Безымянная

Деревья не имели точных очертаний из-за ночного сумрака. Несмотря на третий час от полночи, небо продолжало оставаться тёмной неосязаемой пустотой, скрывшей все звёзды. Ей приходилось прищуриваться, чтобы хоть что-то разглядеть в округе. Родители спали в палатке, уставшие после изнурительного, но интересного и весёлого похода. Честно говоря, Гермиона тоже думала, что будет к концу дня валиться с ног, однако в самый последний момент ей словно подсыпали в еду зелье бодрости, причём такой сильной, что усидеть на месте было почти невозможно. Именно поэтому она, до этого вышедшая из палатки и сидевшая на чуть влажной, холодной траве, поплотнее укутавшись в куртку, приняла решение побродить по окрестностям. Королевский лес Дин поражал своей красотой и чем-то напоминал те волшебные уголки, которые часто упоминались в сказках и мультфильмах: солнечный свет подчёркивал насыщенность зелёного, а сейчас же, невольно чувствуя и мистику, и загадку, складывалось ощущение, будто это место служило границей между страной чудес и реальным миром. Тяжёлый хлопот крыльев одного из ночных обитателей — совы — раздался совсем рядом. Быть может, и эта птица существовала не просто так, не как остальные. Кто-то мог в этот самый час, тоже не желая спать, написать письмо, полное страданий и воспоминаний. Папа умело выбрал место для их ночлега: в большинстве случаев лес был густым и тем манящим, но, имея многолетний опыт в походных делах, он с лёгкостью вышел на достаточно просторный участок земли, где разве что росли кое-где кустарники с ягодами, полными либо сладости, либо яда. Интересно, обитали ли здесь хищники покрупнее? Хотя навряд ли родители бы захотели идти сюда, зная о возможных нападениях, скажем, голодного медведя. Далеко Гермиона не ушла от палатки: обернувшись, она увидела крошечный мерцающий огонёк: остатки от их костра, на котором они жарили сосиски и хлеб. Неспешно продолжая гулять по закоулкам леса и приближаясь к чаще, ей захотелось полной грудью вдохнуть воздух, насытиться им вдоволь, пусть это и не было осуществимо. Это была граница между поздней ночью и ранним утром — сама атмосфера чего-то лёгкого свидетельствовало об этом. Точно сбой систем, когда наконец рушится иллюзия, обнажая природу такой, какая она есть. Без приукрашиваний. Но лишней лести и не требовалось. Естественность сама по себе есть нечто прекрасное. Спать всё так же не хотелось, но, скорее всего, после она пожалеет о том, что не продолжала упорно лежать в спальном мешке с прикрытыми глазами. Рано или поздно ей бы всё равно удалось отпереть дверь, ведущую в гости к Морфею. В глубине леса, честно говоря, было не настолько темно, как казалось на первый взгляд. Сквозь крону деревьев пробирались едва заметные лучики света — первые предвестники утра. Зрелище было действительно впечатляющим: сочетание мрака и лучей уже не давало сомнений поверить в существование сказки. И хотя в этом мире и была магия, любая вещь может стать обыденностью, утратить свою особенность, если сталкиваться с ней ежедневно. Нынешнее же зрелище ей почти никогда не доводилось видеть, ведь обычно гриффиндорка ещё спала. Наступив на одну из веток и случайно разломив её на две части, девушка с безмятёжностью принялась осматривать каждый уголок леса, чтобы получше запомнить и всё-таки вернуться для новой попытки спать. На фоне живописной картины, вдохновившей бы каждого художника, в глаза бросилось что-то тёмное в самом далеке. Дыхание резко сбилось, а руки невольно сжались в кулаки. Кто-то ещё был здесь. Гермиона прищурилась и успела увидеть чей-то высокий силуэт, детали которого были скрыты за тенью от деревьев, прежде чем неизвестный голос сказал: — Проснись. Она находилась вовсе не в лесу Дин, а в библиотеке. Сонно моргая, не сразу пришли воспоминания о последних днях. Казалось, что всё по-прежнему: это библиотека Хогвартса, и прилежная ученица просто уснула, перезанимавшись. Но этот самообман не продлился и минуту, как разбудивший её едва слышно усмехнулся. — Марет сказала мне, что ты здесь. Она не хотела тебя будить. У него была бледная, почти как у Волдеморта, кожа, дорогая тёмно-зелёная мантия и характерный для этого семейства цвет волос. Это был Люциус Малфой, только… помолодевший лет на сорок. Да он был с ней одного сейчас возраста! Чёрт побери. Почему ей всегда так везёт? Бегло осмотрев книгу под своими руками, страницы которой слегка смялись из-за её лежания на ней, Гермиона встала и тут же ощутила боль во всём теле: неудобное положение для сна давало о себе знать. Недовольно морщась то ли от усталости, то ли от знания личности стоявшего рядом, она вновь перевела взгляд шоколадных глаз на серые, почти что бесцветные. Отец Драко, точнее, будущий отец Драко терпеливо ждал, когда последние остатки полусна и ломота пройдут. — А ты, — было крайне непривычно так к нему обращаться, но пока он не походил на надменного чистокровку, и ещё юные, мальчишечьи черты лица так же портили запомнившийся образ, — взял на себя эту инициативу? Внезапно в голове пронеслась пугающая мысль о том, что встречей с ним она точно может разрушить дальнейший ход истории. Они же встречались с ним на втором курсе, когда раздавал автографы Локхарт! И на четвёртом, и, самое главное, в отделе тайн! Если о первом случае можно было практически не беспокоиться из-за собственной разницы в возрасте, то остальные два явно говорили об обнаружении. — О, разумеется, — обнажив белоснежные, как и его волосы, зубы, молодой человек кивнул. — Мне хотелось увидеть лично ту, о которой так часто говорят, особенно после вчерашнего собрания. Вчера… Ах, да, тогда Гермионе взбрело в голову, что ей по силам убедить таких же пожирателей смерти, как и он сам, не развивать войну. Почему-то теперь было стыдно за свои слова, хоть они и являлись абсолютной правдой. Возможно, дело было в Люциусе Малфое. В настоящем времени она получала от него полные презрения и ненависти взгляды да язвительные замечания о её происхождении. А здесь… Здесь был словно другой человек, кардинально отличавшийся своими манерами от себя будущего. Он просто не знал, что ты грязнокровка. — Ну… Теперь ты меня увидел, — натянуто улыбнувшись, произнесла Гермиона и тут же отвернулась, дабы успеть захлопнуть все книги с раскрытыми главами об оклюменции прежде, чем он о чём-либо догадается. А наилучшим было бы, если бы Малфой тут же ушёл. — Кстати говоря, я Люциус. В следующий раз вообще не стоит мечтать о чём-либо. Всё, в любом случае, исполнится наоборот. — Я зна… Кхм, значит, ты сторонник Тёмного Лорда? — едва успев исправить свою оплошность, как бы между прочим холодно поинтересовалась Гермиона. Кажется, он ничего не успел заподозрить, однако липкий страх всё равно не желал отступать. Да и, учитывая его присутствие здесь, её теория о защите заклинанием выхода из библиотеки оказалась ложной. Или же магия была настолько слабой, что даже шестнадцатилетний мальчишка способен её разрушить. Но это было бы не в духе Волдеморта точно. Да и у домовых эльфов немало волшебных сил. Остаётся сделать вывод о том, что только она одна не может отсюда выйти. Это, откровенно говоря, злило. В любой другой момент сюда может нагрянуть та же Беллатрикс. И, судя по её любви к пыткам своих жертв уже в таком возрасте, с ней не стоило знакомиться ближе. — Официально нет, пока у меня нет чёрной метки. Однако всё идёт к этому. Она машинально бросила взгляд на его левую руку, прикрытую белой рубашкой. И только потом поняла, что не должна была помнить о значении этой метки, о её местонахождении, как бы нелепо это не звучало. — М-м… — сделав вид, будто поправляет свою блузку, Гермиона, воспользовавшись упавшими с плеч волосами, которые частично прикрыли её лицо, закрыла глаза и тихо выдохнула, как бы напоминая, где и с кем она находится. — О, прости, что ввожу тебя в непонимание! — тем временем спохватился Люциус. — Мне говорили, что ты лишилась памяти. Сожалею. А она сожалеет, что из такого добропорядочного юноши он станет редкостным ублюдком! — Чёрная метка — татуировка, связывающая нас с повелителем. Знак нашей верности ему. — Теперь понятно, — девушка подняла к нему голову. — Что-то вроде клейма, которое выжигали в стародавние времена за определённые преступления. Люциус не нашёлся поначалу, что ответить. Нахмурился, вероятно, раздумывая о чём-то, но так же быстро успокоился, сделал шаг ближе к Гермионе и, вполне безобидно похлопав ту по плечу, мягко сказал: — Нет, в нашем случае всё иначе. Это почётный знак, награда. — Он сделал паузу, будто давал возможность гриффиндорке разжевать информацию. — Я понимаю, что многие вещи тебе в новинку, но, уверен, вскоре ты разберёшься. Слова совсем как из уст Волдеморта. Только меньше скрытого подтекста. Здорово… — Но ты, должно быть, проголодалась! Через полчаса у нас будет завтрак с несколькими Пожирателями смерти. Давай я провожу тебя в твою комнату, а после приходи к нам. — Не замолкая, тараторил блондин весьма искренне. — Многие хотят с тобой познакомиться поближе. Пожиратели? Познакомиться? С ней? Что, простите? Лихорадочно ставя оставшиеся книги на свои места, Гермиона пыталась как можно быстрее придумать правдоподобную отговорку, но на ум не приходило ничего, кроме оклюменции. А это ему знать не обязательно. Находиться снова среди этих преступников она всем сердцем не желала. Уж лучше с Волдемортом пережить очередной неприятный разговор! Однако, когда Гермиона узнала, что как раз сам Лорд и приказал ей сегодня позавтракать не в своей комнате, она поняла, что на этом попытку переубедить Люциуса в отсутствии голода можно было считать провальной. *** Она пыталась оттянуть момент, насколько была способна. Очутившись в комнате, Гермиона, по подсказке Люциуса, нашла в самом углу дверь, ведущую в ванную. Что ж, отлично, принятие душа поможет хоть так побыть со своими мыслями наедине, обдумать дальнейший план, которого, честно говоря, и не было толком. В отличие от основной цветовой гаммы спальни, не способной порадовать яркостью, ванная представляла собой довольно уютное помещение со светло-бирюзовой плиткой. Гермиона даже на миг зажмурилась, уже отвыкнув от подобного. Разувшись, она ступала босиком по бежевой плитке и на пробу включила горячую воду: та не заставила себя ждать, и тут же комнату наполнил пар. Откинув голову на бортик ванной, гриффиндорка блаженно прикрыла глаза, с грустью понимая, что за последние несколько дней расслабление наступило только сейчас. В любой момент то тяжёлое состояние может снова посетить её. И, прокручивая основные события, девушке вспомнился сегодняшний сон. Слишком странный сон. Было ли это по причине долгой, трудной работы над своим сознанием? Это напоминало, скорее, воспоминание, нежели обычное видение мозга на то или иное событие. Гермиона действительно прошлым летом ходила с родителями в поход, в королевский лес Дин. Но единственное, что отличало сон от реальности, был силуэт в конце. Да и девушка не могла зайти настолько глубоко в чащу. У неё были такие мысли, но потом… что-то убедило её изменить своё решение. Кажется, достаточно прогулявшись, наконец усталость перестала прятаться от Грейнджер. Но пока что это не так важно, как то, зачем Гермиона уснула в библиотеке. Ей нужно было как можно быстрее продолжить изучать оклюменцию. Отбросить лишние мысли, иначе она не доживёт до своего семнадцатилетия, не закончит Хогвартс, не поможет своим друзьям. Гарри. Рон… Ох, как же она по ним сильно скучает! Вследствие случившегося только ныне она вспомнила их. Стало совестно, учитывая то, сколько вместе они пережили. Но друзья, должно быть, и не заметят её отсутствия. Если ей, конечно, удастся вернуться обратно. Ежели всё обернётся против судьбы… Можно считать, что у них никогда и не было такой подруги, как Гермиона Грейнджер. Нет. Такого не случится! Она справится. Обязательно. Марет появилась в её комнате как раз в момент, когда Гермиона застегнула пуговицу на своём сиреневатом лёгком платье. Дождя, наверное, уже не было с ночи, потому что, перед тем, как заснуть, гриффиндорка смутно слышала удары капель об оконные рамы. — Мисс, я провожу Вас на завтрак, — в привычном уважительном тоне пропищала эльфиха и сняла защитный барьер. Неизвестность этой магии очень заинтересовала Гермиону: простыми заклинаниями не удалось разрушить её. Если девушку не убьют, нужно позже поискать что-нибудь в библиотеке. — Да, я только возьму мантию. В очередной раз вспоминая вчерашнее собрание, Гермиона пожелала, несмотря на тепло в доме, как можно больше участков тела скрыть под одеждой. Перестраховаться. Дорога была той же самой, поэтому не составило труда идти самостоятельно. Но Марет так не считала. Никто вообще не считался с её мнением, откровенно говоря. Правда, от преступников и не стоило иного ждать. С муками, но пережить это завтрак придётся. Главное, чтобы на неё поменьше обращали внимание. Это было бы просто прекрасно. Гермиона повернулась налево и, переступая порог зала, испуганно вздрогнула, с трудом подавив в себе желание вытащить волшебную палочку: вдруг чьи-то руки крепко схватили её за плечи. — Вот и ты! — довольный Люциус поприветствовал её во второй раз. — Все, кто сейчас в поместье, уже собрались. Пойдём, я познакомлю тебя со всеми. Марет, убедившись, что у Гермионы нет шансов совершать побег или что-то вроде этого, трансгрессировала, оставив побледневшую гриффиндорку с пожирателями смерти. Насколько же сильно нужно нервничать, чтобы шарахаться от любого постороннего прикосновения? Хорошо, что она удержалась от нападения на своего «врага». Иначе бы те, кто сидели впереди и с пристальным вниманием следили за пришедшей, с первой же попытки уничтожили Гермиону. Навряд ли бы она справилась сразу с… восемью людьми, включая Люциуса Малфоя. Сам блондин, не давая девушке опомниться, подвёл её к одному из свободных мест и замер. Гермиона пребывала в неком ступоре под всеми этими взглядами, явно ждавшими от неё чего-то. — Доброе утро, — выдавила из себя она хриплым голосом. — Ты и есть та шпионка, симулирующая амнезию? — грубый, раздражённый голос светловолосого взрослого мужчины разрушил все намёки на успешное завершение этого чёртового завтрака. Всё-таки её подозревают. Ну, а как могло быть иначе? Всерьёз ожидала гостеприимства и тёплых задушевных бесед? Напрасно купилась на его сынка. — Это мой отец, Абрахас Малфой, — как бы между прочим сказал Люциус, находящийся рядом с ней. — И, папа, думаю, мы не должны быть столь критичны. — Пока наш повелитель не проверит её на вшивость, а заодно и на кровь, я не стану этого делать. — Резким тоном, не терпящим возражений, провозгласил Абрахас и с брезгливостью осмотрел Гермиону. — Ты очень умело взяла ситуацию в свои руки, но, боюсь, долго это не продлится. Кто-то рядом недобро усмехнулся. — Да, — Рудольфус облизнул потрескавшиеся губы, прежде чем тоже вынести свой вердикт: — Если хочешь сохранить жизнь наверняка, тебе лучше сдаться хозяину. Он может пощадить тебя, хотя и в этом я глубоко сомневаюсь. Многим его слова показались забавными, и зал наполнился грубым, лающим и несколько безумным смехом, несмотря на не столь огромное число пожирателей. — Я не шпион! — прежде чем Люциус успел попытаться объяснить ей причины такой реакции, Гермиона со злостью и ненавистью посмотрела на каждого: почти никого она не знала, ибо большинство были убиты или заключены в Азкабан в её времени, но это не меняло факта их бесчеловечности и слепой верности такому же монстру, как и они сами. Правда, Волдеморт, в отличие от своих пешек, умел быть хладнокровным. Он умел быть сильнее их. — Я не виновата, что вы своими мозгами не можете додуматься до другого варианта моего нахождения здесь — потери памяти. И я бы с радостью ушла из этого проклятого дома, ушла бы от всех вас, чёртовых преступников, и никто бы не вспомнил обо мне, если бы не ваш драгоценный Волдеморт, возомнивший себя владыкой всего мира! Как же ей надоело её безвыходное положение. Как же надоело это время. Гермиона просто не могла более себя сдерживать, терпеть их издевательства и подозрения. Кто они вообще такие, чтобы решать за неё, кто она есть?! Лицо, только недавно корчившееся в смехе, покрылось морщинами бешеной ярости. Рудольфус, да и все остальные, смотрел на девушку так, словно она при нём убила всю его семью. — Вижу, Тёмный Лорд не успел научить тебя манерам? — дрожащим от переполняющих его эмоций голосом разрушил Лестрейндж тишину. Его рука стиснула вилку так, что побелели костяшки пальцев, а на лице выступили желваки, прежде чем он чётко, разделяя каждое слово, закончил: — Даже если ты ничего не помнишь, ты не смеешь так разговаривать с нами. Но главное, осквернять своим поганым голосом имя Тёмного Лорда. Разум умолял её отступить, извиниться и, тем самым, принять его слова, согласиться с ними. Но что если она не хотела?.. — Круцио! Говорят, когда человека поражает молния, он испытывает боль, не сравнимую практически ни с чем: разрушение тканей, миллион ожогов по всему телу и поражение мозга — испытание, данное для получения долгожданной свободы — смерти. Но Гермиона знала, что такой радости не получит. Новая порция боли, раз за разом — вот что досталось ей. Это было ужасно и неописуемо больно. Словно её разрывало на части, словно сотня пуль прошла насквозь, словно с неё сдирали кожу — и всё это было в одно и то же время. Гермиона не имела возможность взять контроль над своим телом. Она лишь стиснула зубы, даже не осознав, что упала на пол и сильно ударилась головой, пыталась выдержать, убедить себя в нереальности происходящего. Это всего лишь внушение. Магия, которая на самом деле не оставляет ни единого следа. Полный мольбы, шока и страха крик мог передать лишь жалкую долю того, что испытывала девушка. Но это был и не её крик. — Хватит! Неприятный привкус крови во рту был почти не ощутим из-за боли… Больно. Так больно, что любые два остальных непростительных были лучшим, что могло ей подарить спокойствие. — Отец, останови его! Ах, какая же она жалкая. Беспомощная идиотка, вздумавшая противостоять одному из самых опасных пожирателей смерти! И боль — её наказание. Заслуженное. Да. Быть может, совсем скоро ей повезет, и разум будет больше не в силах терпеть эти муки. Если когда-нибудь боль и прекратится, то ей уже будет всё равно. Пусть же скорее наступит этот момент, когда вокруг не размытые очертания фигур, а одна сплошная темнота! Собственный хриплый кашель резал по ушам, как будто желал оглушить её. Гермиона дрожала всем телом, совершенно непонимающим взлядом уставившись в тёмно-коричневый потолок, в середине которого виднелась люстра и, она готова была поклясться, в свисающих вниз драгоценных камням было отчётливо видно её отражение. — Ты мягкотел, Люциус. Это качество погубит тебя, если ты не убьёшь его первым. Сначала почудилось, будто слова принадлежали взрослой версии Люциуса. Но нет, это был лишь Абрахас, имевший немалое количество сходств со своим сыном. Кто-то прошёл совсем рядом с ней, а затем, не беспокоясь о приличии, грубо встряхнул гриффиндорку и поставил на ноги. И как можно быть живой после такого испытания? Как люди терпят, не сдаются? Ведь, кажется, ещё бы немного, и Гермиона могла потерять власть над своими словами, если бы ей пообещали прекращение боли. — Завтра, — бесцеремонно убрав часть копны её волос назад, Рудольфус наклонился к ней ближе и сладко прошептал: — Тёмный Лорд лично разберётся с тобой. Ч-что? — Завтра? — тихо, не в состоянии повысить хотя бы на полтона голос, переспросила Гермиона, не двигаясь с места. На неё сочувственно глядел Люциус, но ей было не до его понимания. — Он… уже будет здесь? — О, посмотрите-ка, — грубо оттолкнув от себя гриффиндорку, от чего та устояла на ногах лишь благодаря нежеланию натолкнуться на сидевшего впереди Абрахаса, вперившего в неё хмурый взгляд, Лестрейндж медленно обошёл их всех по кругу, а затем встал в центре и развёл руки в стороны: — Девчонка забеспокоилась! Ей явно не терпится встретиться с хозяином. Гермиона невольно заметила, как другие присутствующие, словно будучи на представлении, уже с аппетитом поедали поданный, вероятно, по волшебству завтрак и с нескрываемым злорадством наблюдали за ней. Как же мерзко. — Уж лучше с ним, чем с Вами, — не удержалась от колкости Гермиона, за что ощутила на себе всю силу руки этой сволочи. От пощёчины, больше напоминавшей удар заклинания, всё вокруг вновь покрылось пеленой, и странные, даже забавные искры появились повсюду. Ещё, конечно, было неприятно больно. Но после Круциатуса тело было мало восприимчиво к физическим вмешательствам. Гермиона долго молчала и, не моргая, практически не дыша, глядела на виновника всей её сегодняшней боли. Обида, злость и ненависть не могли утихнуть, да и она не хотела этого. Главной целью сейчас для неё было причинить ответный урон Лейстрейнджу, получавшего очевидное удовольствие от процесса пыток, от осознания того, что другим людям плохо по его вине. Она была измученной и ослабшей. Она была всего лишь последствием вмешательства во время. Но также она была человеком. В ней вдруг просыпаются силы, призывающие действовать. Но как это, чёрт возьми, сложно — противостоять в одиночку. Без Гарри, без Рона. Никто не поможет ей, если Гермиона осмелится. — Не утруждайся. Её пальцы хватаются за пустоту, и позднее осознание отражается в широко распахнутых глазах. Слышатся тихие смешки и голос Рудольфуса: — Я забрал у тебя палочку, когда ты валялась на полу, точно дерьмо. Гогот усилился, усугубляя её положение. — Отдай её мне. — Сверля взглядом невидимую точку в стене, как можно спокойнее произнесла Гермиона. Её пытались унизить как можно больше, заставить почувствовать стыд, смущение. Она чувствовала это. И, скорее всего, этим способом пожиратели смерти пользовались всегда — насилием доказывать свою правоту, издеваться и смеяться. Играть со своей жертвой, не тревожась о её психике. Рудольфус Лейстрейндж был одним из тех, кто довёл родителей Невилла до сумасшествия. Он действительно отвратителен. И, если она хочет выбраться отсюда, а не стать во второй раз жертвой для пыток, Гермионе нужно загнать своё избитое самолюбие в самый дальний угол разума, запереть на ключ и не отпирать, пока она не увидит лица друзей. — Я не хочу, — просто ответил пожиратель и расхохотался, напоминая тех больных шизофренией, которые были в одном из фильмов ужасов. — Но я разрешу тебе поесть с нами за одним столом. Думаю, ты потратила достаточное количество энергии. Она расквитается с ними. Отомстит за то, что причинили ей боль, как Рудольфус, что любовались происходящим, как Абрахас, что были слишком трусливы для защиты или хотя бы помощи, как Люциус. Рано или поздно им придётся выплатить свои долги. Но сейчас Гермиона, прекрасно зная об отсутствии своего выбора, приняла крайне любезное приглашение Лейстрейнджа и, опустив глаза, с бешенством вонзила вилку в желток глазуньи, представляя, что это его глаз расплывается и истекает кровью.