История Первая. На Вершине Мира

«Жизнь. Одна на двоих. Разве это не было очевидно с самого начала. Череда событий, совокупность обстоятельств, раз за разом сводящая меня и Нер-Зула, Короля Мертвых. Моя жизнь принадлежала ему с самого моего рождения и до нашего воссоединения на вершине Ледяного Трона. И его назойливые попытки вернуть меня тоже объяснимы. Даже, наверное, та попытка убить меня, когда стало очевидно, что я не вернусь. Все легко и просто… И сколько времени мне понадобилось, чтобы осознать это!» Артас Менетил лежал на кровати в своем шатре, смотря в потолок. В шатре стояла кромешная тьма, но его это не волновало. Взгляд паладина был рассеян, словно мыслями он был очень далек отсюда. Изредка его взгляд менялся, наполняясь безграничной болью, и тогда ничего не выражающие черты его лица искажались, выражая глубокое горе. «А ты, когда ты понял это? Ты ведь знал это, Кель, каждый раз, когда спасал меня, пренебрегая собой. Знал, возможно, гораздо больше, раз сделал это, раз…» Артас оборвал мысль, до боли зажмурившись, в бесплодной попытке отогнать видение. Но это было так же невозможно, как и увидеть эльфийского принца в реальности. Заговоренная стрела, пронзившая его сердце… Взгляд через плечо. Полуулыбка на бескровных губах… И легкий взмах ало-золотого плаща, когда маг упал лицом вниз, на истоптанный снег. Нет! Паладин сжал голову руками, словно стараясь вытеснить из нее образ эльфа – забыть, не видеть, не знать! Не помнить его лицо, улыбку, взгляд. Его голос, смех и слезы. Его смерть. Образы, образы, образы… Они сводили с ума, причиняя безумную боль каждую секунду бодрствования. Но и сон не спасал. Кошмары настигали его и там, заставляя метаться, словно в бреду, и с криком просыпаться, вскакивая на кровати, и подрагивающими пальцами вытирать слезы. Хотя это не всегда были кошмары. Иногда ему снились сны, в которых Кель был жив и счастлив. Они бродили по улочкам Лордерона или Кель'Таласа, эльф был беспечен и весел, каким, наверное, был до войны. И это было намного хуже – в действительности у мага больше не было такой возможности. Кто-то отогнул полог и в шатер проник свет факелов в лагере. Артас почти безучастно взглянул на вошедшего. Джайна, кто же еще. Это по началу с ним говорили все, кому не лень, пытаясь донести, что нельзя вот так бросить все. Даже Мэв перешагнула себя, сказав что-то утешительное, вместо обычной желчи. Да только все было бесполезно. Он их не слышал и не хотел слышать. Все их слова и уговоры разбивались о кокон его боли и растущего безразличия. Скоро все бросили донимать его, осталась лишь Джайна. - Артас, ты не спишь? – тихонько спросила девушка. Артас покачал головой, но, поняв, что во вновь образовавшейся темноте она этого не видела, произнес: - Нет. – Даже ему самому голос показался хриплым и каким-то чужим. Он мало говорил в последнее время. Девушка чуть помялась у входа, но все же прошла и зажгла свечу. Неровный огонек разогнал тьму и по стенам запрыгали причудливые тени. Он держал пламя в ладони… Артас резко сел, отчего Джайна едва приметно вздрогнула, и отвернулся от свечи, с которой закапал белый воск. Его больше устраивала темнота. Джайна тяжело вздохнула, присаживаясь рядом. - Артас, нельзя так, - начала девушка тихо. Она не первый раз говорила ему это и, вероятно, не последний. Сначала она надеялась – глупо, наивно – что все наладится само собой. Но со временем, кажется, все становилось еще хуже. Сначала он горел жаждой мести, в каком-то диком сумасшествии рвясь в бой и откровенно нарываясь на удары. Он уничтожал нежить, пылая такой ненавистью, какой Джайна не видела ни у кого, никогда. Постепенно он словно выдыхался, угасала жгучая, пылающая ненависть в синих глазах, он перестал рваться в любой бой. Джайна даже понадеялась, что, не смотря ни на что, он смирился. Но Артас уходил все больше в себя, чураясь любого общества. И девушка уже не знала, что лучше – дикая ненависть и жажда мести, или это холодное безразличие. Джайна кинула взгляд на лицо Артаса. Под впавшими глазами залегли глубокие тени. Он чудовищно мало спал, либо вызываясь на дежурства, либо просто сидя в своей палатке, не реагируя ни на советы целителей, ни на просьбы друзей. – Так нельзя. Все, что произошло – это ужасно. Но ты не можешь вот так отказываться от всего. Артас никак не реагировал, безучастно глядя перед собой. Создавалось впечатление, что он ее даже не слышит, но девушка почему-то была уверена в обратном. - Артас, ты должен спать. Я знаю, ты видишь кошмары. Но ты должен отдыхать, иначе ты сведешь себя в могилу! - А это для меня не позволительная роскошь, не так ли? – Артас обернулся к ней, и Джайна вздрогнула от написанной на его лице боли. Ее испугал его взгляд – взгляд человека, заживо сгорающего в своей боли. В них был смертный приговор. Самому себе. – Разве ты не понимаешь, что смерть теперь для меня желанная гостья? Но это не позволительно для меня. Пока не позволительно. Принц встал и, не поворачиваясь более к ней, произнес: - Извини, я лучше пройдусь. – Он быстро вышел из шатра, оставив девушку в полном одиночестве. По ее лицу стекали слезы, но она не замечала их. Она снова потеряла своих друзей – одного забрала смерть, второго – горе. Ей хотелось поговорить с Иллиданом. Просто невероятно, как она сблизилась с демоном за время, проведенное в Нортренде. Возможно, он смог бы помочь. Но из стратегических соображений он сейчас находился чуть ли не на противоположной стороне материка, в недавно отбитой у нежити деревне. Теперь силы Альянса делились на три немаловажные точки: деревня, что изначально служила лагерем эльфам крови, в которой теперь располагались Тиренд и армия ночных эльфов; этот лагерь, где, как в одном из передовых, находились все силы людей во главе с Артасом и эльфов крови, временным предводителем которых стал капитан Тирэл; рудник и недавно отбитую деревню держали Вайши с нагами и два брата – Фарион и Иллидан – с ночными эльфами. Мэв, отбившись от своих, осталась в лагере людей. Она и Джайна стали неплохими подругами и отличной командой, прекрасно дополнявшей друг друга в бою. События недавнего времени, да и вообще пребывание в Нортренде, оказали свое влияние на ночную эльфийку: она стала более терпимой, и даже Иллидана не воспринимала в штыки, как обычно, что очень радовало Джайну – обсуждать стратегии и грядущие бои стало гораздо спокойнее. Девушка встала, машинально оправив одежду, и вышла на улицу. Как она и ожидала, Артас ушел недалеко. Он стоял у ворот и смотрел в ночь. Из разговора ничего не вышло. Единственное, что она узнала – прощаться с жизнью он не собирается. Пока. *** Ветер крепчал, обещая бурю. Колючий снег ледяными иголочками впивался в ничем не защищенное лицо, но Иллидан не спешил возвращаться в шатер. На воздухе было легче собраться с мыслями, обдумать план будущей атаки или оценить слабые места защиты собственного лагеря. Или, во всяком случае, попытаться сделать это. Окружающую тишину нарушали лишь завывания ветра. За исключением стражи и нескольких патрульных, снующих вдоль лагеря, все спали. Не спалось лишь Иллидану. Он сидел на самой верхушке смотровой площадки и тщетно пытался сосредоточиться на перспективных планах обороны. Но мысли упорно вертелись вокруг того сражения. Почему тогда все вышло именно так? «Брось, Иллидан. Ты знаешь, почему», - возразил демон сам себе. - «Просто Кель сделал свой выбор. Он оценил жизнь Артаса выше своей, и с этим можно только смириться.» Тогда почему он до сих пор не смирился? Почему продолжает раз за разом прокручивать в голове роковой бой? Потому что тогда распалось нечто, связывающее их четверых: Келя, Джайну, Иллидана и Артаса. Кель погиб, а Артас – Иллидан знал это – так и не простил ему того, что он сжег тело принца. И это было еще одной крепко засевшей в голове мыслью. Иллидан знал, что поступил верно – эльфийский принц, если бы смог выбирать, предпочел бы огонь лапам нежити. Но нет-нет да проскальзывало сомнение: вдруг Артас был прав? Что, если Келя еще можно было спасти? А он взорвал его… Взорвал. А Джайна… Она тщетно пыталась все вернуть, не желая смириться с невозможностью этого. Иллидан лишь надеялся, что у нее получится вывести Артаса из депрессии, потому что она была единственной, кого он вообще слушал. И все же… Почему так вышло, Кель?