Безымянная

И с чего стоило начать? И был ли вообще резон выяснять, в каком именно месте она просчиталась, саму себя подвела? Гермиона теперь почти поддерживала свою невозможность оказаться где-нибудь ещё, но только не под прицелом взгляда тёмного волшебника, не в его крепкой, непоколебимой хватке. Так и должно было случиться, как бы она не пыталась избежать этого. Это заслуженно. Её никто не просил лезть в прошлое, заботясь лишь о благе конкретного человека — её лучшего друга — и бессовестно наплевав на судьбу, по крайней мере, всей Британии. Следовало задать ему дюжину вопросов, но гриффиндорка всё медлила. Он открыл ей лишь одну из немногих карт, усугубив интригу и расширив неизвестность. Насколько глубоко Лорд Волдеморт успел проникнуть в её будущую жизнь? Знал ли он о Гарри? А о своей временной кончине и возрождение спустя годы благодаря крови своего же невинного убийцы? Она должна была действовать очень, очень осторожно, чтобы не облегчать ему задачу. В то же время подобное могло позабавить мужчину, если тот (Мерлин, пусть нет!) и правда знает каждую тайну Гермионы. Неужели всю дорогу она будет вынуждена провести под заклятием? Для него это слишком просто и скучно. Для него Силенцио — только способ в тысячный раз показать, кто здесь ведущая фигура в игре, а кто обычная пешка для грязной работы. Но ничего в самочувствии не менялось, кажется. И всё же нельзя не проверить. — Почему мы не трансгрессируем в поместье? — лёгкое облегчение от своего голоса приятно растеклось по телу. Непонятно, сколько прошло времени с произнесения его последней фразы. Грейнджер не может сказать наверняка. Отчётливее она опишет, скорее, настойчивость волшебника и нежелание позволить ей идти без его телесного сопровождения: точно провинившегося ребёнка или… слугу Лорд держал непосредственно за запястье, порой до синяков сжимая крепче, когда девушка поневоле замедляла шаг, не успевая за ним. Тем самым он показывал отсутствие какой-либо человечности и вежливости. Как бы сильно он не презирал её за грязную кровь (А в этом Гермиона убеждена), в их прогулке не было никакого смысла. — Ты яро стремишься увидеть Николаса Фламеля? Как хорошо он знал её сиюминутную реакцию. Только ради этого и спросил, сомнений нет. Выдох. Прищуренный взгляд на светлеющее небо, которое уже можно было назвать послерассветным. Оставалось действительно мало мгновений до встречи с профессором. И, конечно, в присутствии Волдеморта. Она не стремилась. Напротив, она хотела сделать всё, чтобы предотвратить это, как-то изменить ход дальнейших действий. Если бы только понять, получить подсказку — что угодно! — Мне безразлична предстоящая встреча, — даже глупец узрел ложь, но Гермионе было уже как-то плевать. Каждое её слово и так словно падало в сторону минного поля, и пока неизвестная череда случайностей помогало отыскивать пустые, безопасные участки. — Но я подумала о том, что такому занятому человеку, как Лорд Волдеморт, не пристало тратить столько драгоценных минут на прогулку со мной. — Очень редко люди осмеливаются так обращаться ко мне, Гермиона. Очень редко. Несмотря на достаточно быстрый ответ мага, атмосфера явно изменилась между ними. Накалилась. И отчего-то Гермиона испытала мимолётное злорадство от того, что задела самолюбие мужчины, пусть и не достигнув и четверти количеств саркастических и издевательских заметок с его стороны на протяжении их знакомства. — Но я не из вашего окружения. Кажется, немного выходило. Это было сложно, но всё-таки выполнимо. В свободной от его почти паучьи-длинных пальцев руке так и была волшебная палочка. Очень смело с его стороны не обезоруживать её ещё в самом начале. Хотя так открывается очевидная, даже забавная вещь: любые атаки Гермионы для Волдеморта как порыв северного ветра с моря, но такого слабого и неумелого, что обращать внимания не стоило. — При знакомстве ты именно так и представился мне. В чём же логика, если озвучивание твоего имени вызывает такое недовольство? Любой здравомыслящий человек посчитал бы речь Гермионы чересчур наглой и несдержанной. Она имела на своём пути всё больше клеток, и риск именно в следующий раз не уцелеть, а взорваться, разлететься по миру и слиться с ним, смешаться становился отчётливее. Но ей нужно было продолжать. Волдеморт остановился. Плохой знак, ведь она рассчитывала не на слишком сильное привлечение его внимания. Точнее, наоборот — целью являлось незаметная потеря его бдительности, сосредоточение на чём-то постороннем. — Верно, — спокойно сказал Лорд. — Тогда я посчитал не запугивать тебя заранее, ибо ты была… Как ты сказала? Ах, да. Не из моего окружения. Внутри сделалось нехорошо, но Грейнджер нашла в себе силы слабо усмехнуться: — Значит, я до сего момента могла спокойно называть тебя Волдемортом, разве нет? Ох, и зачем? Это глупость какая-то. Она неожиданно для себя тихо шикнула от боли. Нет поводов для удивлений, что мужчина медленно, но верно терял терпение. Был момент, когда Гермиона было подумала о его намерении сломать ей запястье. Благо, отделалась одной ноющей — намёк на очередной синяк — болью. — Хорошо. Сменим тему. Как на счёт Люциуса Малфоя? И наконец-то у неё вышло. Волдеморт был слегка удивлён, ибо не ожидал, как и она сама, от неё сейчас подобного вопроса. За несколько секунд до принятия решения навряд ли что-либо могло выдать Гермиону. Взгляд имел крайне невыразительную стеклянность вследствие собственной растерянности и внутренней борьбы, тело оставалось неподвижным, как будто она и не дышала вовсе, однако нахмуренные брови служили контрастом, выбивающимся из общей застывшей картины, наоборот придавая ей живое. Вырваться и правда не составило труда: удача помогла ей почувствовать ту самую последнюю секунду, когда контроль и знание всего наперёд не преобладал над Лордом. Затем же на помощь пришла волшебная палочка, но не привычным для волшебников образом: видя, что мужчина не намерен принимать проигрыш и уже жадно, яростно тянет к ней свои длинные худые руки из-под тёмной мантии, Гермиона, не задумываясь, наугад замахнулась атрибутом так, словно это был кинжал. Уши едва не заложило от яростного рыка. Наверное, будь она посильнее, удалось бы проткнуть насквозь ладонь Волдеморта. Сейчас же довольствоваться пришлось кровянисто-тёмным пятном. Внутренний ушиб? Их взгляды встретились перед самым началом кардинальных действий, и Гермиона могла поклясться, что Волдеморт, не сорвись она с места в любую точку, которая отдалила бы её от него, изничтожил, испепелил бы ту на бесчисленное число атомов, сольющихся и перемешавшихся бы воедино с всеми вокруг. Зря. Зря и в то же время выбора не было для обдумывания какого-нибудь другого плана. Бежать ей, конечно, никто не запретил. Напротив, более и сопротивляться не потребовалось. Она просто… сделала это. В какой уже, интересно, раз? Песок и мелкие камни умудрялись найти мелкие отверстия, чтобы пробраться в её ботинки, которая Грейнджер, помнится, наскоро обула перед выходом с Люциусом, дыхание слишком часто сбивалось из-за редких активных движений за последний месяц. Но Гермиона терпела, потому что знала о неимении чего-то иного, потому что только она может спасти себя от этого безумия. Здесь не было её друзей. Они даже не родились. Его лицо. Неожиданная встреча с этими такими запомнившимися на весь остаток жизни беспощадными, безжалостными синими глазами. И пусть в будущем даже сей человечный оттенок он потеряет, само выражение тех извечных и, быть может, единственных искренних эмоций, никуда не денется. — И снова неудача. Как… печально. — На последнем слове мужчина почти учтиво и вежливо вовремя обхватил гриффиндорку за плечи, помогая ей смягчить и предотвратить столкновение с ним. Гермиона дрожала от усталости, от злости на себя, на него, на весь этот мир. Ему удалось заставить девушку поверить в начало собственного успеха, а затем растоптать это, точно жука — со скрежетом, со склизким звуком раздавленных органов. Да и кто бы не захотел порадоваться, взгляни он в спешке назад и с победным чувством проследив за уже крошечной точкой вдалеке — Лордом, не сдвинувшимся с места. Однако самонадеянный и не учёл бы мощь трасгресии. — Нет… — ей не хотелось, не хотелось признавать столь ненавистный факт. Она, ненавистно стиснув руки в кулаки, вдруг с дикой, неизвестной ей до этого и самой ненавистью, принялась бешено вырываться, восклицать какие попало оскорбления и возмущения, переходя в стадию раненного животного, борющегося до последнего за жизнь.- Я не хочу! Я не хочу быть здесь! Ведь Гермиона и была в шаге от смерти. Волдеморт не позволит ей жить. До неё он с завидным равнодушием убивал своих жертв после насильно выведанного материала. Так с чего бы ей быть исключением из правил? — Остановись. Этот повелительный голос, которому никто не имел права сопротивляться. Или он воздействовал на неё Империо? Гермиона не поняла толком, каким образом вдруг первая, такая сильная волна чувств отступила. — Ты счастлива и ждёшь встречи с Фламеллем. Не так ли? — ожидающе смотрел на неё Лорд, а затем как-то успокаивающе провёл рукой по её волосам. Это подействовало странно и чужеродно. — Но я… — Ты не покажешь ему, что произошло сейчас. Что он делает с ней? Это не легилименция… Похожее на неё и ещё на запрещённое заклятье. Смесь неизвестного угомонения сердца. Но была ли это магия? Гипноз имел похожее влияние. Действительно глупо было совершать всё это. Она прекрасно понимала всю неизбежность, а эти выходки — лишь трата времени. Вместо этого они с Лордом могли ещё подольше побродить по пляжу и, возможно, поговорить, тем добившись большего прогресса в их взаимопонимании. — Хорошо, — точно немая, одними губами произнесла Грейнджер, но сонно хмурится переставала, постепенно что-то осознавая. Что-то шокирующее и неприятное. Добровольный гипноз. И когда не осталось ничего, что могло бы помочь ей, дать хоть крошечный шанс на задуманное, Гермиона от отчаяния едва не заплакала: слишком много надежд возлагала на эти попытки, как оказалось, бесполезные разговоры, не достаточные для хорошего результата. Зря. Напрасно… Это должен быть конец. Наверняка он уже дышит ей в спину, она чувствует. — Брось этот цирк. Из-за тебя у нас действительно осталось мало времени, а я хотел встретить вместе с тобой у границы моего магического барьера столь любезно желающего пожаловать профессора. Ей пришлось вновь терпеть чужие прикосновения к своим волосам. Казалось, Лорд хотел было даже их чуть пригладить и придать более опрятный вид, но в последний момент передумал. — Ты открыл защиту? — безжизненно, незаинтересованно спросила Гермиона больше для приличия, для поддержания остатка их разговора. Лорд Волдеморт молчал, то ли пытаясь понять её новые зарождающиеся мотивы, то ли из раздражения не желая удовлетворять любопытство гриффиндорки. — Ненадолго. Слово поначалу не имело смысла. Просто чёртово слово. Пока внезапно мозг не сдался и не уступил последнему, заключительному в сегодняшнем сражении, порыву. Поцелуй. Он был потрясён. Она не меньше. До самой последней секунды происходящее не казалось таким нереальным, таким диким и безрассудным. Как могло вообще такое взбрести ей в голову? Гермиона не позволила бы себе это. Никогда. Тем не менее, уверенность не отступила, а наоборот с наглостью сомкнула свои уста крепче, глубже, бесцеремоннее с его. Будто бы и не значило ничего их разное временное происхождение, тайная или откровенная вражда, возраст и, в конце концов, честь. Как могла она позволить себе даже подумать о том, чтобы поцеловать убийцу, этого помешанного монстра на бессмертии и беспорядочном изменении мира? Он словно инстинктивно ответил ей, наконец, спустя неизвестное количество секунд. Навряд ли и сам понял, что сделал. Но Гермиона, несмотря на какое-то беспамятное состояние, после, вспоминая мелкие детали этой картины, уверенно соотносила блуждающе-жадные руки Волдеморта, точно осознавшие необходимость в прикосновении к чужому телу, и его под конец чересчур зверские саднящие поцелуи с обычным голодом, только физическим. Как не крути, а Лорд в то время ещё не лишился всего в себе человеческого. Даже у него не было власти над этим. А потом тело безвольно вздрогнуло, потеряло равновесие и осело на землю от взрывной боли Круциатуса. Они смотрели друг на друга, и, кажется, мужчина не сразу понял, перед кем именно возвышается. Гермиона готова была либо умереть от переизбытка случившегося, либо стать безэмоциональной амёбой в качестве самозащиты. — Встань. Её перестали пытать. Даже и пыткой-то это можно с трудом назвать. Волдеморт, скорее, сделал это так же необдуманно, как и она в плане с… Неужели это было в действительности? Чёрт. Как было мерзко от самой себя. Она просто идиотка, окончательно всё разрушившая. Ведь Гермиона не хотела столь долгого поцелуя и, естественно, не увлечения. Да. Чёрт возьми, она увлеклась. Она забыла, кто он такой. И побег, что уже не удивительно, провалился. — Я сказал: поднимись. Злость и холодная надменность вперемешку с презрительностью отчётливее ощутились в обрётшем самообладание Лорде Волдеморте. Стало совсем светло. Солнце неприятно слепило в глаза. Не опоздали ли они на встречу? Всё-таки кое-как, но повлиять и чуть усугубить исполнение желаний волшебника у неё получилось. Хотя теперь это совсем не важно. Ей не было страшно, когда он внезапно протянул ей свою пораненную её же палочкой руку: кровь под кожей приобрела синевато-фиолетовый оттенок. Что ещё можно было испытать? Крайне много сегодня границ, коих она перешагнула в своём разуме. Поэтому Гермиона смело взглянула ему в лицо, в лицо ужаса всего магического мира, готовясь к любому исходу. В том числе и к мгновенной смерти. *** Тьма была побеждена, но то была лишь её часть. — Знаешь, что такое время? Рука барабанит по грязному каменному полу, впитавшему в себя кровь многих пленников и бывших пожирателей. Эта комната являлась одной из многих, где, по заверениям Малфоя, Волдеморт и его соратники творили чёрные дела. В этом она не сомневалась. Двери везде стали открыты для неё. В кармане всегда хранился ключ, а на груди снова, как раньше, висел на блестящей цепочке маховик, который, правда, приходилось снимать лишь в одном случае. Мерзость. Насквозь скверна её натура. — Не знаю, — сама себе и ответила девушка. — Я ничего не знаю. Встала, отряхнувшись от малой сотой доли пыли давно заброшенного помещения. Почему-то в этих всеми забытых уголках поместья, пусть и с солидным количеством напоминаний о неприятных происшествиях, ей было немного легче. По крайней мере, не настолько хотелось выть от вынужденного и давиться в беспомощных истериках противоречий. И Гермиона, вспомнив обо всём этом, заливисто рассмеялась, но смех тот был пронизан одной горечью и хаосом. Равно как и скорое приглашение Волдеморта, которое он передаст через домового эльфа. Как и всегда. По расписанию ада.