Полсотни дней до счастья

День двадцать четвертый. Пахло ладаном и сандалом. Курились благовония, исходили белесым дымом, текли по большой зале, стелились неосязаемым туманом. Горели свечи – тысячи свечей, будто все разом решили позабыть об электричестве. Что я здесь делаю, спросила саму себя Сильвер Спун. Вопрос преследовал её день ото дня, тяжким грузом нависая над головой. После работы она избегала собственной квартиры. Если раньше на улицу, в кафе, в дешевый номер отеля с клопами её и калачом заманить было невозможно, то теперь она потворствовала – и желаниям Тхандер Стомпа и своим тайным, далеким влечениям. Огромное солнце, с распростертыми лучами, как объятиями, таило в центре себе черный полумесяц, усеянный яркими, как зубная боль, звездами Кобылка некстати вспомнила, что уже давно не было у дантиста, что надо бы сходить и вообще – не кроется ли счастье в здоровых зубах? Пони в рясе поправлял очки. Качался из стороны в сторону цеп с солнечным символом, тянулись заунывные, как чужая болтовня, песнопения. Ярко оранжевый рог мерцал не менее ярким сиянием, то и дело перелистывая страницы. Спуни чувствовала себя здесь лишней, словно вставленное поперек фразы слово. Ей стало неловко и захотелось уйти. Уйду, вот только разойдется толпа и… Она морила саму себя голодом, уходила плакать в комнату, жарилась в сауне, мечтая о малом глотке воды. Жажда, голод, жуткая усталость – всё ради того, чтобы попросить капельку счастья. Исчезни, шептала она, умоляя о стакане прохлады, а мерзкий джинн отрицательно качал головой. Нет, всё не то, самообман – не счастье, понимаешь? Она не понимала и психовала. Швырялась посудой – откуда-то из прошлого выплывала ехидное суеверие « на счастье!» и наслаждалась тем, что мелко, но гадила мерзкому мальчишке. Стучала в дверь ванной, стоило ему там закрыться больше, чем на пять минут, готовила, не забыв подсыпать в его порцию лишнюю щепоть-другую соли или жгучего перца. Отбирала книги, стоило ему взять только взять их, делала вид, что она единственная и полноправная хозяйка своего дома. Джинн стоически терпел и не высказывал по этому поводу никакого сопротивления. Прял ушами, фыркал, уходил, будто желая исчезнуть из её жизни, но всегда возвращался. Мысли о счастье – недостижимом заставляли её просыпаться посреди ночи, беспокойным призраком блуждать в темноте по комнатам, смотреть до бесконечности в след уезжающему поезду. А что, если сесть самой – и вот так же? Черт с квартирой, работой, магазинчиком. Просто вот так взять, и исчезнуть, поселится в Вечнодиком лесу? Гениальная и хорошая мысль через некоторое время обращалась страшной. Изнеженное тело, привыкшее к ваннам, чаю, кофе и мягкости кресел с подушками, не желало слушать хозяйку и уж точно не собиралось от всех этих благ отказываться. Это хозяйка не может придумать, что такое счастье, это её проблемы. Пусть думает. И она думала. Облизнула высохшие губы – священник строго глядел в глаза каждому прихожанину. Священный ужас в тот же миг охватил кобылку, ещё никогда не испытывавшую ничего подобного. Громом гремели слова Твичи Гейдж о том, что счастье – в вере. Покрытая машинным маслом с ног до головы механик, бравая девчонка, способная починить хоть Дискорда, коли у того будет куда вставить шарики и пару гаек. Разбитная, агрессивная, вульгарная и, чем-то напоминавшая уличную девку, она оказалась страшно набожной. Храм Солнца и Луны, священных спасительниц Эквестрии и небосвододержательниц – там надежда там вера, там – счастье, только зайди – и обольют! Сильвер всегда верила, что если уж и обольют, то точно не счастьем. Кажется, она ошибалась. Запах благовоний упрямо бил ей в ноздри. Покайтесь, урчал священник, раскачивая амулетом, тыкая им каждому в морду. Когда это случилось с Сильвер, она непроизвольно отшатнулась, священнослужитель нахмурился. Почему, спрашивала она. Вот скажи мне, Виш, что такого неправильного в моих желаниях? Почему ты не можешь их исполнить, когда даже сам не знаешь, что такое счастье? Она пыталась найти с ним общий язык. Их отношения перебивались – то возвращались к дружеским беседам, то вновь переходили в пучину злонамеренности и ненависти. По крайней мере, со стороны кобылки. Сильвер смотрела прямо в его бесстыжие глаза. Если улыбнётся – ударю! Больно, наотмашь, не чета прошлому разу. И пусть ревёт в голос. Пусть зовёт на помощь, пусть… Она не докончила мысль. Виш не улыбнулся. Представь, сказал он, что я умею танцевать. Дух завораживает, как умею, пол, паркет, линолеум дымится под копытами, как умею. Хоть мазурку, хоть вальс, хоть сальсу. И я должен тебе танец. А ты приходишь и говоришь, чтобы я станцевал тебе счастье. А я не знаю, как его тебе станцевать и спрашиваю – как? А ты и сама не знаешь как, но требуешь. Спун похлопала ресницами, прежде чем удивленно спросить не перепутал ли он роли? Может быть, всё было с точностью, да наоборот? Это он ворвался в её размеренную жизнь, развалился на стуле, смял салфетки, наступил официанту на хвост и требует от неё – невозможного. Нет, упрямо твердил жеребенок. Я не требую невозможного, я всего лишь спрашиваю, как сплясать для тебя счастье. А ты говоришь, говоришь и говоришь – в пустую. Потому что то, что ты предлагаешь не счастье, а всего лишь его видимость. Всего лишь видимость царила в храме. Пони, полные, как чаши, непонятным, но приятным, пьянящим экстазом! Они есть, они сверху, они смотрят! Две Сестры, две Правительницы, две Надежды. И одно спасение. Спасение – счастье? Всепрощение – счастье? Придти домой и сказать с чистой душой Тру Вишу, что она прощает его? Что прощает весь мир за… за что? За его унылость, подсказал голос джинна. Сильвер помотала головой из стороны в сторону, прогоняя наваждение. Не место здесь думать о таком, здесь место думать о… о чем? Святой отец мерил её взглядом, будто выбирая помидоры в томатный день. Лицо у него при этом такое, словно три лимона он уже съел, а четвертый лежал на очереди. - Спасение, дочь Двух, это сложно, - проговорил он трубным басом, прочистив горло. Он пожевал губами, будто подбирая слова, Сильвер смиренно ждала ответа. Ей вспомнилось, как она отшатнулась от священного символа, и ей в тот же миг стало стыдно. Здесь так не принято, подзуживала совесть, здесь так не положено. Потолок украшали величественные картины того, как Селестия сражается со злом и обидой своей сестры, как побеждает её, как снисходит великим всепрощением. Тысячелетнее заключение «на Луне» , художнику, видимо, представлялось слабо и он решил его не рисовать. А, может, подумал, что негоже рядом с подвигами рисовать подобное. - Суд, кхм, Большой и Великий нагрянет, как гром средь ясного неба. Каждый, кто в сестер и силу их, и мощь их, и святость их верует – спасением одарен будет. Тот же, кто в грехопадении, да неверии паскудном свою жизнь прожигает – быть тому в Хаосе бесконечном, кхм, да, - святой отец говорил лениво, словно бы с неохотой. И в то же время, он хотел уверить Сильвер Спун в недостойности её нынешнего жития. Насчет последнего Спуни сомневалась уже давно. Он говорил и говорил, лишь изредка поглядывая по сторонам, будто ища спасения. На лице то и дело появлялось выражение вселенской скуки, а Сильвер пыталась вспомнить – бывала ли она в этом храме раньше? Нет, не бывала. Слышала ли? Конечно, слышала, вот только не знает – одобряли ли принцессы подобное поклонение своим персонам. Как-никак, бессменные правительницы. Зачем я здесь, спросила она у самой себя, глядя на священника. Затем, чтобы отнимать у него время? Дома его ждёт жена – молодая, свежая, пахнущая цветами. Пионами, наверно. Сильвер не знала, почему пионами, ей просто так хотелось. А в холодильнике – бутылочка припасена, специально для него, со слезой. Счастлив ли он? - … и снисходят они в души наши светом великим, да разгоняют ночную мглу лунным сиянием, да звезд ликованием! Солнца лучи дарят нам теплые объятия и берегут от холодов Хаоса лютых, – священник перешёл на высокий слог. Былая грусть слетела, будто её не было, взамен ему пришло вдохновение. Наверно, подумала Сильвер, она показалась ему самой заблудшей душой на свете. Наверно, он думает, что стоит ему просветить её чуточку больше о том, что и так каждый жеребенок знает, разве что не в таком высокопарном изложении – и она навсегда станет счастлива. Обретёт саму себя. А не за этим ли она в самом деле пришла сюда? Не для того, чтобы найти себя? Проклятый мальчишка заставил её поверить, что всё, во что она верила до этого – миф, что всё, что он до этого знала – красивая небылица. День ото дня – с каждым мгновением всё больше и больше она ощущала, как проваливается – от успешной бизнес-пони к скучающему обывателю-снобу. Вокруг мерзкие морды, копыта соседей в квартире выше стучат слишком громко, скрипач на улице фальшивит, пирожок горчит, овёс не вкусный и прелый, вода отдаёт тухлятинкой. Привычная жизнь росла и крепла в объятиях навалившегося негатива. С ней что-то не так? Возможно. Но ей виделось, что весь мир почернел. Или, если сказать точнее, посерел. Оскудел на краски жизни, стал уныл и безрадостен. Несчастен, как выразился бы Тру Виш и, наверно, оказался бы прав. А она помнила свой мир другим. Помнила рассветное солнце, изумрудную зелень травы, запах приключений и новенького чемодана на вокзале. Объятия Стомпа – такие нежные и ласковые, такие приятные и манящие, череда поцелуев, улыбок и взглядов. Помнила их настолько хорошо, что готова была на всё, чтобы это вновь вернулось в её жизнь. Стану счастлива от этого? Джинн отрицательно качал головой. Счастье, знаешь ли, не мыло для каждодневного пользования, говорил он. У вас всё так просто – стал наравне с остальными – почти счастлив. Вырвался вперед на самую малость – близко к счастью, урвал у других побольше – облился счастьем до самых пят. Вот только счастье у вас ненастоящее. Пресное, безвкусное, прозрачное. Вы просто его себе выдумали. По-твоему, выдумка лучше настоящего? А ещё Сильвер Спун по ночам, в не самых лучших снах, преследовал вкус счастья – того самого, что настоящего. Облизнуть губы. Прильнуть к его истоку и пить – пить до скончания вечности. Но то же ведь сон… - Покорность и посвящение самой себя Двум принесёт тебе счастье, дочь Двух. Готова ли ты к этому? Готова ли променять свою старую жизнь на новую, полную лишений, обязанностей и служения? Готова ли, спросила саму себя Сильвер, прекрасно зная, что ответит… Дж и-Нны СчАстяь ,-. мОйи лушчеи рудзья.?*! Дискорд, владыка Хаоса.