***
— И как это называется? — босс смотрел иронично. Для него и так все было ясно — спрашивал он чисто для галочки. — Понятия не имею, — равнодушно говорит Чуя, стараясь унять накатывающую на нее злость только от одного вида счастливой улыбки на идиотском лице. Как она хочет окрасить его в кровавый цвет. — Ох, зато я знаю! — Дазай не мог не вставить свои пять копеек. — Это было проявление наивысшей стадии любви~ — Совсем еба… идиот? — поправляясь из-за присутствия босса, участливо спрашивает рыжая, переводя на него взгляд потемневших голубых глаз. Осаму в ответ лишь кротко улыбается, но она-то в его бесстыжих глазах видит танцующих чертей. — Проявление в разрушении квартала? — следом вторит Мори, складывая руки на груди. Охранники за его спиной стискивают зубы, что желваки ходят ходуном — страсть, как хочется расхохотаться от очередной выходки двух уникумов Портовой мафии. — Или в экстравагантной концовке? — Конечно, — с видом знатока кивает Осаму и громким шепотом уточняет, глядя главе в глаза: — Просто Чуя стесняется сказать мне, что без ума от меня… Окончание фразы потонуло в обрушившейся на кабинет Гравитации.***
— Я тебя ненавижу, — рычит Накахара, вышагивая вдоль освещенного луной моста. — Это можно считать за признание в любви? — протягивает чертов-суицидный-кретин, изображая из себя балерину на перилах. Рыжая прикрывает глаза, делая глубокий вдох, набирая полные легкие воздуха. Игнорируй. Игнорируй. Игнорируй. — Зачем же ходить такими окольными путями? Шумный долгий выдох. Его не существует. Нет-нет-нет — Ты же усложняешь себе задачу, Чуя~ Рваный вдох, не менее рваный выдох. Пустое место, абсолютно точно пус… — Я не ожидал, что после уничтожения построек, ты закидаешь меня яйцами! …тое, совершенно не ебанутое на голову. — Но это так романтично, что ради признания, ты разгромила кабинет босса~ В ушах тонко звенит — терпение лопается, как натянутая струна. — Ты!.. — взбешенно рявкает она, разворачиваясь к нему. — Ты вывел меня своими идиотскими шуточками! Щеки до сих пор горят, как она вспомнит обреченное лицо босса, на котором отражалось все что он думает о подопечной Коё и своем в частности. — Нэ, Чуя, — раздается в тишине доверительный тон, на что она прищуривается, все же задирая голову вверх. — Мне не очень слышно, что ты там шепчешь — ветер доносит лишь размытое эхо из-под твоей шляпы… Пространство на мосту прорезает громкий звук удара о железку. Терпение Накахары отнюдь не железное — нога прекрасно при помощи силы прогибает железную конструкцию, заставляя недо-балерину потерять равновесие, взяв курс направления в сторону воды. Очень было недальновидно со стороны гениального стратега неосмотрительно вякать в ее сторону в столь неустойчивом положении. — Удачного самоубийства! — кричит она, наблюдая за падением Осаму, и то, как волны принимают его в свои объятия. — Надеюсь, завтра тебя не увижу. Она без сожаления разворачивается и шагает в том же направлении, взглядом не удостаивая погнутые перила, опустошенно смотря вперед. Она очень надеется, что один из ближайших суицидов этого горе суицидника все-таки завершится успешно. Пока не стало поздно. Без сожалений.***
— Чуя-чан~ Рыжая обреченно прикрывает глаза, взывая все кары небесные на одну шатенистую голову, обладатель которой прервал ее медитацию — а ведь ей же нужно вырабатывать терпение. И она, черт возьми, так надеялась, что он сдохнет. — Ты была так холодна ко мне в прошлый раз, — он возникает перед ней, словно из ниоткуда, и корчит обиженную рожицу, жалобно смотря на нее. — Меня чуть не порезал на ленточки винт парома! Какая жалость, что нет... Прошла неделя. Гребаная неделя спокойствия и блаженства, наполненная тишиной и полной гармонией с собственным внутренним «я». То, что Коё-семпай прятала дергающиеся уголки губ за веером во время уроков танцев, Хироцу-сан слишком долго смотрел на свои часы в ее присутствии, а босс даже не старался скрыть смеющихся глаз — говорило красноречивее их молчания. Им показали записи с камер наблюдения по городу. Чуя мысленно философски пожимала плечами и продолжала надеяться на размерную жизнь мафиози. «Никогда не теряй терпения — это последний ключ, открывающий все двери», — говорила Коё-не-сан, но как всегда это забылось. Из головы совершенно вылетело, что Озаки не любит слово «надежда», с удовольствием ломая одним воздушным потоком своего веера и моментально разрезая его мечом. — Но я готов тебе простить твое поведение! — патетично воскликнула эта ошибка природы, демонстрируя всю свою благосклонность. — Потому что маленьких не обижают~ Накахара натянула поля шляпы на глаза, слыша скрип собственных зубов от этой наглой лживой насмешки. Черт возьми, ну за что, а? Девочки обычно растут быстрее мальчиков — это научно доказано в теории и на практике. Так почему она, блять, уже давным-давно ниже его почти на голову?! — Зато я старше! — с вызовом говорит она, вскидывая голову. — Ой, на целый месяц и двадцать один день, — отмахивается Дазай, приблизив свое лицо, чтобы вблизи видеть, как разгорится яростный огонь в синих глазах со следующей фразой: — На целых двадцать один день, обернувшийся для Чуи-чи в сантиметры роста~ — Бесишь, — цедит она. Удар ноги проходит по касательной, задевая бок увернувшегося парня, который осознает о ложном выпаде в тот момент, когда в челюсть врезается маленький кулак. К сожалению, силы этой хрупкой руке не занимать. Карие глаза Дазая многообещающе смотрят на Чую, вызывая у нее холодок вдоль позвоночника и придавая сил для последующих ударов. Слишком многообещающе.***
Кто-то из рядовых, как правило, должен работать совместно с военными, кто-то — быть на передовой как человеческий щит, кто-то — закладывать бомбы, а кто-то — убирать с улиц трупы. Чуя протянула руку к оружию, взвешивая его в руке. Ее партнер на ближайшее задание чувствовался холодным и тихим в ее руке. Идеальный, если сравнивать с Дазаем. Ее «Смутная печаль» не так вызвала вопросы, потому что в живых после увиденного никого нет. А вот «Исповедь неполноценного человека»… Многим кажется она простой способностью, не стоящей особого внимания — и в этом вся ошибка. А ведь даже сильнейшие эсперы в основном используют контактный бой — кому-то удобнее, а кому-то похвастаться. И если представить, что даже сильнейшие мира сего просто коснутся его… В итоге получится просто среднячек без сверх силы. Если вдуматься — способность Дазая у-жа-са-ю-ща. Но это только ее мысли. Но, в общем-то, не удивительно, что многие организации наслышаны о его способности и теперь горят желанием выведать больше информации — многим не нравится, что Портовая мафия с приходом нового босса выходит из криза, куда ее вогнал его предшественник. Пистолет прячется под кимоно, невидимые складки расправляются ладонями без перчаток — босс лично вколол мудреную жидкость, чтобы сверхчувствительность ее ладоней притупилась на это важное задание. Изображать куртизанку давно привычно и входит в копилку серых будней. Послушать изливания откровений пьяной туши, аккуратно выведать нужное и убрать тело — вот и вся ее задача. Дальше дело за недо-партнером.***
Ночь другого города затягивает в свои объятия, только не так пленит как ночная Йокогама, просыпающаяся под темным покровом, усеянным звездами. Снятая одна квартирка на двоих на несколько суток неприветливо распахивает дверь, обдавая холодом и стылой пустотой минимализма. Впрочем, оба гостя отвечают равнодушием, ведь и изначально никто не собирался ночевать, проведя все время на ногах. Однако оба пострадали — план выполнен, но последствия прогнозируемы. Осаму притаскивает Чую темными подворотнями ночью в квартиру. Хриплое дыхание разрезает тишину, пот струится по вискам, а в нос удушливо бьет запах крови, которая некрасивыми кляксами заляпывает паркет. Все равно. У Чуи пару пуль на вылет, рана от ножа, сломанные ребра и еще по мелочи. Но Дазая волнует свинец, застрявший между ребер. Он знал, что не увернется. Дазай — Исполнитель. Его жизнь в приоритете. Она прикрыла его. И теперь истекала кровью на его руках. Накахара лихорадочно дышит, а он быстро снимает с нее одежду, лишь застревая на рубашке, чтобы аккуратно отодрать ее, присохшую к ране. Равномерные удары сердца громко стучат в висках и словно слышны в округе. В свете приглушенно светящейся лампочки, облокотившаяся о бортик ванны, в его объятиях, в одном нижнем белье, покрытая ссадинами, ранами и истекающая кровью... Чуя была прекрасна. Кровь вычерчивала смертельные узоры каплями на бледной коже под темным взглядом и громко ударялась о мраморное дно. Дазаю неимоверно хочется присоединиться к напарнице, чтобы и из него текла кровь, только из вен. Они бы прекрасно смотрелись в этой ванной вдвоем. Останавливало только то, что она явно не согласится на двойное самоубийство. Можно было попробовать привести ее в сознание, чтобы она поддалась мимолетному порыву, когда тело терзает неимоверная боль, разрывая на части, и дала согласие; или потянется к нему на встречу, желая прибить на остатках своих сил, и ее сломанные ребра проткнут осколками легкие… Дазай вздохнул, наконец-то, находя и пинцетом выдергивая застрявшую пулю меж ребер, чем вызвал тихий стон из горла Накахары. У него по коже пробежались мурашки от этого гортанного звука, отскакивающего от стен маленькой ванны, эхом отдающийся внутри него. И все же окровавленные участки кожи на девичьем теле смотрятся весьма великолепно. Осаму разглядывает свою партнершу и не может оторвать взгляда от неподвижно лежащего щуплого тельца в бинтах на белых простынях. Он скользит пальцами от шеи, на которой нет сейчас ремешка, похожего на ошейник, что вызывает ухмылку, по плечу и вдоль всей руки по внутренней стороне, задерживаясь на ладонях. Руки, которые за секунду сворачивают шею, в них заключена такая громадная разрушающая все на свете сила, и только он может усмирить это чудовище, коим является эта рыжая фурия. Он резко берет в свои ладони ее лицо, неотрывно смотря на нее с нежностью, которая чудовищно граничит с жестокостью. — Это было так благородно, прикрыть меня~ Тихий шепот на ухо не дает нырнуть в забытье, оставив свое бессознательное тело одному извращенцу. — Я... не… — говорить получается с трудом, и Накахара не знает, то ли это из-за боли в ребрах, на которые своим весом давит чертов идиот, то ли из-за понимания абсурда ситуации, которую срочно нужно отрицать, не допустив себе и мысли, что она прикрыла его от пули, посчитав нужным это сделать. Раздавшийся хмык явно дает понять, что он наперед знает все мысли, смешавшиеся в ее голове. — Не-ет? Он имеет просто поразительную власть над этим сильнейшим эспером, сейчас выглядящей фарфоровой куклой, без своих темных проблесков безумия. Она еще сама не понимает, что уже полностью попала в его сети, сплетаемые им с первой встречи — эта ее открытость, легкость, импульсивность и кое-где похороненная наивность так влекут, так манят изучить все как на ладони. Ведь ему доверили то, что обжигает его тьму — он ощущает этот невесомый комок в руке, который так и хочется раздавить. … распотрошить, сломать, растоптать. У нее нет сил сопротивляться, когда чертов Дазай кусает на стыке между шеей и плечом, отчего она чувствует болезненную дрожь. Ощущение, будто ее вскрыли, как труп, и изнутри вынули все внутренности. Слишком легко, или тяжело и вместе с тем устало, состояние не проясняется даже тогда, когда она чувствует после острой боли, что на месте укуса уже обращается кровь. Чертов Дазай, да что он творит?! — Тогда я все-таки продолжу делать свое черное дело, пока ты сама не признаешься. Чуя вспоминает его многообещающий взгляд после того, как она толкнула его с моста, складывает с его нынешним тоном и наглыми руками, стягивающими с плеч рубашку, и ее пробирает неконтролируемая дрожь. — Так что, Чуя? — бархатный голос с хрипотцой тягуче тянет имя, отчего мозг начинает посылать сигналы паники. Она не может даже поднять руку с кулаком, чтобы прекратить поползновение ладоней по бокам, спине и животу, вызывающих мурашки под испытывающий взгляд карих глаз. — Я не… — в этот раз удается тоже самое сказать на одном выдохе, чтобы сразу судорожно вздохнуть, чувствуя новые укусы на ключицах, где чувствительная кожа взбухает алыми каплями. Голова кружится от нехватки воздуха, перед глазами снова мутная пелена, а в комнате будто топится камин, из-за чего в холодной до этого комнате стоит теперь удушливая атмосфера. — Сдался ты мне, — хрипло выдыхает она, зажмуриваясь до разноцветных кругов под закрытыми веками. Дазай приглушенно смеется в шею, вызывая дрожь, где секундой спустя проводит губами. Он аккуратно покусывает бьющуюся венку, борясь с желанием с силой сомкнуть на ней зубы, краем глаза продолжая наблюдать. — Не честно, — плаксиво тянет он, но его тон снова сменяется игривым: — Однако так только интересней, Чуя~ Игриво-угрожающим. — Я не собиралась тебя спасать, — снова прохрипела она. — Ты не должна мне врать, Чуя~ — Я тебе ни хрена не… — Всегда было интересно, — ее резко обрывают. Она кожей ощущает его задумчивость, отчего ее чуть ли не трясет — не к добру, ох не к добру такой Дазай! Осаму ни на секунду не задумывается, снимая осточертевшую ему перчатку, чтобы, поднеся ко рту, хитро-изучающе сверкнуть глазами и прикусить ее ладонь. Вздрогнувшее, едва ли не подкинувшееся тельце становится неожиданностью — он внимательно приглядывается, замечая маленькие ранки от уколов прямо на венах. Дыхание резко сбилось, становясь хриплым и прерывистым, грудь заходила ходуном. — Вот оно что, — тихо раздается в тишине, пробегаясь по коже маленькими импульсами электрических разрядов, пробирающих до костей и нервных окончаний. Пальцы по-хозяйски проходятся по горлу, ловко поддевают бинты на груди, приспуская и открывая вид на затвердевшие соски, отчего у него на лице красуется ухмылка. Повышенная чувствительность и скорее всего не только ладоней, но и всего тела. Занятно. Чем старше становился Дазай — тем больше он утягивал за собой в омут безумия. Как бездонная тьма. Колодец, в который упадешь и не выберешься. Он мог резко отрезать, тут же строя идиота, или пошутить с ледяным взглядом, под стать последующему металлическому лязгу в голосе. Он... настораживал. Наблюдал, изучал, вернее, и так уже знал всю. Издевался, ехидничал, но никогда не выставлял на посмешище. Хотя паскудная ухмылка не покидала его лица, когда он на манер веера обмахивался взятой со стола прокладкой, разглядывая покрасневшую и гневно сверкающую глазами Чую. Он знал все. Каждую мелочь, каждое движение, каждый вздох и биение сердца. И это бросало в неконтролируемую дрожь. Как и губы, с садистским удовольствием терзающие грудь. Как и темное пламя возбуждения, затопившее всю давно потемневшую карюю радужку. Тело лихорадило от влажных и пошлых поцелуев по телу и разгорающегося внутреннего жара — она только сейчас почувствовала, что на ней нет ничего. Ни-че-го. Кроме кусков марли, черт бы его побрал! Накахара Чуя в жизни себя не чувствовала такой уязвимой — и речь совершенно не об отсутствии одежды. Зубы прикусывали до крови, после чего места укусов жадно вылизывались. Ладони продолжали свой путь и снова возвращались — Осаму задумчиво наблюдал с расширенными зрачками, впитывая каждую эмоцию и отмечая любой жест. Ей хотелось стонать в голос и не хотелось сдаваться. Она с силой прикусывала губы, слегка выгибаясь в попытке уйти от массирования подушечками больших пальцев и в тоже время резко подаваясь навстречу, когда казалось, что крыша едет вместе с сознанием — черт бы побрал ту жидкость, вколотую боссом. Откат был нехилым в виде остроты ощущений. — Так что, Чуя? Последние крохи сил окончательно покинули тело, а хочется так послать или уже отключиться. Сил нет чувствовать, как его ладони уже скользят по разведенным бедрам, а губы проводят дорожку от груди по бинтам утянутых ребер к пупку, следом продолжая сильно прикусывать открытые участки. — Должен ли я позволить тебе не признавать это только сегодня? Главное держаться, вспоминая все уроки, когда требуется выдержка, дабы вылежать неподвижно все шесть часов, чтобы скорлупа с глухим стуком не разбилась, растекаясь желтком и затекая под поясницу. И даже не требовать прекратить. Он все равно будет делать то, что хочет. — И чего ты молчишь, м? Она словно слышит этот треск наяву — на такое никакой выдержки не хватит. — Хочу и молчу, — кое-как выдавливает она из себя. — Хочешь и молчишь! — издевательски восклицает Дазай, на что Чуя лишь прикусывает свой язык, коря себя за неосмотрительно брошенные слова. Этот имбецил ведь всегда выкрутит все так, как нужно ему. — Хватит трахать мои мозги, говнюк! — Я буду трахать того, кого захочу, — он ухмыляется, наклоняясь вперед, и врезается их лбами вместе. В голубых глазах отражались сгущающиеся тучи из клубка эмоций, укрываясь дымкой возбуждения. Он с каким-то затаенным восторгом понимал, что он может сделать с ней в данный момент все, что пожелает измаранная в крови душонка. Мысли сменялись друг с другом в желании увидеть яростную ненависть и не менее яростную страсть на дне потемневшей синевы. — У тебя слишком чувствительная кожа. Но ты же об этом и так знаешь, да, Чуя? — Отвали, — хрипло прошипела она, смотря на него мутным взглядом. Тело отвечало, но слабо — она благодарила небеса, что она в таком плачевном состоянии — иначе это был бы полный проигрыш. — Интересно, как долго будут сходить отметины, которые я оставлю, м? — его голос тоже был хриплым и пару раз прервался на полфразы. Стон, неожиданно сорвавшийся с губ Накахары против ее желания, заставил его победно ухмыльнуться, отрываясь от изучения и покусываний ее шеи. Этому телу жутко не хватало подобных укусов, засосов по всему телу, особенно на шее. И само понимание того, что эта девственно-чистая кожа впервые пачкается им, заводило неимоверно — их ненависть выйдет на новый, более глубокий уровень, кислотой разливаясь по венам. — А сейчас я хочу тебя отблагодарить~ Все происходило в замедленной съемке — Осаму специально делал все медленно, растягивая свое удовольствие, вместе с тем дразня и ее и себя, отчего ей пришлось изнутри прикусить щеку, чтобы не облизнуть пересохшие губы. Он откинул простыню, прикрывающую немного нижнюю часть ее тела, заставляя ежиться от воздуха, пером скользнувшего по коже. — Что ты?.. Ебаный суицидный ублюдок творил с ней все, что хотел, и она совершенно не могла ничего сделать. Каждый его жест был выверенным, тягучим и был пропитан таким откровенным эротизмом, что завелась бы даже монашка, с готовностью раздвигая ноги, не говоря уже о переживающей откат от лекарства Чуи. Ничего удивительного, что у Дазая не было проблем с затягиванием какой-то девушки в постель, когда в бордель идти не хотелось. Сердцебиение Накахары ускорило темп, становясь неистовым, как движение птичьих крыльев, когда она ощутила теплое дыхание на внутренней стороне бедра, сменившееся губами. — Какого хера?! Одно простое движение его языка вызвало сильный прилив жара к низу живота — от новой волны возбуждения захотелось снова сжать ноги, но Дазай жестко остановил ее попытки, руками резко подтягивая ее за бедра. Ему нравилось наблюдать за тем, как она теряет голову от желания, полностью оказавшись в его власти. Все должно идти только по его плану — терпение было одной из его сильных сторон. И оно в ущерб себе снова было вознаграждено — его напарница глухо застонала, когда его язык проник в жаркую глубину. — Такая отзывчивая, — тихий шепот не сразу дошел до сознания. Синие глаза широко распахнулись — она непроизвольно сжалась, задышала хрипло и чаще, комкая руками простыню. Мысли со свистом вылетели из головы, оставляя вместо себя одно животное возбуждение, играющее на нервных окончаниях. Он ласкал, доводил до полного изнеможения, и если бы у нее были силы, он заставил бы ее кричать и просить, умолять его. Накахара теряла голову, задыхаясь, окунаясь, словно в кипящую магму с каждым движением языка внутри, отчего дрожь в теле только нарастала. Глаза закатились сами собой, волна удовольствия прошла до фейерверка и разноцветных кругов, ударяя в мозг. Тело напряглось, как струна, а потом мгновенно расслабилось, и сознание скользнуло в белый туман от накрывшего оргазма. Воздух остывал, перышками щекоча покрывшуюся мурашками кожу, а нега не собиралась выпускать из своих объятий. — А как же выкрикнуть мое имя на пике блаженства? — хриплым голосом спрашивает Дазай спустя несколько минут, проводя языком по подбородку, слизывая кровь из прокушенной и искусанной губы. Не целует, хотя взгляд задерживает. — Завались. Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону. Чуя слабо двигается, глазами еле зацепляя выпирающий бугор штанов, и отстраненно радуется, что Коё-семпай выбила из нее стеснительность в этих делах — она знала теорию на отлично, так что при любом раскладе краснеть после произошедшего было бы глупо. — О, ты можешь отдыхать, партнер, — тягуче протянул он, заметив ее взгляд. — В конце концов, это моя благодарность тебе~ Накахаре хочется, чтобы он исчез, активировать свою силу и въебать ему со всей дури, чтобы этот идиот пролетел три пролета, пробивая собой все стенки до хруста в позвоночнике и посыпавшихся позвонков в трусы. С сегодняшнего дня она просто всей душой ненавидит свою беспомощность. — Однако, моя милая партнерша Чуя~ Голос Осаму издевательски насмешливый, они оба знают, что он всегда получает то, что хочет, но еще больше удивительно то, что он и себя дразнит, не избавляясь от болезненного возбуждения, хотя мог бы спокойно воспользоваться тем, что она слаба, для удовлетворения и лишний раз убеждения в своем превосходстве. Юркнувшая со скоростью полета пули мысль, что недо-суицидник не такой уж и эгоистичный ублюдок, растворилась как утренний туман. Осаму носом проводит по щеке, снова вызывая мурашки, невесомо вычерчивает узор губами, хватает зубами мочку, а затем выдыхает ей на ухо: — Ты не думай, что на этом все. Это последнее, что она слышит и связно воспринимает, прежде чем снова начинает дрожать и задыхаться от хаоса, старательно вносимого чужими руками и губами, окрашиваемого все тело укусами, которые позже расцветут алыми бутонами в знак наказания. У Дазая Осаму были свои планы на его напарницу. Далеко идущие и совсем не детские. Ками-сама и высшие силы, ебись оно все.