***
У Портовой мафии есть три правила, которые все знают в порядке значимости. «Беспрекословно подчиняться приказам босса», «Не предавать организацию» и «Полученный урон должен быть возвращен вдвойне». Третьим правилом Накахара Чуя пользуется постоянно. И плевать, что возврат идет к временному напарнику. Когда Дазай в шутку первый раз оставляет ее на улице спящей — она не говорит ни слова, ударом впечатывая его в стену. На все остальные, вплоть до седьмого раза, когда она просыпается в борделе чужого города, она делает то же самое, хаотично ломая кости. Осаму не утруждает себя заботой о своей партнерше, когда они в Йокогаме, поэтому восьмой раз Чуя снова просыпается на улице, но от того, что слышит странный звук. Рвут ее одежду. Мозг захлестнуло паникой, тут же ушедшей в утиль — она, блять, кто? Одна из сильнейших эсперов Портовой мафии. Так какого хуя, спрашивается? Участь идиотов была ре-ше-на. Когда она в оборванном одеянии входит в общежитие под покровом ночи, ее встречает широкая улыбка Осаму, нарисовавшегося словно из воздуха. Накахара с мстительной яростью замечает, что его радость улетучивается с одним взглядом на лоскуты ее штанов и кофты, а улыбка приклеивается — она явно это видит даже в темноте. Рыжая проходит мимо него, руки все еще немного потряхивало, но когда он поворачивается — чуть отшатывается, мысленно чертыхаясь. Совсем немного — но ему и этого достаточно. Через два часа он узнает от поднятых на уши хакеров, что в кратере были найдены «свежие внутренности» семи пьяных шестерок, которых засняла камера в соседнем квартале.***
Главный вестибюль штаба в центре Йокогамы как всегда встречает каменными лицами охраны. Здание просто дышит безупречным лоском, который всегда наводят молчаливые горничные с пистолетами под юбками, что даже острый взгляд эспера не может найти ни отпечатка пальца на стекле прозрачного лифта. Чуя скучающим взглядом наблюдает за уменьшающимися постройками под ногами после чего смотрит на утопающие в утреннем свете небоскребы. Уже неделю как о ребра скребется предчувствие беды, а интуиция убийцы орет благим матом, ударяя по вискам, стоит встретиться с предвкушающим взглядом карих глаз, заставляя быть готовой ко всему. От такого Дазая ожидать можно всего. В привычных широких коридорах как обычно не издается и звука из-за выстланных ковров, а стены уже настолько стали родными, что хочется проверить — действительно ли они достаточно прочные, чтобы выдержать гранатометы. Такого оружия у нее, к сожалению, нет, зато Гравитация с лихвой все компенсирует. Стоящий у входа в кабинет босса охранник молча поднимает палец и указывает на дверь позади него, но, даже не вглядываясь в его глаза за очками, она чувствует на себе этот пристально-презрительный взгляд, отчего морщится. Она слишком часто бывает в кабинете босса, чем недовольны многие. Пытались даже слух пустить, что она будущая фаворитка — однако он быстро заглох под дьявольским смехом Дазая, указавшего все ее недостатки внешности, что никогда не позволит ей занять такую позицию. Честно говоря, она даже не знает: поблагодарить этого идиота или нет? Немногочисленные девушки благодаря его речи не берут ее в расчет, отчего жизнь чуточку легче — после выматывающих миссий хватает сил только отбиться от очередных придурков, решивших «поставить мелочь на место», и сразу завалиться спать. Что было бы прими ее в расчет — она даже думать не хочет. Коё-семпай говорит, что женская месть воистину ужасна, особенно тех, кто хочет не устранить, так подпортить жизнь сопернице. Один ленивый взгляд на свое отражение в двери, расправить невидимые складки плаща и отряхнуть плечо от невидимых пылинок — рука стучит три раза, прежде чем дверь услышать разрешение войти, а затем спросить: — Босс, вызывали? В кабинете царит полумрак: стеклянные окна, за которыми обычно отображался бесконечный вид Йокогамы, превращены одним нажатием кнопки в монолитную стену. Огай сидит в кожаном стуле со скрещенными руками на груди, возле него стоит статуей Хироцу, а напротив… — Чуя, как я рад тебя видеть~ Лучше б она оглохла. И ослепла. Молчаливый кивок Рюро, получаемый в ответ вместе с ухмылкой — все, лишь бы не видеть эту донельзя счастливую рожу, которая может вывести ее из так лелеемого душевного равновесия. Если недо-суицидник здесь — значит, они снова будут работать вместе. — Да, Чуя, есть очень важное задание, — злая улыбка, адресованная Осаму, растворяется, как и черты лица Мори разглаживаются, от одного взгляда на девушку, отчего она в который раз удивляется, что он до сих пор демонстрирует эти эмоции — ей давно за двенадцать, а ведь это самая последняя возрастная категория, после которой он перестает носиться с маленькими девочками. Она ведь не Алиса, чтобы ей умиляться. Хироцу находил это занимательным: Осаму недовольно сверлил взглядом игнорирующую его Накахару, в то время как сам он полностью игнорировал своего босса, который в свою очередь все так же усмехался, глядя на него. Словно треугольник. — Как вы уже могли заметить, то и дело вспыхивают противостояния между группировками в разных точках Японии, — он говорит низким голосом, в котором слышится нескрываемая усмешка, изгибающая его губы от одного взгляда на недовольного подопечного. Чуя внимательно слушала, стараясь отрешиться от реальности. Кровавые противостояния и кучи трупов на улицах — камень преткновения внезапно вспыхнувших операций между несколькими нелегальными организациями слишком велик. Насколько она помнит, даже несколько незаконных вооруженных организаций, поставляющие им оружие, были уже на грани краха. — …выяснить и разобраться. В этот раз ставка высока: пятьдесят миллиардов йен, оставленные несчастным эспером, так что многие пойдут на все, и вы можете столкнуться с неожиданностями. Легкий транс спасал не до конца — она прекрасно понимала, что как только выйдет за двери, начнется новый этап выноса ее мозга от Дазая Осаму. Выражение лица не меняется даже после окончания речи, но Чуя напрягается, чувствуя, что каждое слово обронено как тяжелые капли, наполненные тайным смыслом. Не к добру. Босс берет со стола серебряный портсигар, глядя поверх него, после чего вытаскивает сигарету и зажигает кончик, давая осветить свое лицо. — Я в вас верю. С глухим ударом портсигара о стол, она делает выверенный поклон, стараясь сконцентрироваться на чувстве неизбежности, взявшем ее в стальные тиски до потемнения перед глазами. Задание обещало быть богатым на события и привычные опасности, по идее не предвещающие из ряда вон сюрпризы. Но почему-то вдоль позвоночника пробежался холод, стоило в отражении увидеть расчетливый взгляд карих глаз.***
Дождь лил одной сплошной стеной, и его холодные струи хлестали по лицу. Все же предчувствие не обмануло Чую, приближая судьбоносный момент с каждым днем. Кровь врагов лилась реками, подворотни были усыпаны мертвыми телами, а чистильщиков можно было даже увидеть — по ночам они иногда не справлялись со своей работой. Крупномасштабная война между организациями, включая Портовую мафию, стремительно набрала обороты — в гонках за деньгами помимо них лидировала еще одна организация с идиотским названием, которое Накахара отказалась даже запоминать, обозвав ее идиотов чешуйчатыми, тем самым дав еще один повод Дазаю для подколок. Ноги вязнут в грязи, но на это было плевать с Токийской башни — Накахара то и дело оборачивалась, стараясь найти среди косых линий дождя одного идиота, чему еще мешали густые сумерки. Заброшенные загородные строения мелькали перед глазами вместе с деревьями, заставляя материться сквозь зубы, когда мокрые ветки врезались в плечи или оставляли ссадины и раны на лице. Где-то там, дальше, сражается один ахуевший кретин, возомнивший себя охеренным гением. Один. В окружении десятка чешуйчатых. Ярость клокотала внутри, требуя выхода, растекалась по венам и толкала вперед. Рыжая стискивала зубы до скрипа, краем сознания надеясь, что не до крошки, жалея, что не может сейчас использовать силы эспера, чтобы прекратить это безобразие — они ей понадобятся для спасения одного кретина. Выстрелы слышатся рядом, и она бросается вперед, туда, где местность утопает в хаосе пожирающего все огня, что заставляет чуть ли не взвыть в голос — все-таки кто-то из смертников додумался подорвать бочонки с газом. Очаровательно. Несмотря на непрекращающийся ливень, все равно валил едкий дым, что выбешивало еще больше. Клубы ядовитого тумана расползаются по земле, окончательно лишая возможности разглядеть хоть что-нибудь во мраке, заставляя обратиться вслух. Рядом стремительно приближаются шаги, и тело на инстинктах уворачивается от пули, со свистом пролетевшей прямо возле уха, задевая рыжую прядь. Из горла вырывается приглушенное рычание, и руки стремительно сворачивают шею недо-убийцы. Вдруг вокруг становится слишком тихо, и все инстинкты просто взывают сереной. В небо выстреливает столб пламени, на миг освещая все в округе, и Накахара застывает на месте, чувствуя как екает от безысходного положения сердце. Не успеет. Мысли лихорадочно скачут, погребая друг друга под себя, кровь ускоряет движение и стучит в висках. Дазай отстреливается, скользя между залпом пуль, убивая каждого, кто попадает под удачный ракурс. Сердце отбивает удары, ведя отсчет. В голове стучит мысль, что сегодня затея провалится — не увидеть ему смертельной красоты Гравитации. Обидно аж до новой попытки самоубийства. Вот взрывается еще один столб пламени — этих баллонов там осталось еще два. Сажа и ссадины не волнуют, как и рассеченная губа, он уже давно разучился обращать внимание на такие мелочи. Вздох дается рваным, словно отдаются последние крупицы. Он словно наяву видит, как эта темная волна раскрывает свою хищную пасть, завораживая своей тьмой, не останавливает ни на секунду, чтобы схлопнуться вокруг него. Дула пистолетов направлены на него, заставляя сердце пропустить удар до сузившегося зрачка. Губы дрогнули, чтобы расползтись в широкой улыбке, заставляя врагов дернуться — она отдавала сладким безумием. И на пространство обрушивается огромная сила, которая ему лишь немного давит на плечи, но вокруг взрываются тела, головы раскалываются как арбузы, а брызги летят, пачкая все на свете. Карие глаза расширяются, дыхание сбивается, внутри все скручивается в тугую пружину. Могильное дыхание, обычно стелящееся шлейфом от кончиков рыжих волос, сейчас клубится вокруг него и защищает его. Не-мыс-ли-мо. Он слышит сбившееся дыхание, словно Чуя стоит рядом. Он слышит ее крик, хотя тишина оглушает. Он чувствует ее, словно она вросла ему под кожу. Пространство перестает дрожать. Взрывается еще один столб пламени, и их глаза встречаются. Дазай Осаму чувствует каждой клеточкой своего тела, каждой фиброй его несуществующей души, как все вдруг меняется. Не-ет, его затея удастся. Сегодня. Совсем скоро. Они становятся одним целым. Четко отлаженным механизмом. Все вокруг вновь погружается в хаос, их окружают новые враги, на смену сдохшим идиотам. Льется кровь, в воздухе витает удушающий запах горелой плоти, слышны ругательства и хрипы умирающих раций. — Кретин, — произносит Чуя, и Дазаю чудится «я здесь, рядом», и он вздрагивает, а губы сами расплываются в усмешке. Чувствовать спиной чужое тепло — необычайно странно, хотя вроде бы давно уже привычно, но так… по-другому. Одно продолжение другого. — Ты в порядке? — произносит он, не отводя взгляда от окружающей их толпы. — Да. Она врет — он знает это. Острая боль теперь отчетливо передается ему, скребется в боку, и ему кажется, проведи он рукой и сможет почувствовать, как теплая жидкость заливает одежду. Он чувствует кровь на подушечках пальцев, но не видит ее. Потому что это не его. Накахара ловит его взгляд, в котором читается: «Кого ты хочешь обмануть, Чуя?», и она раздраженно прищелкивает языком. Меньше всего ей хочется, чтобы он сейчас это как-то комментировал. Минутная передышка заканчивается, и она сжимает зубы, стараясь не обращать внимания на то, что боль скребется о стенки внутренностей все сильнее с каждым движением. Поток ругательств тонет в шуме дождя, когда особо сильно скручивает в боку. Чуя чувствует на себе взгляд Осаму, и это раздражает. Перешедшая на новый уровень Гравитация требует слишком много сил, но она снова берет под контроль пространство дальше ее. Потоки прибивают смертников к мокрой, раскуроченной земле, но меньше их от этого не становится. Когда им удается вырваться из разъединявшего их окружения, они снова встают спиной к спине. Такое положение позволяет быть менее уязвимым. Но это еще более заставляет беспокоиться. Чуя чувствует поглощающую ее пустоту. Она странная, вязкая и всеобъемлющая, а главное не ее — это вводит в панику, которая прекращается от чувства чужой спины, которой касаются лопатки, и холодного прикосновения к руке. Руки у Дазая ледяные, словно у мертвеца. — Чуя? — снова вопрошает он, и она вздрагивает от звучания своего имени. Слух улавливает движение, и, не глядя, рука инстинктивно выбрасывается вперед перед Осаму, защищает его от смертельной пули, останавливая Гравитацией прямо у виска. Адреналин, полученный в сражении, заставил забыть о ране, но Дазай знает, что она смотрит на рубашку, залитую кровью. Он наносит сильный удар, бросаясь в сторону, спиной чувствуя вырывающуюся силу Чуи. Он знает, что будет дальше, она прикроет его. Они предугадывают действия друг друга. И снова скользит обратно, чтобы подхватить ее под локоть, когда в очередной раз при раскалывании чьей-то головы в ее глазах впервые на секунду темнеет. — Чуя-чан, да ты выдохлась, — насмешливо тянет он, вот только Накахара чувствует, что его это... напрягает. Она вновь вызывает Гравитацию, но только маленький радиус вокруг них, лишь бы отвлечься от злости, которая скоро выльется в дергающийся глаз. Она не знает, что «это», в отличие от Осаму — но делает себе мысленную заметку стрясти с него ответ. Чувствовать кого-то как самого себя… странно. — Пошел к черту. Правый глаз все-таки дергается, и Дазай растягивает губы в улыбке. Он искренне забавляется ее видом и плещущей через край злостью. Кажется, если они не умрут от потери крови, то, как минимум, рыжая фурия распылит его на атомы своей силой. Даже остатков не пожалеет. — Выглядишь паршиво, — тянет он, утягивая ее в сторону. — Съебись в туман, — шипит девушка, непроизвольно повисая у него на руке. Чуя не хочет, чтобы он видел ее такой… слабой. Это выводит ее из себя. — План, — он впервые оставляет ее реплику без ответа, заглядывая в ее побледневшее лицо. — Они подходят ближе, а ты распыляешь их своей силой. Голубые глаза прищуриваются, смотрят выжидающе, а внутри нее все замирает, словно обдали ледяной водой. Ледяной взгляд карих глаз вопрошающий, выуживающий душу и толкающий в пропасть. — Остальное за мной. Выбора все равно нет, осознание обухом падает на голову. Чуя неуверенно кивает, но потом отталкивается от него, еле передвигая ноги. Мозг не вовремя подкидывает картинки пятерых детей, оставшихся без родителей по вине двух группировок, а затем еще двадцать пять тел, отданных на органы. Перед глазами все смазывается, а сила клокочет, ревет, подтачивает оплавленные прутья своей клетки, с радостным скрежетом протискивается между ними, тянется… Если она этого наконец-то не сделает — это сожрет ее изнутри. Как выпустить из клетки монстра — его действия непредсказуемы, а что будет потом — какая к херам разница? Есть приказ. Его надо выполнить. Чуя рвано выдыхает. Она… отпускает себя. Всю. Ей хочется отключить все звуки вокруг и остаться наедине со своей силой, и она позволяет сделать это. Тьма радостно принимает ее в свои объятия. Время останавливается. Дазай слышит грохот за спиной и резко с затаенным предвкушением оборачивается, чтобы завороженно застыть, наблюдая, как земля проседает под ее ногами, а над головой формируются хаотичные черные дыры. Они словно приговор висят в воздухе. Их число увеличивается с невообразимой скоростью. Осаму вздрагивает, слыша как осколками битого стекла осыпается все очарование смерти, обдавая его своим дыханием — голубые глаза выцвели, уступая месту поглотившему все белку. Вот оно. Падение в абсолютное безумие, невероятно страшно прекрасное в своей боли до безобразия. Черные перчатки истаивают на глазах, а с кончиков пальцев рвутся черные искры, превращающиеся в клубящуюся дымку, что начинает обволакивать ладони как вторая кожа. Она уплотняется вокруг кистей, но тянется черными лентами искр чумы вдоль рук, проникает под кожу смертью, рисуется узорами войны на шее и захватывает часть лица в порыве голода. Словно всадник Апокалипсиса, призванный в этот мир для его полной очистки, вобравший в себя все черты Четверки, чтоб уж наверняка. Это был последний рывок — на большее Чуи не хватит. Она поставила на кон все, что у нее есть. Хаос, самый настоящий хаос: летят обломки, взрываются постройки, вальсирует пыль с пеплом, жонглируются окрашенные кровью кусочки земли. Мимо пролетают внутренности, выкорчеванные деревья и куски арматуры — Дазай не обращает внимания на дикую боль в правом глазе, вновь пострадавшем из-за Чуи. Черные сгустки как звездопад падают на землю, погребая под себя незадачливых смертников. Воздух разрезается свистом, грудь разрывается от боли, а кости ломит. Осаму чувствует, как что-то глубоко внутри разрывается, отчего холодные мурашки рассыпаются по коже мелкими бусинами. Нарастающая, невыносимая боль начинает пульсировать в его груди. Холод пронзает насквозь, обжигает изнутри, разливается от сердца к кончикам пальцев. Кровь стучит в висках молотками. Слух словно выключили. Оглушает до чувства вкуса каждого удара собственного пульса, когда он слышит безумный смех, металлический скрежет с тяжелым дыханием и видит отпечаток самой Смерти на лице, которым он привык любоваться в порывах злости и ярости. У него самого на мгновение темнеет в глазах, прежде чем он срывается с места, как никогда остро ощущая сбивающиеся удары сердца его партнерши. Он ступал по трупам, перепрыгивал, кувыркался, когда поскальзывался, но продолжал слышать тиканье стрелки часов, отсчитывающей секунды жизни, утекающей как вода сквозь пальцы. Она заживо сгорает в собственной силе. Она погружается во что-то неясное, непонятное, глубокое, дурманящее, и сил выбраться нет, почти коснувшись водоворота, обещающего затянуть ко дну пустоты. Сердце пропускает удар, вздрагивает еще раз и готово замереть навсегда. — Чуя, достаточно, — сквозь толщу воды доносится ненавистный, но такой желанный в данный момент голос, по коже пробегается холодок, мозги со щелчком становятся на свое место. — Враг уничтожен. Все воспринимается через вакуумную призму, отчетливо подкидывая мозгу крепкие объятия и дрожь чужого тела. Теперь чужого. Она больше не чувствует Осаму как саму себя. Это… пугает еще больше, до образовывающейся пустоты внутри. — То, что у нас случился «резонанс», лишь лишний раз доказывает, как ты слаба, — шелестящий голос на ухо не сочетается со скользящими по лицу губами, говорящими ядовитые слова. Тысяча клинков впивается в измаранную душу, но сил нет даже на слезы. — Сволочь, — хрипит она, даже не стараясь напрячься. Она была полностью опустошена. Тело начинало бить озноб после столь чудовищного выматывания. Новая ступень силы… пугала еще больше чем пустота от нехватки ощущения эмоций чертового суицидника. Дазай, как последний уебок, отпускает ее, давая упасть лицом в кратер. Благо камни уже были распылены. Он оставит ее здесь, она знает. Все же они на территории Японии, а не в чужой стране, где чертов Дазай всегда хотя бы нес ее на спине. Но, черт возьми, как же не хочется снова проснуться в борделе, а потом петлять оттуда на своих двух, потому что сил нет показать, что она эспер. Последнее, что видят ее глаза в полете, прежде чем закрыться — серое небо, окрашенное первыми брызгами рассвета, и черные дыры вселенной в пугающих глазах напарника, поглощающих целиком. Полностью. Дазай Осаму растерян. Он медленно обходит единственно уцелевший этаж постройки, находя нужные документы. Ему надо подумать. Ее сила… Словно смертельный смерч для всех и защита лично для него. Простота — это то, что труднее всего на свете; это крайний предел опытности и последнее усилие гения. И сейчас она вытеснилась одним действием. Резонанс. Кто бы мог подумать, что он войдет в него с кем-то. Черт. Это чувство единения — слишком странное и до боли и горечи на языке привычное. Если раньше он на это не обращал внимания, принимая как должное, то сейчас… Это невозможно было уже игнорировать. Словно врослось под кожу. На выходе встречая подоспевших людей, которые интересуются Накахарой-сан, среди них находится один идиот, мало того что принявший ее за парня, так еще и тихо поинтересовавшийся, бинтуя ему голову, жив ли вообще еще такой человек. Ледяной взгляд с колыхающимися тенями на дне уцелевшего глаза заставляет всех замолкнуть и вспомнить кто устроил кровавое зрелище, когда он подходит к спящей в кратере фигурке. Бледная, окровавленная, но еще живая. Она выглядит… беззащитной. Личная тьма скалится, обнажая клыки, испачканные в крови жертв. Дазай совершенно точно не хочет, чтобы другие видели ее в таком состоянии — это только его привилегия, дающая ему полное превосходство над ней. Только сегодня и только потому, что это раздражает — он поднимает ее, накидывает на спину свой плащ и закидывает к себе на спину под гробовое молчание подкрепления. Сегодня он не оставит ее спящую на улице. Ведь затея удалась — Чуя подарила ему смертельное наслаждение — его словно запихнули в Око урагана. И отплатит он ей за это сполна. Уже как своей партнерше. В спину ему доносятся шепотки ужаса и звуки рвоты — зрелище вокруг не для слабонервных.***
— Ты, блять, должно быть шутишь, — сипит Чуя, смотря на него из-подо лба. В голове дребезжит понимание — перед ней самый молодой Исполнитель в истории. — Вовсе нет, — на распев произносит Дазай, улыбаясь игриво. Глаза его смотрят жестко и холодно. — Ты будешь моим постоянным партнером, Чуя-чи~ Накахаре хочется тряхнуть его, чтобы это несопоставимое выражения лица пропало, исчезло, растворилось, распылилось на атомы. Но она не сделает этого, потому что внутри все сжимается, прошиваемое стальными иголками — ей придется исполнять его приказы, безоговорочно подчиняться бессердечному ублюдку и без того имеющему над ней немыслимую власть после ебучего «резонанса». — Мне не нужен партнер, — отрезает она, сама понимая, что оттягивает неизбежное. — Мы очень сильны вдвоем. — Я и без тебя сильна, чертов суицидник! Ей шестнадцать, ее посылают одну на такие адские миссии, после которых единственное желание — это заснуть мертвым сном и не просыпаться. Если их ставят в пару на постоянной основе… Синие глаза темнеют от открывающегося понимания. Значит, Огай собирается использовать ее нескончаемые разрушительные способности на полную, при этом испытывая Осаму как стратега и ученика, который должен уметь ее контролировать. Чуя выдыхает, и вместе с дыханием уходит все, а внутри остается лишь пустота, до краев наполненная ужасом. Дазаю придется доказывать свою силу, пачкая руки в еще большей крови, выполняя самую жесткую и грязную работу, дабы не дать Мори и шанса усомниться. Он будет окунаться в эту тьму с головой каждый день с каждым заданием, теряя по остаткам и без того немногую человечность. Становясь полностью бессердечным. — Мы будем идеальными партнерами, Чуя. Он в один стелящийся шаг оказывается рядом, заключая ее в крепкие объятия. Прижимая к себе и упираясь подбородком в ее макушку. — Как и раньше. Мори слишком заинтересован в ужасающих способностях Чуи, он будет и дальше посылать ее на одиночные миссии, где процент выживания составляет только две целых и одну тысячную. Осаму придется показать всю свою жестокость, чтобы все остальные, кто будет кружить вокруг него голодными акулами, жаждущими найти его слабость или увидеть, как он оступится, обломали свои клыки. Им придется пройти все проверки, не дав никому и намека на то, что они вообще могут быть слабостью друг друга, той, что может сделать слабой Чую. Ведь это у нее есть брешь, не у Дазая. У Осаму, как ученика босса, слабостей и привязанностей нет и быть не может. — Все будет хорошо, — он мягко целует ее висок, снова, шепотом успокаивая взвинченные нервы. — Мы справимся, моя чиби-Чуя~ И все-таки желание уебать с ноги этого дебила никуда не делось. — Мы будем прекрасным дуэтом. Объятия с холодными прикосновения столь же просты, если не часть игры, где игрок делает очередной ход, плетя свои интриги, словно капание призрачных капель крови на пол, которые из небольшой кровавой лужицы разрастаются алыми линиями замысловатых узоров. — ...слухами земля полнится. Информация уже разошлась во все уголки Японии. Никаких розовых очков, их и быть не может — она слишком хорошо знает Дазая. Чертов идиот не редко старается к ней прикасаться, сверкая насмешливыми глазами и кривя губы в паскудной ухмылке — не хватало к такому привыкнуть, окончательно утонув в непросветной тьме. — …полностью уничтоженная организация. Нам даже название уже дали. Остается просто прикрыть глаза, стараясь быстрее взять себя в руки и найти силы, чтобы оторваться от манящих теплых объятий. Дазай будет оставлять за собой шлейф вытоптанного узора правды, выплетая его в паутину лжи, в которую суждено поверить всем. Кроме нее, увы.***
В воздух выплескивается предвкушение, граничащее с азартом и интересом того, во что все это выльется. Мори Огай смотрит насмешливо, улыбаясь кончиками губ. Глаза его смотрят выжидающе. Ему неимоверно любопытно, куда жизнь заведет эту парочку и по каким сторонам раскидает, предварительно протянув по заросшим тернистым путям, оцарапав кожу шипами и обагрив собственной кровью. — Я в вас верю, Soukoku.