Did you think this was love?

      Пятью месяцами ранее.       Панси Паркинсон была сукой. Она была сукой достаточно, чтобы называть грязнокровками всех, кто ей не нравился, насылать на них чары Калворио, Фурункулус или же Левикорпус, когда в туалете находилась та, кто по мнению самой же Панси была сукой. И Панси была доброй. Она была доброй достаточно, чтобы поддерживать тех, кто ей дорог даже в те моменты, когда помощь была необходима ей больше.       Её жизнь летела в пропасть. Все газеты твердили о том, что её отец обанкротился. С самого начала каникул Панси просидела в своей комнате, изредка приглашая немногочисленных друзей в гости. Среди них не было ни одной девчонки. Только Драко, — предмет её воздыханий, Блейз, за которого ей предстояло выйти замуж, чтобы её семья могла свести концы с концами, и веснушчатый пуффендуец Марко, в которого был влюблён Блейз и из-за которого ему предстояло жениться на Панси, чтобы не замарать честь семьи.       В тот день Панси встала поздно. Да и вообще не встала бы, не разбуди её мать. Миссис Паркинсон погладила дочь по спине и ласковым голосом позвала по имени. В руках её был подарок. Даже не имея за душой ни гроша, Паркинсоны жили на широкую ногу. — Что это? — удивилась Панси. — Подарок к помолвке. Я знаю, что она состоится сегодня вечером, но это только между нами. Отец хочет подарить тебе фамильную драгоценность, кулон твоей бабушки, я же решила, что это не ерунда, ведь тебе кулон в любом случае достался бы по наследству, а деньги у нас скоро появятся, да ещё сколько. Слышала, мама Блейза снова собирается замуж. — Спасибо, — сказала Панси, мигом позабыв все волнения и живо разворачивая обёртку. Внутри коробки оказались наручные платиновые часики со змейками вместо стрелок. — Гоблинская работа, — похвалилась миссис Паркинсон.       Эмма Паркинсон обладала исключительным вкусом. Она всегда одевалась по последней моде, покупала только лучшую косметику и при этом весьма умело ею пользовалась. Но при всей любви к роскоши на ней никогда не заметишь ничего лишнего. Эмма знала, когда остановиться. И учила этому дочь, из года в год выбрасывая недостаточно элегантные, по её мнению, вещи, проводя часы у зеркала дочери, чтобы та наконец нарисовала себе ровные стрелки, хоть и считала, что в таком юном возрасте в этом нет надобности.       На подготовку к праздничному ужину ушёл весь день. Панси три часа просидела в ванной и всё ещё чувствовала сонливость, поскольку уснуть ей удалось не раньше пяти утра. И пока миссис Паркинсон делала ей макияж, Панси то и дело сладко зевала, мешая матери. Когда дело было сделано, Эмма схватилась за свой стакан огневиски как за спасательную соломинку. Её руки предательски тряслись. От стрелок пришлось отказаться. — Ну, пора, — сказала миссис Паркинсон.       Чета Паркинсонов с деланной радушностью встречала своих будущих родственников. Женщины целовали воздух у ушей друг дружки, мужчины пожимали друг другу руки.       Этель Забини, забавно контрастирующая своему грозному отцу, сияла бесчисленным множеством драгоценностей, её длинное чёрное платье с вопиюще непристойным вырезом подчёркивало всё, что только можно было подчеркнуть, и мистер Паркинсон закашлялся, приходя в себя. Эмма, словно воплощение элегантности и великолепия, позволившая себе лишь скромный вырез, в котором красовался фамильный кулон, одарила её взглядом, достойным Василиска, и тут же сладко улыбнулась. — Странно, давно уже всё решено, а я нервничаю так, что ноги подкашиваются, — прошептал Блейз Панси на пути в гостиную. — Неужто боишься, откажу? — Не знаю. Может, это от неправильности наших действий? Мы любим других людей и попросту не можем быть счастливы друг с другом. — Нам ещё повезло, что мы друзья. У большинства и того нет, — фыркнула Панси. — Кстати, ты так и не рассказал, как отнёсся к этому Марко. — Стоически. Чуть не разревелся и немного подрался со стеной... Я бы утопил себя в слезах, — добавил он на вопросительный взгляд подруги. — А ты знаешь, когда я тебе должен предложение делать? До ужина, во время или после? — Давай прям сейчас, хочу напиваться, будучи уже помолвленной, — ухмыляясь, сказала Панси. Блейз опустился на одно колено. Он смеялся. — Выйдёшь за меня, чтобы никто не узнал, что я гей? — Никто не смог бы сказать романтичнее. Да. Куда мне, голодранке, деваться теперь?       Безудержным нервным хохотом друзья привлекли к себе внимание и к удивлению обнаружили, что взрослые не так уж и рады тому, как это состоялось. — Если мы вынуждены жениться не по собственному желанию, позвольте хоть помолвку заключить так, как хочется того нам, — сказал Блейз. — А теперь пойдём напьёмся, крошка.       Пропустив уже по три бокала, друзья предались воспоминаниям, назло родителям громко и в подробностях их описывая. — А помнишь, как я вас с Марко впервые застукала? — хихикнула Панси. — Ну и рожа у него была — оборжаться. Веснушки слились с цветом лица. А ты поцеловал его с таким видом, будто меня вообще не существует. Даже меня бы на такое не хватило. — Да ладно? А как же тот случай на Рождество? Ты надралась так, что едва не изнасиловала Драко у всего курса на виду, — Миссис Паркинсон охнула и осушила залпом ещё один бокал. — Пф, это был всего лишь невинный поцелуй. — Ты схватила его за член, — хохотнул Забини. Панси бросила в него булочкой.       В этот вечер пьяны были все. Дети, ошалевшие от злости к родителям. И родители, ошалевшие от секретов своих детей.