроме СтрексКорп. - Прости, я не хотел подслушивать, - Кевин сделал покаянное лицо и обтекаемый жест руками, семантическое значение которого Карлос навскидку определить не смог. Несколько капель крови веером отделились от повреждённого предплечья и осели на крышке ближайшего лабораторного стола. Где Карлос не держал никаких реактивов именно в виду подобных случаев. – Но ты вроде бы с ним уже прощался, и… Ты ведь с Сесилом разговаривал, да? Карлос кивнул и обернулся уже всем корпусом. Положил телефон и критически обозрел поле своей будущей (на ближайшие минут пятнадцать) деятельности, воплотившееся в лице и теле человека, что стоял сейчас на пороге его лаборатории и продолжал кровоточить. - Как тебя опять угораздило? – спросил он, уже наклоняясь под стол, где держал ящик с медицинскими принадлежностями. К сожалению, импровизированными – иных в Пустынном Другом Мире не водилось. - А? – Кевин удивлённо свёл брови на переносице, явно не понимая, о чём его спрашивают. Карлос выразительно глянул на глубокий порез на внешней стороне его предплечья, Очередная капля крови выбрала как раз этот момент, чтобы покинуть кровеносную систему, вытечь наружу, поддаться силе гравитации, проделать путь от руки к полу и завершить его с негромким стуком жидкости о камень. Там она присоединилась к компании своих товарок, которые уже успели совместно образовать лужицу и даже частично впитаться. Карлос в который раз подумал, что пол надо бы застелить чем-то менее пористым и гигроскопичным, чем песчаник; тогда и чистоту в лаборатории соблюдать стало бы значительно легче. - А, это, - Кевин по-птичьи наклонил голову и чуть отвернул лицо, рассматривая рану; ну или так Карлос мог заключить по косвенным признакам. Темнота под ресницами, оставаясь неподвижной, не позволяла разобрать направление взгляда точнее. С непривычки это производило отталкивающее впечатление, что было вполне закономерно: неприятие искалеченного члена сообщества и последующая его изоляция - естественный биологический механизм выживания, выбраковка нежизнеспособных элементов, могущих повлиять на благополучие коллектива негативным образом. По счастью, Карлос избавился от подобной безусловно-рефлекторной эмоциональной реакции уже давно, хотя это и потребовало некоторых усилий: почти полное внешнее сходство с человеком, которого он любил, отнюдь не облегчало задачу. К счастью, сходством генетически обусловленных черт дело и ограничивалось; за аналогичной телесной оболочкой скрывалась совсем другая личность, да и определённые фенотипические различия имели место быть, причём помимо отсутствия глаз – тоже. Иначе расположенные мимические морщины. Другая причёска. В более широком смысле – другой набор выражений лица и жестов. Совершенно иная манера себя держать в целом. Так что внешнее сходство Сесила и Кевина уже давно не значило для Карлоса ровным счётом ничего. Или, по крайней мере, он хотел на это надеяться. Потому что любые основанные на нём непроизвольные негативные реакции были бы по отношению к Кевину абсолютно несправедливы. Как и негативные реакции любого другого генеза тоже, если уж на то пошло. Потому что он не сделал ничего, чтобы заслужить негатив в свою сторону. Или вернее, сделал – но это совершенно не его вина. Кевин прекратил рассматривать руку и поднял отсутствие взгляда на Карлоса. Пожал плечами и комично сморщил нос: - Не знаю, ерунда какая-то. Наверное, когда вымешивал глину, что-то острое попалось. Может быть, клык или клюв – там были останки какой-то птицы, если так вспомнить, ну или я мог напороться на косточку. Какая разница? Я не брал у Алиши нож, если ты спрашиваешь об этом, оне бы и не дале. Оне и Даг тебя слушаются, и Алише самем он сегодня нужен, оне сегодня делале из кактусов тросы на аттракцион, который оне с Дагом строят. Ванесса и её двойник тоже говорят, чтобы я не брал нож, и это ужасно заботливо с их стороны, хотя и совершенно необязательно. Я не буду брать, правда не буду, я ведь знаю, что тогда может случиться плохое, так что не переживай об этом. О том, что Кевин сейчас понимал под плохим, Карлос давно уже переживал меньше всего. В первый и последний раз он пострадал от внедрённых СтрексКорп агрессивных тенденций ещё много месяцев назад, и Кевин, уже тогда начав оправляться от влияния Улыбающегося Бога, осознал дело своих рук очень быстро; так что Карлосу пришлось переживать скорее не о сохранности своей жизни и телесной целостности, а о том, как вывести Кевина из состояния острой панической атаки, которая воспоследовала за атакой обычной. Так что в безопасности его для окружающих Карлос был вполне уверен. А вот в безопасности для него самого – не очень. И теперешний случай только подтверждал опасения. Карлос молча понадеялся, что Кевин не врёт и действительно поранился случайно. И что это не принявший другую форму импринт СтрексКорп на кровожадность в действии, который теперь проявляется в намеренном нанесении вреда себе. Потому что если так – это был бы уже не первый раз. Далеко не первый. И хорошо, что та часть личности Кевина, которую он галлюцинирует и называет «Ванессой», тоже не одобряет использование режущих предметов. Это значит, что если интеграция диссоциированных элементов его психики всё-таки произойдёт, можно рассчитывать на восстановление инстинкта самосохранения – пусть не в прежнем объёме, то хотя бы его наличия. Карлос подозревал, что именно в «Ванессу» вытеснилось всё то, что в сознании и подсознании Кевина было несовместимо с политикой СтрексКорп: своеобразный защитный механизм, позволивший избежать полного разрушения личности. И, не будучи специалистом в области психиатрии, Карлос не знал, насколько благоприятным может быть прогноз при таком диагнозе. Но всё-таки прогнозировал исход как благоприятный. В конце концов, в последние месяцы стала заметна чёткая тенденция к улучшению. - Я не переживаю о том, что ты что-то нарушил, Кевин, - Карлос сказал как можно мягче, вытаскивая ящик с медикаментами из-под стола. – Но раны – это опасно, особенно в таком жарком климате, как здесь, и особенно когда работаешь в таких условиях. И если поранишься – конечно, этого лучше избегать, но если вдруг – ты должен сразу идти ко мне. Или сперва промыть рану, но потом всё равно – ко мне. Как можно скорее. Порывшись в ящике, он нашёл в нём плотно закупоренный глиняный сосуд с антисептиком из опунции – не самое эффективное средство для обеззараживания и заживления, но значительно лучше, чем ничего. Оттуда же он извлёк небольшой бумажный свёрток с корпией, нащипанной из старого лабораторного халата, и рулон самодельных бинтов: грубое коричневое полотно шириной в локоть и на ощупь напоминающее мешковину. Тоже далеко не идеально, но Карлос не жаловался; сам бы он сделать лучше не смог, а для Рхерррша, выткавшего полотно из волокон кактуса (уже другой разновидности) это и без того была ювелирная работа. - Мне очень приятно, что ты так обо мне заботишься, но я правда в порядке! – Кевин махнул рукой, причём, как боковым зрением к своему неудовольствию заметил Карлос, повреждённой. – Тем более, я глину смыл, и микробы вместе с ней, и яйца костеточцев, так что ничего страшного. Было бы что-то страшное – я бы заметил или мне сказала бы Ванесса, или её двойник. Но я ничего не заметил, и, кстати, очень хорошо, что не заметил! Ведь если бы я пришёл к тебе сразу, как ты говоришь, я отвлёк бы тебя от разговора с Сесилом. Вы же скучаете друг по другу, а общаетесь и так редко. Я совсем не хотел бы мешать, и… - Сразу же, - перебил его Карлос, выпрямляясь с бинтами, корпией и антисептиком в охапке. – Это важно. Сесил там не истекает кровью, в отличие от. «По крайней мере, я очень на это надеюсь», - мысленно добавил он, но не произнёс вслух. Вместо этого он сказал: - Иди сюда. Рану нужно перевязать. Кевин открыл было рот, чтобы возразить, но наткнулся на строгий взгляд и послушно сделал два шага вглубь лаборатории. Рукой он, к облегчению Карлоса, двигать перестал и держал теперь её в подходящем для перевязки положении: согнутой под прямым углом, предплечье параллельно земле, пальцы другой руки обхватывают её чуть выше локтя. Карлос посмотрел на новые пятна на его рубашке, бордовые и до сих пор влажные, и молча порадовался тому, что кровь ещё не успела свернуться. Похоже, Кевин поранился недавно, а значит, постгеморрагическая анемия в тяжёлой степени ему пока не грозит. По крайней мере, острая – симптомы хронической Карлос наблюдал уже давно, и на протяжении месяцев пытался создать из подручных средств препарат, что послужил бы делу восполнения железа в крови эффективнее, чем справлялись с этим молодые побеги-нопалес инжирной опунции, которую они употребляли в пищу (во многом от безысходности). К сожалению, с этим было куда сложнее, чем с химическими реактивами, которые он использовал для изучения Аномалии. Их, по крайней мере, не нужно принимать внутрь. Он достал кармана лабораторного халата складной нож-викторинокс – один из немногих предметов, которые были при нём во время исследования Несуществующего-Дома-Который-Выглядит-Так-Словно-Существует, и оказавшийся до сих пор в числе самых полезных. Если не считать мобильного телефона, разумеется. И лэптопа, который должен будет сыграть решающую роль на финальном этапе исследований. Если бы не Аномалия, держащая заряд аккумуляторных батарей на прежнем уровне месяцами, викторинокс «сорок-четыре-в-одном» был бы вне конкуренции. Карлос вытащил пружинные ножницы и принялся разрезать бинт вдоль – операция, которую стоило произвести заранее, а не после того, как на пороге появится истекающий кровью пациент. Он и собирался это сделать, собирался прямо сегодня, ведь пораниться мог не только Кевин, а и любой из Гигантских Воинов в Масках, – но попытки получить хлорид аммония для гальванического элемента поглотили всё его внимание, и теперь об этом уже поздно было жалеть. Хорошо, что порез оказался поверхностным и не задел сколько-нибудь значительных сосудов. Иначе промедление могло дорого стоить. - Тебе помочь? – спросил Кевин, и Карлос бросил на него предупреждающий взгляд, в корне пресекая попытку поучаствовать в подготовке перевязочного материала. Кевин понял и остался стоять в том же положении, не двигаясь; только неловко передёрнул плечами. - А зря, я мог бы. Вдвоём мы бы гораздо быстрее справились с этой… досадной мелочью, которой ты придаёшь слишком, чересчур большое значение. И тебе не пришлось бы отвлекаться от своих дел надолго - я же знаю, как для тебя важен этот эксперимент. Ты ведь гальванический элемент пытаешься сделать, да? - Да, марганцево-цинковый. И ты прав, это важно, причём не только для меня. Но не настолько, чтобы от этого невозможно было оторваться минут на десять или пятнадцать. Не шевелись сейчас, я продезинфицирую рану, – Карлос положил отрезанную полотняную ленту на стол и взял сосуд с антисептиком. – Скажешь, если будут неприятные ощущения. Пока он заливал порез вязкой зеленоватой жидкостью и накладывал корпию, Кевин, судя по наклону головы, заворожённо наблюдал за процессом. На лице его не отражалось ничего, кроме безмятежного любопытства – по крайней мере, насколько это мог определить Карлос с учётом темноты вместо глаз и гипертонуса скуловых и щёчных мимических мышц, особенно musculus zygomaticus major, musculus levator anguli oris и (возможно) musculus risorius. - Ощущаешь что-нибудь, кроме самих прикосновений? – Карлос уже примерно представлял ответ, но ему было необходимо получить вербальное подтверждение. Вдруг… Кевин помотал головой. - Вытяжка из кактуса мокрая и холодная. Волокна мягкие и одновременно… шершавые? Нет, «шершавые» - это, наверное, не очень удачное слово, если говоришь о чём-то «шершавый», сразу же представляется что-то твёрдое. Неполированное дерево или камень, или роговые пластины Библиотекарей. Это скорее похоже на… Ворсистость? Но нитки в любом случае будут ворсистые, если речь идёт не о шёлке или не о паутине, или не о леске для браслетов из кровавой яшмы… нет, не «в любом случае», пожалуй. Вовсе не в любом. Так что вот, да, я чувствую ворсистость и мягкость, и то, что твои руки тёплые, и ещё… хм. Всё, вроде бы? Нет, не всё, я ещё ощущаю отсутствие крови – она стягивала кожу, а теперь нет. Забавно, как бывает, когда ощущаешь отсутствие чего-то – само чувство есть, слово для него можно подобрать или придумать, а вот того, что оно должно обозначать, вроде как и нет. Странно, правда? - Можно сказать, что оно есть, но использовать прилагательное «фантомный». С научной точки зрения это будет не совсем точно, но в бытовых целях сойдёт, - предложил Карлос, заматывая порез с наложенной на него корпией бинтом. – А какой-нибудь дискомфорт ощущаешь? Боль? Кевин помедлил мгновение, прежде чем ответить: возможно, прислушиваясь к ощущениям, возможно, пытаясь вспомнить, какое ощущение обозначается словом «боль». - Ннне-ет?.. – протянул он с некоторой долей сомнения, после чего добавил уже более уверенно. – Нет. Ничего такого, как ты говоришь. Это ведь хорошо, правда? Дискомфорт – это плохо, а значит, его отсутствие однозначно благо, верно? Я же говорил, что у меня всё в порядке. Спасибо, кстати, за прилагательное. Я имею в виду, слово «фантомный». Я запомню. Ты всегда находишь самые точные слова, причём иногда такие, о которых я даже не слышал. Это потрясающе! Было бы здорово, если бы я смог найти для тебя слова, которые бы тебе пригодились. Или не слова, а что-то другое, тоже полезное. Я бы хотел быть полезным, Карлос. В том, чем ты занимаешься, чтобы у тебя получалось эффективнее. - Ты приносишь пользу, - возразил Карлос, мысленно поморщившись. Кевин, как обычно, говорил быстро и почти без пауз, и поэтому не удалось вовремя вставить замечание насчёт того, что отсутствие дискомфорта – благо далеко не всегда. Придётся оставить этот разговор на потом: слишком важная тема, чтобы её игнорировать или обсуждать вскользь. Причём при обоих раскладах: и в случае, если у Кевина чувствительность к боли восстановится, и в случае, если не восстановится совсем. Прогнозировать что-либо в этом отношении Карлос не мог - да, за прошедшие месяцы улучшений не наблюдалось, но это ещё не основание считать, что так и будет. Даже если бы повреждение было механическим, шансы на восстановление оставались бы ненулевыми; как показал эксперимент Генри Хэда, проводившийся им на протяжении четырёх с половиной лет на себе самом, чувствительность конечностей постепенно возвращается даже после того, как периферические нервы были перерезаны, причём возвращается с разной скоростью для нервных систем разного уровня. Но загвоздка в том, что болевая чувствительность соответствует протопатической, более ранней по происхождению и более примитивной, и должна была вернуться раньше, чем эпикритическая чувствительность, ответственная за точное дифференцирование ощущений. А в случае Кевина, если верить его описаниям, дело обстояло ровно наоборот. К тому же, судя по тому, что он без проблем определял не только факт наличия прикосновений, но и более тонкие нюансы, причём по разным аспектам – сами ноцицепторы у него были в порядке. Что-то шло не так уровнем или несколькими выше. Учитывая все прочие обстоятельства, Карлос предполагал психофизиологическую природу проблемы, но не знал, на что изначально велось воздействие, на психику или физиологию. Использовались ли в СтрексКорп психоактивные вещества, и если да, какой шанс, что в отсутствие регулярного их приёма биохимические параметры мозга, нервной системы и организма в целом постепенно вернутся в пределы нормы? Или манипуляция шла в первую очередь не на химическом уровне, а на уровне сознания и подсознания - например, использовались суггестивные методы воздействия? С девяностопятипроцентной вероятностью – и то, и другое, но выяснять точнее Карлос пока не собирался. Он предполагал, что СтрексКорп мог использовать те же приёмы, что применялись при «перевоспитании» в Найт Вейле; но предположения – всего лишь предположения. Ему были нужны факты, а получить их сейчас было неоткуда. Если бы он располагал знаниями и временем, чтобы заняться Кевином вплотную – другое дело; но и первого, и второго у Карлоса было в обрез. Когда речь идёт о будущем целого города, возможно даже – всего мира, личное благополучие отдельных индивидуумов может – и должно – быть принесено в жертву. И это касается отнюдь не только кевинового благополучия. Сесил бы понял; Карлосу не нужно было вербальное подтверждение, чтобы знать: этот человек умеет жертвовать ради цели, если она того стоит – и собой куда лучше, чем другими. Под страхом полной реорганизации личности и даже смерти он дважды инициировал восстание против СтрексКорп – из любви к Найт Вейлу и его жителям, иррациональной и зачастую невзаимной. Он бы поддержал всем сердцем, знай он, что именно держит Карлоса в Пустынном Другом Мире. Карлос не мог рассказать ему об этом прямо, но верил: Сесил догадается, что веская причина – есть. Ведь там, на другом конце телефонной связи, он каким-то образом интерпретирует зазор между словами Карлоса и делом? Внезапную иносказательность на грани косноязычия, псевдонаучный вздор, который Карлосу приходится нести вместо правдивой информации и который имеет примерно такое же отношение к настоящим исследованиям, как кириллические символы в голливудских фильмах – к русскому языку? Карлос надеялся, что Сесил не надумал себе ничего, что ухудшило бы его состояние больше, чем требовали того фактические обстоятельства. Что он догадался: есть слова, которые нельзя доверять телефонной связи между Пустынным Другим Миром и Найт Вейлом. Слова, которые могут поставить под угрозу всё: и Сесила, и судьбу исследований. Всё самое важное. Карлос упаковал остатки корпии обратно в бумагу; Кевин тем временем почти закончил сворачивать неиспользованную полосу бинта. Здоровой, по счастью, рукой – перевязанную он держал у груди; но не так, как держат, убаюкивая боль. Иначе. Как будто собственная конечность, состояние которой только что было ему безразлично, вдруг приобрела для него новую ценность; как будто теперь он её берёг. Карлосу хотелось бы видеть в этом отголоски запоздало включившегося инстинкта самосохранения, здорового чувства собственной значимости, которое бы не зависело от внешней оценки приносимой Кевином пользы – но считать так было бы чересчур оптимистично. Скорее всего, Кевин берёг не собственную руку, а плоды чужих трудов. Вытканные Рхеррршем бинты, пошедшие на перевязку. Нащипанную Карлосом из лабораторного халата корпию. Им же изготовленный из кактуса антисептик. Усилия и время, потраченные, чтобы применить это всё на предплечье Кевина. Карлос молча поморщился и пожелал себе ошибиться. Предполагая что-то о других людях, ошибиться вообще легко; а если ты находишься в полной уверенности, что способен прозревать мотивы и движения их мыслей – и подавно. Все наши попытки понять другое разумное существо – не более чем построение модели его сознания во всей его сложности, опирающееся на крайне обрывочные наблюдения за тем, как оно проявляет себя в окружающем мире; эмуляция на основе физиологической конфигурации нашей центральной нервной и эндокринной систем, что могут разительно отличаться от таковых данного существа. С использованием в качестве строительного материала нашего жизненного опыта, той информации, что была получена в процессе индивидуального развития, и несовпадение которой с вроде бы аналогичной у оригинала может составлять десятки процентов. В условиях, когда любая интерпретация, сколь бы объективной, логичной и строго основанной на фактах она нам ни казалась, будет обезображена нашим личным набором приобретённых и вшитых установок, когнитивных искажений и деформаций психики. Совершенно немыслимая задача. До такой степени немыслимая, что добиться мало-мальски значимого успеха при подобной эмуляции чужого сознания был бы способен только вымышленный человек. У любого из реальных представителей Homo Sapiens необходимая психофизиологическая конфигурация просто не смогла бы возникнуть, поскольку находится далеко за пределами возможностей внутривидовой вариабельности. Уилла-универсального эмпата не могло бы существовать в рамках нефантастической реальности в принципе. Но это нисколько не нарушало suspension of disbelief Карлоса, не мешало верить в обстоятельства, предлагаемые ему авторами сериала. И не предотвращало острый психический дискомфорт, который неизменно возникал при виде того, что демонстрировалось на экране; и чтобы размышлять о «Ганнибале» сколько-нибудь беспристрастно, к этому дискомфорту приходилось адаптироваться, его необходимо было преодолевать и прятать, сводить к безличной предпосылке для последующего анализа, одной из многих. Потому что Карлос знал: остальное ухвачено верно. Методы психологической манипуляции, эмоциональное насилие, абьюз – и их последствия. Чтобы напомнить себе об этом, достаточно было просто взглянуть на Кевина. Когда Карлос думал о Кевине и том, что сделали с ним в СтрексКорп, он часто вспоминал Уилла. Пусть внешне они и были похожи не более, чем один случайно взятый человек на другого, взятого не менее случайно. Он сложил корпию и антисептик в ящик-аптечку, и туда же вернул протянутый Кевином бинт. Задвинул обратно под стол, выпрямился; опустил дужку предохранителя на викториноксе и спрятал его в карман лабораторного халата. Ему показалось, что Кевин пронаблюдал весь путь ножа от крышки стола к карману, но установить это со всей определённостью не представлялось возможным. Чернота под веками не менялась, всегда оставаясь константой; её нужно было учитывать при расчётах, но сама по себе она не давала представления о конечной точке, в которой в итоге окажется мысль, направленная на расшифровку взгляда. Широко известная идиома гласит: глаза - зеркало души. Верящий в неё человек сделал бы выводы не в пользу Кевина; и совершенно, по мнению Карлоса, ошибочно. Не говоря уж о том, что люди вообще склонны сильно переоценивать их значение для интерпретации чужого эмоционального состояния. Поддающимися истолкованию сигналами могут служить расширение и сужение зрачка или движения глазных яблок: их скорость, частота, направление и амплитуда. Остальное же – заслуга не самих глаз, а мелких мимических мышц, и с ними у Кевина всё было в порядке. По крайней мере, в верхней части лица; что же до нижней… Карлос подозревал, что застывшая в одном положении мимическая маска играла для СтрексКорп роль не только символа, а и вполне утилитарную. Исследования давно подтвердили, что не только эмоциональное состояние влияет на выражение лица, но и наоборот. И перед Карлосом, скорее всего, сейчас стояло живое тому подтверждение. И смотрело на него в ответ – выгнутыми вверх скобками глаз, какими они бывают только при настоящей улыбке (или искусной её имитации). - Карлос, чудесный Карлос, ты просто невероятно добр ко мне! Ты потратил на меня время, хотя был занят… как ты говорил? Марганцево-цинковым элементом, да? Это ведь для него ты просил Гигантских Воинов в Масках поискать серые кристаллы у Горы-с-Маяком, где вода выплёвывается из земли и шипит, как отражения в День Шкворчащих Зеркал? Ну то есть я слышал, как они шипели для прочих, я своего отражения не видел никогда, так что и… Но как, у тебя ведь получилось? Получилось, да? Ты узнал, что хотел узнать? – Кевин завертел головой – по всей видимости, высматривая гальванический элемент (каким бы он его себе ни представлял) среди царящего на всех рабочих поверхностях беспорядка. К сожалению для них обоих, с его прошлого визита в лабораторию не прибавилось почти ничего. - Мне нужно сперва придумать, как получить цинк из сфалерита – это те самые серые кристаллы, Алише удалось их найти, - признался Карлос. – Причём в металле должно быть как можно меньше примесей, а в таких условиях не слишком просто добиться чистоты. Положа руку на сердце, он пока не представлял, как воплотит в жизнь эту задумку. Соорудить высокотемпературную печь и в буквальном смысле слова выпарить цинк из исходного материала – относительно возможно, но возникали две проблемы: как сконденсировать пар, не позволив ему прореагировать с атмосферным кислородом, и как уберечь металл от примесей, если частицы посторонних веществ захватываются и переносятся вместе с парами физически? Другой вариант – выщелачивание. Уже осуществимей, но потребует дополнительных реактивов, и чистота полученного вещества по-прежнему оставляет желать лучшего. Идеальнее всего было бы использовать электролиз… Вот только для электролиза нужен гальванический элемент. Который, собственно, и является целью всех манипуляций. - Ты такой перфекционист, Карлос! Это ведь просто чудесно, стремиться делать всё лучше… Лучше, и самому быть совершеннее - не правда ли? Даже здесь, в Пустынном Другом Мире, ты думаешь о том, чтобы всё вышло хорошо! Это ведь значит, тебе нравится лаборатория? Которую сделали для тебя Гигантские Воины в Масках, и ты сам, и немножечко – совсем немножечко – я? – брови Кевина пошли вверх и снова сложились углом, образовывая тревожную складку над переносицей. Карлос вздохнул – неглубоко, чтобы по вздоху нельзя было понять, по скольким пунктам его беспокоят только что произнесённые Кевином слова. Более, чем по трём, определённо. - Дело не в перфекционизме, и не в том, чего хочу или не хочу я. Речь идёт об объективной необходимости. Если мощность гальванического элемента окажется ниже определённого уровня… если она окажется недостаточной… У меня нет достаточно чувствительных приборов, чтобы сделать замеры. У меня вообще никаких измерительных приборов нет! – тут он заметил, что повышает голос, и что его занесло; последнее утверждение было неверным. – Ну, почти никаких. Есть линейка, - он тихо фыркнул и похлопал ладонью по карману халата, куда был спрятан викторинокс, - на четыре дюйма. Что ничего в данном случае нам не даёт. Параметры производимого тока должны быть такими, чтобы их изменения регистрировались невооружённым глазом. Невооружённой кожей, вернее. И я не могу позволить, чтобы результаты эксперимента были недоказательными. Просто не могу. От этого слишком многое зависит. Рассказывая о стоящей перед ним проблеме, Карлос в какой-то момент перестал смотреть на Кевина; куда проще было упереть взгляд в полусобранную выпарную установку в углу и сделать вид, что она как-то связана с темой разговора, а то и является причиной всех затруднений. Он привык к темноте под ресницами Кевина – но не настолько, чтобы выдерживать её пристальное внимание, которое бы длилось и длилось, пока по спине не потянет знобкими мурашками. Даже пусть он знал, что внимание это – исключительно доброжелательное. Поэтому, когда Кевин придвинулся чуть ближе, зрительно это было лишь полуразличимым движением на грани визуального восприятия; но лёгкое, как взмах крыла певчей птицы, прикосновение к своему плечу Карлос ощутил очень явственно. Пальцы мимолётно задели плечо, не задерживаясь, и ему пришлось оторвать взгляд от стеклянных и металлических внутренностей аппарата – назначение деталей угадывалось скорее по их расположению, чем по форме, а стекло напоминало стекло отнюдь не прозрачностью – чтобы повернуться и прочесть выражение лица Кевина; или сделать попытку его прочесть. Это было бы сложно, если бы сейчас – вот именно сейчас – Кевин не был так похож на Сесила. Не только чертами лица, а и тем, во что они складывались: в схему для обозначения совершенно определённой эмоции. И Карлос не знал – до этого самого момента – что Кевин после СтрексКорп умеет вот так. С резкими линиями у углов рта и закушенной изнутри губой, без белой блестящей полоски зубов над ней. - Это ведь то, о чём ты рассказывал, Карлос? Это важно для того, что ты хочешь сделать для… для Найт Вейла? Запинка перед названием города, который Карлос уже почти привык считать своим домом, не укрылась от его внимания; он решительно покачал головой. - Не только Найт Вейла, Кевин. Это важно и для Дезерт Блаффс, а, пожалуй, и для всего мира. Но для Найт Вейла и для Дезерт Блаффс, и для Пайн Клиффс, наверное, - для них в особенности. Эксперимент, который я хочу провести и для которого мне нужен гальванический прибор… по его результатам должно стать ясно, стоит ли вообще продолжать исследования. Это принципиально важно, понимаешь? Если окажется, что аномальное поведение электрической энергии в Пустынном Другом Мире является свойством самого мира, а не свойством её источника – то дальше работать в этом направлении просто бессмысленно! Мы не можем перенести сюда Найт Вейл и Дезерт Блаффс, и жителей всех остальных поселений, которым нужна электроэнергия. Если дело всё-таки в источнике, я попытаюсь его найти и разобраться, как он работает – я уже его ищу, ты же знаешь. Но если окажется, что аномальные результаты выдаёт и мой собственный прибор – это будет значит, что аномален весь Пустынный Другой Мир. Возможно, его особенности не позволяют энергии, если уж она выработалась, рассеиваться при переходе в другую форму, а может, физические законы нарушаются каким-то иным образом… какая разница! Делать мне здесь всё равно будет уже нечего. Как бы ни был с научной точки зрения интере… Карлос резко осёкся. Кевин стоял перед ним, неестественно выпрямившись, обхватив себя руками – сквозь повязку всё-таки проступила кровь, свежим ярким пятном, видимым даже на буром фоне – и мелко, едва заметно дрожал. Как будто температура окружающего воздуха не была около девяноста градусов по Фаренгейту в тени. Карлос мысленно проклял себя. Подумал, и проклял себя ещё раз. Он не знал, что именно в его словах послужило триггером для такой реакции – может быть, упоминание Дезерт Блаффс? Но они уже не раз говорили с Кевином о Дезерт Блаффс, и тот обсуждал свой родной город вполне спокойно, даже рассказывал истории из того времени, когда ещё не был радиоведущим – по крайней мере, те немногие, которые помнил. В таком случае, что же? Чтобы начать исправлять, следовало знать причину, и… Кевин с явным усилием расцепил пальцы, впившиеся в его собственные плечи, и позволил рукам безвольно упасть вдоль тела. Карлос проследил глазами за красным пятном на повязке; так дрожь была ещё заметнее. Понял это, похоже, и сам Кевин, потому что он – взмахнув рукой то ли в попытке придать движению видимость непринуждённости, то ли для равновесия – опустил ладонь на крышку стола и налёг на неё, опираясь едва ли не всем телом. Прежде, чем Карлос успел открыть рот, чтобы как-то исправить ситуацию, он заговорил, и тон у него был почти таким же, как обычно. Почти. - Конечно, конечно же это важно, дорогой Карлос! – нет, насчёт «почти обычного» Карлос определённо ошибся; в интонациях Кевина явственно пробивались истерические нотки, которые он не слышал уже очень давно – и не хотел бы слышать и дальше. – Будет совершенно ужасно, просто хуже некуда, если окажется, что это всё Пустынный Другой Мир! Мы ведь правда не можем привести сюда жителей Дезерт Блаффс… и Найт Вейла… и Пайн Клиффс… ну то есть, что бы они ели, здесь только кактусы и ящерицы, и… - тут Кевин издал сдавленный смешок, - и макаронный салат. Нет, это было бы совершенно невозможно, тут просто не о чем думать. Абсолютно не о чем думать! И он рассмеялся уже в голос, напряжённо и деревянно, не щуря чёрные провалы глаз и вдавливая пальцы в крышку стола так, что из-под ногтей, кажется, вот-вот должна была выступить кровь. Дыхание в горле Карлоса перехватило – он никогда не знал наверняка, что делать в таких случаях; в прошлые разы, когда у Кевина случались приступы ажитации или он впадал в аффективное состояние, Карлосу приходилось полагаться в основном на инстинкты, интуицию и знания о том, чего делать точно не стоит. Возможно, тактильный контакт или перевод разговора на другую тему могли бы купировать симптомы, если ухудшение психического состояния не зашло слишком далеко, и… Но прежде чем Карлос решился на что-либо – наверное, прошли считанные мгновения, хотя ему самому показалось, что он прокладывает курс действий непозволительно долго – Кевин оборвал смех. Карлос увидел, как он сжал губы, как линии в углах рта стали ещё резче, как он прикрыл глаза, скрывая черноту за веками и выглядя теперь похоже, ещё более похоже, чем до этого. Как медленно расслабляются пальцы на крышке, и как расширяется и опадает грудная клетка в такт глубокому, куда глубже, чем обычно, дыханию – зрительно заметные вдох и выдох, сделанные с явным усилием. И снова – вдох и выдох. Пятно проступившей через материю крови расширилось, став неровным овалом один на полтора дюйма или где-то около; Карлос всё ещё думал, что ему делать, когда Кевин заговорил снова, открыв глаза и смотря прямо на него непроницаемой чернотой из-под век. - А что это я впрочем? – произнёс он почти нараспев, и Карлос с облегчением заметил, как истерические интонации пропадают в мелодике речи. – Не к чему сокрушаться о невозможном, правда ведь, драгоценный Карлос? Давай посмотрим на светлую сторону вещей, светлая сторона гораздо светлее, на ней намного приятней находиться, чем на тёмной, верно? Намного приятнее, все это знают, почти совсем все – ну то есть. Например, подсолнухи знают и певчие птицы, и серебристый мох, растущий поверх облаков, там, куда на них светит солнце. Если твой эксперимент окажется неудачным… - тут Кевин ненадолго запнулся и поскрёб ногтями крышку стола, словно подбирая подходящее слово и не в силах его найти; на Карлоса он, кажется, больше не смотрел, а смотрел в пол под своими ногами, - …ох, это совсем неправильно говорить же, что эксперимент завершился неудачей, если он дал достоверный результат? – он дождался кивка от Карлоса, снова сощурил глаза двумя скобками; резкие линии по углам рта куда-то ушли и сменились улыбкой – той улыбкой, которая стала привычной лишь в последнее время. – Вот видишь, я теперь кое-что тоже понимаю в науке, а всё благодаря тебе, восхитительный Карлос! Конечно же, конечно он будет неудачным, только если металл… цинк, да? Если он получится недостаточно чистым, или если Гигантские Воины в Масках случайно разобьют что-нибудь нужное в пылу боевого энтузиазма… вдруг мимо как раз будет проходить ещё одно племя из тех, с которыми они так любят воевать, такое ведь частенько случается?.. Или если сила тока окажется недостаточной, чтобы ты заметил разницу без всех тех сложных приборов, которые у тебя наверняка остались в лаборатории в Найт Вейле… Вот тогда эксперимент будет считаться неудачным, правильно ли я понял? А если он выдаст результат, который для нас совсем нежелателен, это ведь другое! Но не будем о печальном, нет никакого смысла говорить о печальном до того, как оно произошло. А впрочем, нет никакого смысла говорить о нём и после того, как оно произошло… да что там, пожалуй, и во время того, как оно происходит, не стоит о нём говорить! К чему нам лишнее расстройство, правда, Карлос? Хотя, быть может, это не совсем и расстройство, ведь ты сможешь вернуться к Сесилу, а это ведь тоже хорошо… в каком-то смысле это даже замечательно!.. Кевин замолк ещё на несколько секунд, всё так же уперев взгляд в пол – или, по крайней мере, так казалось по наклону головы и по гладкости кожи лба, которая бы сморщилась при взгляде исподлобья; Карлос мог бы воспользоваться паузой, чтобы вставить свою реплику – подтвердить, например, что да, цинк, или выразить вслух сожаление о бесцельных и несущих за собой только разгром и травмы стычках, в которые постоянно вступали Гигантские Воины в Масках, или согласиться с Кевином, что вернуться к Сесилу было бы здорово, особенно учитывая, через что он в Найт Вейле сейчас проходит, после покупки лота номер тридцать семь кем-то неизвестным, лота под названием «Сесил Палмер», - Карлос мог высказаться по любому из этих поводов. Но он не стал, предпочитая дать Кевину возможность закончить мысль, к которой тот всё это время шёл. Кевин не заставил себя долго ждать. Он снова поднял взгляд на Карлоса – или по крайней мере, поднял голову – и улыбнулся шире: - Да, это было бы прекрасно, если бы вам с Сесилом не пришлось расставаться надолго! Ужасно неприятно очутиться вдали от тех, кто тебе дорог. Я стараюсь не думать о таких вещах. Что бы я делал, например, не окажись здесь, в Пустынном Другом Мире, вместе со мной Ванесса? И её дубль, если уж на то пошло. Бррр! Нет, о таком точно лучше не думать. Давай лучше поговорим о том, что будет, если результат твоего эксперимента окажется желательным. Если выяснится, что дело всё-таки в источнике. Ты попробуешь его воссоздать, да? Ты говорил, что это важно. Расскажи мне, насколько именно это важно, Карлос – мне было бы невероятно интересно послушать! Если я тебя не отвлекаю, конечно… если я отвлекаю, я уйду сейчас же, и не стану мешать. У тебя весь есть задачи куда важнее, чем что-то мне объяснять, да ещё так, чтобы я понял. Какого бы рода психоэмоциональный кризис ни случился с Кевином несколькими минутами раньше, Кевин его явно преодолел. Сам, без посторонней помощи, сумел взять себя в руки и вывести разговор на безопасную почву – и Карлос не мог не ощутить прилив гордости за него. Который, впрочем, постарался подавить: в случившемся не было никакой его заслуги. Только инстинктивная тяга самого Кевина к тому, чтобы становиться – и становилось – лучше; неистребимое стремление двигаться в конструктивном направлении, совершенно удивительное в его обстоятельствах, не изничтоженное годами умышленного вмешательства в психику, выворачивания её наизнанку, если не выражаться буквально. И пусть до выздоровления ещё далеко настолько, что оно, вполне возможно, не наступит никогда, а травмы продолжают себя проявлять и в малом, и в большем – от ограниченного диапазона выражений лица до формулировок, из которых так ясно видны искажения самооценки – основания надеяться были. Всё-таки определённо – были. Карлос мысленно себе кивнул и ответил со всей убедительностью, на которую был способен так, чтобы тон не стал слишком твёрдым: - Не беспокойся. Если бы я занимался работой, которой могло бы помешать постороннее вмешательство, - здесь он сознательно отследил, чтобы не прозвучало слово «твоё», - я бы сказал об этом сразу. Или предупредил бы. Или повесил бы соответствующую табличку. Обеспечить чистоту эксперимента – моя ответственность, а не окружающих. И, кстати говоря, мне совершенно не приходится подстраивать свою речь – я имею в виду темы, которые мы обсуждаем, использование терминов, эт цетера – под тебя. Ты и без того всё прекрасно понимаешь. Это не было утешительной пилюлей, попыткой покрыть слоем сахарной глазури разницу в уровне знаний. Фактическая информация важна, но переоценивать её не стоило: умение оперировать имеющимися данными куда важнее. Пусть Кевин и не был ходячим справочником, как сам Карлос, а некоторые его представления о мире (чего уж там, большинство) формировались в рамках сообщества, проживавшего на самой примечательной с научной точки зрения территории США, да ещё в условиях, которым сложно дать иное определение, кроме как «антиутопические», причём в самой крайней степени, - тем не менее, думать он умел. Проводить связи, делать выводы, усваивать новые знания; Карлос знал не так много людей, которым удавалось бы это лучше. А если принять во внимание все обстоятельства – то, как жителей Дезерт Блаффс и Найт Вейла целенаправленно ограждали от любого настоящего образования, самостоятельного ли, или получаемого в специализированных учреждениях, как отбивали им здоровую человеческую любознательность и желание задавать вопросы, что делали с их памятью, если они выясняли нечто неугодное существующей власти – то Карлос знал только одного человека, который мог бы сравниться с Кевином по умению использовать свои интеллектуальные ресурсы. И этот человек остался на другой стороне границы между мирами. Кевин снова прищурил глаза скобками и передвинулся ближе к столу, на котором Карлос обычно держал всё, с чем работал непосредственно в данный момент: импровизированную лабораторную посуду и инструменты, не менее импровизированные; реактивы, настоящие, бывшие и будущие; и то, что потенциально могло бы стать реактивом, но по каким-то причинамь скорее всего не станет; и мясистые ветви опунции, иногда сочные, иногда уже подсохшие – потому что в Пустынном Другом Мире что-нибудь, сделанное из кактусов, требовалось постоянно. Сегодня стол был не слишком загромождён: помимо неизменных кактусов (один был уже достаточно высушен, чтобы начать разделять его на отдельные волокна), на нём стояли только раскрытый лэптоп и ёмкость с сажей, которая распространяла вокруг себя резкий запах, не совсем похожий на обычный запах гари. Кто-то, наверное, мог бы назвать его неприятным, но Карлос редко мыслил оценочными категориями такого рода. В его представлении, куда более подходящим словом было бы «специфический», и специфичен он был для сажи, полученной из совершенно определённого источника; а именно, при сжигании навоза. В этом плане Карлосу очень повезло: совсем недавно на территорию племени Дага вторглось другое, и в отличие от знакомых Гигантских Воинов в Масках, эти путешествовали караваном. Животные, на которых они передвигались и навьючивали поклажу, больше всего напоминали верблюдов, только огромных и покрытых роговыми пластинами; питались они кактусами, причём с большой преданностью процессу, так что материала для сжигания после них осталось предостаточно. Из полученной сажи Карлос планировал получить хлорид аммония, а потом использовать его в качестве электролита в гальваническом элементе. Простейшая из стоящих перед ним задач. Кевин, разумеется, знал, что именно находится в ёмкости – столб дыма парой часов ранее сложно было не заметить, даже если находишься вне зоны действия запаха (Карлос даже переживал, что дым послужит для враждующих армий поводом к наступлению – и его опасения всё ещё вполне могли оправдаться в ближайшую пару суток, даже если на горизонте было пусто сейчас). Возможно, поэтому он не спросил разрешения, прежде чем зависнуть над столом и осторожно коснуться пальцами глиняного ободка чаши. Обычно он спрашивал – почти всегда. - Ты ведь знаешь, что электрическая энергия – один из самых ценных ресурсов для человечества? – почти не вопросительно произнёс Карлос и дождался утвердительного кивка. - Ага. Если не считать энергию кругов кровавых камней – она ведь может влиять на ход истории и ещё на многое. Останавливать войны, например. Заставлять дождевую воду возвращаться обратно в тучи. Лечить плесень. Выводить людей на первые места в конкурсах чтецов телефонных справочников. - Да, если не считать её, - Карлос внутренне поморщился, как случалось всегда, когда он сталкивался с результатами массового затуманивания мозгов силами Городского Совета. – На самом деле, мне не удалось получить никаких экспериментальных подтверждений тому, что она существует или, уж тем более, способна на это всё. Так что остановимся пока на электрической энергии, хорошо? Кевин кивнул вторично, не став спорить – и Карлос молча пообещал себе вернуться с ним к этому вопросу. - Обеспеченность ресурсами – залог экономического благополучия популяции. Отдельно взятого человеческого сообщества, я имею в виду. Множество других факторов тоже играют роль, разумеется, и как раз об этом я и хотел поговорить – но в конечном итоге всё упирается в то, какое количество материальных благ объективно может быть распределено между членами социума. На это количество, опять же, влияет множество факторов, в особенности – способы добычи и обработки ресурса. Чем выше эффективность и чем выше коэффициент полезной выработки – тем бóльший процент от имеющегося запаса дойдёт до конечного потребителя. За эффективность отвечает научный прогресс – люди создают новые, более совершенные механизмы, которые потом используются при добыче и обработке ресурса, автоматизируют процесс, находят способы свести потери к минимуму. Но для того, чтобы наука развивалась, её тоже нужно материально обеспечить! Мы получаем замкнутый круг. Научно-технический прогресс делает общество материально благополучным, но при этом сам требует вливаний ресурса. Он всё равно будет двигаться вперёд, потому что человеческий энтузиазм и человеческий же гений – великая вещь, но… Это будет происходить медленно. Очень медленно. Поколения людей могут прожить в крайне неблагоприятных условиях, прежде чем что-то весомо изменится к лучшему. Карлос замолчал и сунул руки в карманы лабораторного халата. Он снова позволил себе увлечься, и когда его подобным образом заносило, он переставал отслеживать реакцию собеседника – и это было недосмотром, совершенно недопустимым при разговоре с Кевином. На этот раз, впрочем, повезло им обоим – ничто в словах Карлоса не запустило нежелательную реакцию; Кевин внимательно слушал, прижимая перевязанную руку к груди и чертя пальцами другой на крышке стола невидимые фигуры. Вернее, слушал до того, как Карлос перестал говорить. Сейчас он терпеливо ждал, когда тот продолжит – то ли давая возможность закончить мысль, то ли не решаясь вставить комментарий, то ли вовсе не зная, что сказать. А может быть, он молчал по какой-нибудь другой причине. Карлосу не хотелось заниматься допущениями, которые он не собирался проверять. Он вздохнул и заговорил снова: - Очевидно, что научный и экономический прогресс тесно взаимосвязаны – но это ещё не всё. Я говорил, насколько экономическое благополучие важно для человека, и подчеркну это ещё раз – но важность его заключается не только в том, чтобы человеку было что поесть, что надеть и где поспать. Не только в том, что оно помогает избежать физических страданий. Речь идёт и об удовлетворении нематериальных потребностей тоже. Если человек вынужден заботиться с утра до ночи и с ночи до утра о том, чтобы банально выжить, ему некогда думать о своём развитии и о своём месте в мире. Ему зачастую не до того даже, чтобы думать о других людях – по крайней мере, как о людях, а не средствах к достижению цели или конкурентах в борьбе за место под солнцем. Деление на «своих» и «чужих» - биологический механизм выживания, потому что сопереживание врагу или конкуренту в условиях, когда на всех не хватает самого необходимого – смерть. И чем ситуация хуже, тем деление резче, тем меньше людей входит в категорию «своих», то есть тех, кого в случае чего нужно кормить и защищать, - и тем больше оказывается под ярлыком «чужие», то есть не подлежащие сочувствию. Настоящая гуманность – роскошь, редко доступная тем, у кого всё плохо. Я не говорю сейчас об альтруизме в пределах коллектива, по отношению к тем, кого человек считает «своими» - такой альтруизм заложен в нас эволюцией и проявляется в животном мире начиная с бактерий. Я говорю о способности понять и принять тех, кто не связан с тобой семейными узами или не живёт одними с тобой идеями. Сытый и довольный человек добрее голодного. Карлос замолчал снова, гадая, сколько процентов сказанного соответствует истине. То, что сейчас он безапелляционно и уверенным тоном вещал Кевину, было всего лишь шагом на пути к настоящему пониманию вещей, шагом, который делался пусть и не в начале дороги, но уж точно пока ещё не в её конце. Когда-нибудь он будет замечать больше связей между отдельными элементами общей картины, прослеживать их глубже. Владеть материалом, который он до сих пор не только не освоил, но даже не имеет представления о его существовании. Но для этого нужно выбраться отсюда, а сперва – закончить работу здесь. Кевин продолжал внимательно слушать. Он морщил лоб, а пальцы его неповреждённой руки теперь двигались иначе – уже не так, будто он не глядя пытался зарисовать что-то на поверхности стола. Ногти постукивали по дереву неритмичным перебором, почти что азбукой Морзе, и Карлос автоматически попытался уловить за стуком осмысленный паттерн, что-то, что можно было бы расшифровать, проанализировать и понять, и сделать на основе этого выводы – но никакого скрытого послания не обнаружил. Если, конечно, не считать того, что подобный нервический стук скорее всего означает, что он довёл Кевина своими лекциями до крайней степени скуки, и теперь он хочет уйти, но всё никак не решается. Разглагольствования стоило сворачивать, но Карлос просто не мог оборвать мысль на полпути. То, ради чего он вообще начал импровизированную лекцию, пока не было сказано. Он ещё не объяснил всего, что собирался объяснить. Карлос знал, что упрямство, которое проявлялось в том числе в стремлении довести начатую мысль до конца вопреки любым обстоятельствам, было его недостатком. Отсутствием гибкости, признаком неумения адаптироваться к ситуации. Но пока не мог ничего с собой поделать. Может, когда-нибудь потом, когда над ним не будет висеть этот долг. Исследование, которое должно было закончиться давным-давно, но продолжало тянуться и тянуться, уже вопреки его собственным, личным желаниям, в ущерб прочим его обязанностям и сторонам жизни, и в последнее время – сопровождаемое всё усиливающимися сомнениями. Возможно, оно было затеяно зря? Быть может, эти месяцы были потрачены напрасно и ушли на неоправданно амбициозный проект? Карлос возлагал на него надежды, да что там надежды – он мечтал о том дне, когда всё сложится и он получит ключ к выходу из ситуации, в которую попали Найт Вейл, Дезерт Блаффс и Пайн Клиффс. Когда он вернётся домой – к Сесилу – победителем. Когда всё разъяснится, и Сесил поймёт, что ожидание стоило того. Этот день должен был настать месяцы назад, и с каждыми новыми сутками отдалялся всё больше. Но теперь останавливаться тем более поздно, потому что слишком большая работа проделана, слишком много труда вложено… и Кевин. О том, что ему нужна помощь, тоже нельзя было забывать. Равно – или в ещё большей степени – как нельзя было забывать и о том, для чего это всё нужно. Возможно, именно поэтому Карлос сейчас объяснял Кевину, почему оставаться здесь и продолжать исследование считал столь важным. Не столько объяснить, сколько напомнить себе самому. - Но знаешь, что имеет не меньшее значение? Информированность. Понимание того, как работает окружающий мир и люди в нём. Иметь благие намерения – это половина дела; может быть, даже треть, или ещё меньше. Тяга соответствовать тем критериям, которые в той или иной культуре считаются положительными чертами личности, заложена в человека если не намертво, то, по крайней мере, очень крепко. И из культуры в культуру эти критерии сходны, потому что они полезны – самоотверженность, сила воли, умение выносить тяготы, стремление помочь ближнему. В зависимости от степени полезности для того или иного сообщества они могут различаться – например, там, где нужно много рабочих рук, трудящихся над добычей пропитания по шестнадцать часов в сутки, в цене будет смирение, а в сообществе, промышляющем захватом ценностей у соседей – бесстрашие и готовность сражаться до конца. Но в целом человеческий вид есть человеческий вид, и его отдельные индивиды существуют на общем этическом фундаменте. И именно это делает конфликты настолько кровавыми, борьбу точек зрения – настолько бескомпромиссной. Каждый не только считает, что он прав – но и уверен в том, что защищает общечеловеческие духовные ценности. Что действует ради общего блага – в том числе, зачастую, и ради блага тех, кому противостоит. Что, пусть он и совершает ради этого блага зло – оно того стоит, и небольшие жертвы окупят потом спасение для всех или хотя бы для тех, кто важен. Люди стараются сделать хорошее дело… вот только как именно будет выглядеть «правильное» положение вещей и каким путём его можно достигнуть – каждый решает в меру своей информированности. В меру своего понимания вещей и знания факторов, которые влияют на ситуацию. В меру осведомлённости о том, какие последствия могут быть у предпринятых им действий. И, когда ты вынужден заниматься бóльшую часть времени своего бодрствования однообразным и изнуряющим трудом… скажем так, это не самое лучшее условие для познания окружающего мира. Возможно, если бы у Кевина оставались обычные человеческие глаза, Карлос сумел бы предвосхитить то, что случилось после этих слов. По расширенным зрачкам, по остановившемуся посреди произносимой им фразы взгляду. Но обычных человеческих глаз у Кевина давным-давно не было, и ничто не подготовило Карлоса ко второму за их разговор инциденту — причем гораздо более выраженному. К тому, что Кевин в какой-то момент согнётся и беззвучно осядет на пол, как будто у него отказали ноги, что обхватит себя за щиколотки, прижимая бёдра к груди, что веки его распахнутся так, что глазная щель станет из овальной почти круглой. К тому, что он застынет почти неподвижно, и эта неподвижность будет нарушаться только мелкой дрожью, едва заметной по рукам и согнутым плечам. Карлос мысленно выругался и упал рядом с ним на колени, не обращая внимания на вспышку боли от столкновения коленных чашечек с твёрдым песчаниковым полом. Протянул руку, помедлил несколько мгновений, не решаясь положить её на подрагивающее плечо. Его прежний опыт взаимодействия с Кевином во время подобных эпизодов резкого ухудшения эмоционального состояния почти не помогал принять решение; как бы ни хотел Карлос хотя бы путём проб и ошибок научиться иметь дело с такими ситуациями, у него не получалось. Делать выводы из реакций Кевина на те или иные варианты поведения было почти бессмысленно: иногда физический контакт помогал, иногда — только ухудшал ситуацию. Карлосу так и не удалось определить, от каких факторов это может зависеть. Материала для заключений было недостаточно, эпизоды происходили не так часто, чтобы он смог организовать свои наблюдения в некое подобие системы - но он в кои-то веки не желал получить больше. Не когда объектом наблюдения становилась психика человека, страдающего физически и морально, и чудом ещё живого. Карлос всё же решил рискнуть и опустить ладонь на плечо, хотя поступать именно так не было никаких оснований. Он не знал, чем поможет Кевину с большей вероятностью: тем, что попробует привести его в себя с помощью телесного контакта, или тем, что оставит его в покое. Или, возможно, тем, что решит исправить ситуацию словами, сказав что-нибудь, что настроит на конструктивный лад, что поддержит в борьбе за контроль над своим психическим состоянием. В борьбе, которую Кевин, что совершенно очевидно, вёл изо дня в день, и в которой добивался всё больших и больших успехов. И которой Карлос иногда не содействовал, а мешал. Всё теми же словами, как сейчас — увлекаясь собой и своими выкладками, забывая о нуждах человека, который — иногда едва ли не поневоле — оказывался его аудиторией. Приходил, заинтересованный, а после был слишком вежлив, чтобы уйти. Когда Карлос, забывшись монологом, допускал триггер - становилось слишком поздно. Ему стоило двадцать раз подумать, прежде чем поднимать тему монотонного, калечащего труда, труда, который продолжается иногда шестнадцать часов в сутки, а в случае со СтрексКорп — и больше. Объяснить то, что он хотел объяснить, можно было и без отвлечённых экскурсов в смежные дисциплины. Вполне возможно даже, последний триггер был отнюдь не первым, и лишь сыграл роль той самой пресловутой соломинки, которая сломала верблюду горб. Карлос попытался вернуться мыслями к сказанному и вспомнить, не было ли в его словах чего-то ещё, что могло вызвать у Кевина негативную реакцию и резкое ухудшение состояния — и, к стыду своему, не смог. Он мог бы не заметить ничего и сейчас, если бы его ошибка не привела к столь плачевным последствиям. По счастью, Кевин не выказал почти никакой реакции на чужое прикосновение — и это было хорошим знаком. Возможно, на этот раз удастся вывести его из кризисного состояния более эффективно, чем раньше. И, если подумать - скорее всего, Кевин справился бы и самостоятельно, без постороннего вмешательства. Карлос своими действиями мог как помочь, так и навредить. Он смотрел на макушку с отросшими тёмными корнями, держал руку на чужом плече и думал о том, сколько всего не успел рассказать. О выводах, которые не успел сделать из сказанного. О том, что, как вышло, его продолжительные монологи ни к чему не вели. О том, что объяснения, почему для свержения тоталитарного антиутопического режима в Найт Вейле, в Дезерт Блаффс и в Пайн Клифф был так необходим источник неиссякаемой энергии, — не состоялось. Но состояние Кевина сейчас было куда важнее всего, что Карлос хотел и собирался сказать. А выводы… Если Кевин захочет — он сам потом сделает их, проследив взаимосвязи. Он психически нестабилен, но это вовсе не значит, что он глуп и что не в состоянии совершить соответствующие умозаключения, если ему предоставить информацию. И тем более... Лучшей информацией является та, которую человек выводит из собственного опыта, которую извлекает для себя, интерпретируя сигналы, поступающие из органов чувств. Сделать то, к чему Карлос готовился вот уже несколько месяцев, то, во имя чего он приносил в жертву свои отношения с Сесилом и, в каком-то смысле, его самого - будет куда полезнее, чем объяснить словами. Если всё пройдёт успешно, если эксперимент с гальваническим элементом выдаст положительные результаты — Карлосу удастся передать во владение человечества неограниченный ресурс, который будет использован во благо. Который заменит десятки тысяч трудочасов, и освободившееся время и силы люди смогут потратить на себя, на саморазвитие, на достижение собственного и чужого благополучия, на службу прогрессу по пути в светлое будущее. Не говоря уж о том, насколько снизится экологическая нагрузка на планету. Нужно было лишь ещё немного потерпеть, и ему, и Сесилу. И человеку, так похожему на его любимого, только травмированному в погоне за коэффициентом полезной деятельности, за эффективностью и объёмом труда. Ставшему жертвой того, с чем Карлос и собирался бороться. Того, что перестанет быть проблемой, если он перестанет любоваться красотой теоретических выкладок и займётся, наконец, практикой. Карлосу предстоял долгий рабочий день. День, который в Пустынном Другом Мире всё равно почти никогда не заканчивался. Он ощущал, как утихает под пальцами дрожь, как расслабляются чужие напряжённые мышцы — и продолжал позволять себе надежду. В конце концов, у неё были более чем веские основания. По крайней мере, пока не доказано обратное.