4
23 июля 2016 г. в 22:59
Примечания:
Своеобразный такой флафф вроде как. Пускаю трещины по четвёртой стене.
Грен смотрит в небо, низкое, дымчатое и тяжёлое, свинцовое, и вдыхает полной грудью запах, предгрозовой и искристый — дышать трудно от парящей влаги, но отчего-то ему невыносимо хорошо.
Рядом с ним Бигби — они лежат на суховатой и колкой траве, у Бигби расстёгнута рубашка и галстук отброшен в сторону, а Грен и вовсе подсунул скомканную джинсовую куртку под голову, оставшись во влажной от испарины майке, задрав её куда-то к подмышкам.
Ему не хотелось сегодня никуда идти, собственно, как и всегда, он всё ещё ненавидит Нью-Йорк, да и в принципе, весь этот мир, и несносные его звуки, давящие на перепонки, множество лиц, и вообще, Грен ненавидит почти всё: очередную работу, и сто лет как сломанный в его доме лифт, арендную плату и цены на чары, и ледяную ржавую воду из-под крана.
Бигби вытащил его на улицу почти против воли под аккомпанемент непрекращающегося недовольного мата и угроз.
Грен не знает, как и стоит ли сказать, что это один из лучших дней во всей его грёбаной жизни. Он подумал бы «с тех пор как они ушли с Родных Земель», он так часто любит поминать их жизнь «до», это привычка или принцип большинства таких как он, сказаний-аутсайдеров, но в последнее время так легко стало себе признаваться, что «до» было… ну, не то, чтобы лучше. И не такой уж нынче он аутсайдер.
Грену нравится погода, и нравится бесконечный нависший над ними небосвод, и даже влажная жара, но дождя он не хочет, дождь явится и смоет ту дрожащую зыбко, сквозистую связь, что между ними установилась сейчас. Он тянется украдкой к руке смежившего веки Волка и проводит по жёстким волоскам кончиками пальцев.
— Временами мне кажется, — тут же отзывается тот, не открывая глаз, будто бы только и ждал подобного жеста, говорит таким тоном, словно продолжает давным-давно уже начатый монолог в своей голове теперь уже вслух, — что мы… Знаешь. Оставили Родные Земли, чтобы вновь угодить в какой-то стрёмный выдуманный мир.
— Чего? — хмыкает Грен, а по коже разбегаются мириады мурашек. Он, кажется, понимает, о чём идёт речь.
— Ну… Мы же вроде как. Из сказок, блядь. Сечёшь, о чём я? Посмотри сейчас на наши истории там, с колокольни сотен лет здесь, и ответь мне, похоже ли это хоть чуть на то, что могло приключиться на самом деле? А с нами происходило. Но… Иногда думаю, что отсюда нам снова придётся когда-то уйти.
Грен не отвечает, но перекатывается набок, опершись на локоть, слушая участливо Бигби, пусть даже тот несёт по большей части какую-то околесицу.
— Сейчас вроде стало лучше, да? Снежка молодчина, она… Справляется.
Грендель кивает, хоть и знает, что Бигби не сможет его увидеть. Он согласен, Белоснежка — лучшее, что случилось с Фейблтауном за последние лет двадцать, и ей определённо не похуй. Грен ревнивый до жути, конечно, и то, что Бигби на работе постоянно остаётся наедине с ней, не могло не начать его выводить из себя за годы их странных отношений, но принижать из-за этого её заслуги? Ну уж нет.
— Но у всего есть конец, да? Стало лучше, но это не значит, что рано или поздно нам не придётся удирать в иной мир. Не значит, что мы сейчас не находимся в очередной сказке, только теперь уже для взрослых. Типа поехавшего сериала по AMC, я имею в виду, или, там… Хуй знает.
— Я об этом не думал.
Грендель врёт. Где-то на задворках самых глубоких и тайных мыслей он часто отмечал несоответствия, очередную притянутую за уши бессмыслицу, картонность декораций… Об этом лучше не думать, иначе оторопь берёт. И он не думает. Почти всегда выходит.
— Как считаешь, мы не заслужили своё «долго и счастливо»?
— Ммм? — деланно лениво откликается Грен, а Бигби переворачивается, и смотрит прямо на него. У него глаза в серости окружающей обстановки, разбавленной лишь слепящей зеленью травы, кажутся ещё более жёлтыми. Завораживают, блядь.
— В новом мире мы опять сменили бы роли. Все сменили бы, как в тот раз: из мудаков в герои, из героев в мерзавцы. Кем бы ты хотел стать?
Грендель не знает, и не задумывался об этом никогда. Дело в том, что он и сейчас-то не особо ощущает себя кем-то. Не чувствует своей роли — он второстепенный проходной чувак где-то на заднем плане, чтобы крутые ребята смотрелись выгоднее.
— Мне и никем хорошо.
— Думаешь, ты никто?
— А ты хочешь сказать, я похож на главного героя?
Бигби молчит, несколько секунд смотрит на него, а потом хмурит густые брови, впрочем, глаза его смеются.
— А я похож?
— Ты определённо главный, — фыркает Грен и пожимает плечами.
Пусть этот разговор и игра, и легкомысленный вроде, но возьмись кто-то снова записывать их историю, Волк определённо был если не ключевым персонажем, то точно одним из. Отличный бы детектив вышел, с таинственным шерифом Бигби, который борется со своим вторым, тёмным Я, силясь разрушить стену стереотипов вокруг себя, идя по миру в облаке дыма не выпускаемой из зубов сигареты, взирая на мир волком (иронично) из-под томно сдвинутых бровей.
— Тогда ты, наверное, парень главного героя? — ухмыляется Волк. — Но, если хочешь знать, для меня ты не никто. Совсем нет.
У Грена совершенно отчаянно и по-глупому вспыхивают щёки. Они, типа, «вместе» уже хуеву тучу лет… и это первый раз, когда кто-то из них озвучил такое.
— В новом мире, — Бигби не пытается дождаться его ответа, к счастью, просто пиздит свою ахинею дальше, оставив Гренделя внутренне сто раз плавиться, — мы могли бы начать новую жизнь. Где от меня, от нас, не ждали бы определённого поведения. Где всё было бы иначе. Могли бы быть хоть частными детективами, хоть владельцами лавки с хот-догами, хоть парой мелких хулиганов или, может, дуэтом рок-музыкантов. Ты же охуенно поёшь. Я бы научился играть. Взяли бы ещё кого-то в группу, может.
Грен хмыкает недоумённо, не понимая, к чему клонит Волк, и это всё такой бред, настолько странная хуйня, что это просто прекрасно, и в это даже хочется верить. А ещё это замечание про пение. Всего-то пару раз, да и то в душе, а он…
— Ага, Холли может тоже быть вокалисткой, а на бас мы возьмём Колина, да?
— Колин не любит музыку. И гитару в копытцах вряд ли удобно держать, но я спрошу у него. Может, Бафкин?
— Может, Бафкин.
Они молчат, глупо улыбаясь какое-то время, и Бигби грызёт задумчиво былинку, и это смешно и как-то даже трогательно. Хищник валяется на траве, полуголый и беззащитный, жуёт траву, а рядом с ним — его парень мнёт рукав своей старой потрёпанной синей куртки и закусывает щёки, чтобы не сойти с ума от несуразного ликующего замешательства.
— С чего ты, вообще, взял, что там, мы будем рядом? Будем… знакомы, все дела?
— Ну, многие, кто был знаком и близок друг другу там, здесь всё ещё вместе, верно? Можешь представить Чудовище без Красавицы? Я нет.
И снова это как удар под дых, как откровение, как ебучий стакан виски залпом. Красавица, нахуй, и Чудовище.
А новая сказочка о Гренделе и Большом и Страшном Сером Волке, как вам?
И Бигби смеётся, и льнёт к нему и прижимается горячим ртом куда-то к уху, запальчиво и влажно, а Грен, ёжась от щекотки, говорит, что, если он будет и дальше обсасывать его уши, то точно когда-нибудь сожрёт одно из его золотых колец. И ему опять придётся вспарывать брюхо.
Они где-то в глуши Центрального парка, и могут, конечно, поплатиться за своим антисоциальные действия блядски огромным штрафом, но Бигби ведь на то и волк, чтобы слышать приближение людей. Поэтому всё равно.
Бигби стягивает с него джинсы, и смотрит снизу и одновременно возвышаясь над ним преданно как-то и так, чёрт, невозможно себе признаться, но, наверное, даже почти влюблённо, и этот взгляд — на самом деле отражение того, что испытывает Грен.
— Если так и будет… Если всё что мы тут трепали — правда, или хотя бы её часть, Грен. Разыщи меня в том мире, хорошо? А я буду искать тебя.
Грен кивает и откидывается назад, щурясь от внезапно яркого света. Графитовые мшистые облака окаймляют теперь яркие солнечные полосы. В груди пожар. В животе какие-то бешенные мотыльки.
Он непременно найдёт его. Потому что без этого, блин, Волка ему уже всё не так, и вряд ли он когда-то привяжется к кому-то сильнее, будет верен кому-то сильнее.
— Конечно же, я найду. Иначе, кто ещё будет мне так охуенно отсасывать?
Похоже, сегодня не будет дождя.