Безымянная

Когда именно наступил момент утра? Гермиона испытывала двоякое ощущение при настойчивом проникновении света в её глаза, хотя она и пыталась плотно прикрывать веки, надеясь на возможность уйти обратно в сновидения. Но, увы, сама природа настойчиво требовала проснуться всем, раз сама она полна бодрости для нового дня. Только Гермиона так не считала и раздражалась на солнечные лучи. Кто вообще открыл шторы? Неохотно разлепив глаза, гриффиндорка всё ещё сонно уставилась на окружающий мир. Пока она не могла понять, что, собственно, вчера произошло, раз не выходит вспомнить подробности своего дня. Как-то смутно, расплывчато… Какие-то лица…. Трудно разобрать весь беспорядок, творившийся в мозге девушки. Расслабленность во всём теле позволяла ещё некоторое время не силиться напрягаться и отдаться послесонной эйфории. Иногда это полезнее — с пустым, но счастливым взглядом лежать в постели и ничего не делать, никуда не спешить. Не планировать очередные проблемы и не вспоминать о нерешённых. Проблемы… Их слишком много. Зачем же она вспомнила это глупое слово? Теперь оно послужит катализатором, и привычная пессимистичность вот-вот настигнет её. Гермиона затосковала, а значит и принялась проявлять активность в виде тревожного ёрзания, шикания от вдруг ставшей неудобной подушки и чересчур тяжёлого одеяла. Любая мелочь приводила в бешенство. Совсем как Волдеморт при разрывании маховика времени. Ох, чёрт! Мигом остатки сна сняло рукой, а свет от утреннего солнца утратил прежнюю яркость, став теперь гораздо блеклее и неприветливее. С трудом справляясь с бурей мыслей, Гермиона удивительно резко приподнялась в кровати, а затем собиралась сразу же встать, но тут случайно зацепилась взглядом за настенный календарь, стоявший на комоде напротив. В груди появилось болезненное покалывание. Как она могла забыть?.. Что ж, по крайней мере, появилась уверенность в том, что Гермиона действительно проспала лишь одну ночь. Первое сентября было выделено цветным среди других расплывчатых чёрно-белых цифр. Даже в такой маленькой детали имелось волшебство, пришедшееся сейчас очень не вовремя. Лучше бы она и не знала о начале учебного года, потому что это злостно напоминало ей о том, как много прошло и как мало Гермиона сделала, чтобы выбраться из всего этого болота прошлого. Если бы она не подчинилась той своей идиотской идее пойти против случившейся смерти Дамблдора, то, вероятно, этот день был бы совершенно иным. Рядом оказались бы её друзья, и вместе они, возможно, возвращались бы в Хогвартс, такой привычный и безопасный… Нет, уже не безопасный. Гарри не стал бы туда ехать, зная о крестражах. Хотя её друг и не успел сказать толком им с Роном о своих планах, Гермиона примерно догадывалась. И она бы согласилась, не раздумывая, даже если поиски крестражей стоили бы ей жизни. Молча размышляя обо всём этом, Гермиона вяло умывалась, ожидая своей участи. Волдеморт мог убить её уже столько раз, но отчего-то оттягивал этот момент. Ах, да, причина могла крыться в маховике времени и её чужеродности здесь. Невольно Гермиона успела предположить, что… Глупо, не стоит думать! И, наверное, только она одна уловила вчера у него скрытую причину такого гнева. Он бы не признал это и знатно повеселился бы, выслушай её гипотезу. Хотя та и вправду выглядела нелепой. Не станет же сам Лорд Волдеморт… Лёгкий шорох, напоминавший крылья дюжины птиц, обозначил расколдовывание двери её комнаты. Гермиона тут же выключила воду, вся обратившись в слух. Марет, если тогда именно она раздвинула шторы, обычно не приходила к ней таким образом. Очень тяжело различить по едва слышным шагам их владельца. Конечно, сидеть в засаде в ванне гриффиндорка долго не собиралась, но… Секунды проходили, а решительности не прибавлялось. Гермиона будто не нарочно, как она себя убеждала, задерживалась то за расчесыванием безнадёжно спутанных волос, то за попытками заплести косу, чтобы сгладить впечатление сбежавшей с шабаша ведьмы, то усиленно вглядывалась в колыхающийся маховик времени. Он висел у неё на починенной цепочке, словно вчерашнее происшествие произошло в её воспалённом разуме. Но это было не так. Наверное… Проверить это можно только, если наконец преодолеть свой страх и вернуться в комнату. Нетвёрдо девушка направилась к нему, заранее подготовившись к самому худшему. Может, это и спасло её: заранее успев понервничать, при непосредственной встречи появилось полезное спокойствие. Волдеморт не повернулся к ней, когда та остановилась неподалёку: его куда больше интересовал пейзаж за окном, хотя навряд ли по-настоящему. Возникающее напряжение между незваным гостем (но это как посмотреть, учитывая принадлежность всего дома Лорду) и Гермионой из-за вопросительных взглядов и молчания продолжилось не очень долго. — Сегодня Люциус отправляется в Хогвартс. — Отстранённо заговорил Волдеморт и неспешно обернулся, не изменяя своему бесстрастному виду. — Славная школа, особенно, когда тебе уже в неё не попасть. Гермиона понимает, что он нарочно делает это, давит на больное, но не в привычной манере. Почему-то сейчас мужчина, несмотря на обидные слова, кажется сухим, пустым, непригодным что ли для выражения завершающих штрихов в виде усмешек, улыбок, заговорческих прищуриваний. Его будто что-то сковывало. — Однако, — и не думая дожидаться от неё ответа, Волдеморт так же прохладно заметил: — Ты можешь утолить свою сентиментальность одним способом. — И каким же? — Проводить Люциуса на поезд. Видишь ли, — равнодушно пожал плечами, словно он был здесь не при чём, — Абрахас нынче даже не в состоянии сесть. Гермиона мрачнеет. Ей до сих пор часто снятся ужасные сны, содержащие обрывки того дня, доказывающего способность Лорда наказать виновных как следует. Однако последствия Круциатуса проходят за пару дней. Неужели отец Люциуса испытал в уже её отсутствие что-то кошмарнее? Но чтобы настолько… Она думала, что после тех посыланий заклятий в каждого, когда Лорд спас её в последний момент, и было основным наказанием. — Так что ты скажешь? И это всё? Вот что ей действительно очень хотелось сказать. После вчерашнего он внезапно дарует ей такую щедрость перейти за границу его поместья, которое успело давно стать чуть ли не единственным миром для неё. Никаких упрёков, оскорблений, угроз… Что успело произойти за промежуток, в котором она была насильно погружена в сон? Или всё-таки ничего не случилось? Гермиона почувствовала, как начинает медленно сходить с ума. — Но мне нельзя выходить из твоего поместья, — неуверенно возражает Гермиона. Она не знает, как себя вести и нормально ли вообще продолжать поддерживать нейтральную беседу. Может, он сам ждёт от неё каких-то действий? Если только это действительно происходило. Иначе она самовольно сдаст ему и себя, и профессора Фламеля. — Без меня — никогда. Но я сопровожу тебя. Люциус может добраться до поезда самостоятельно, — Лорд Волдеморт подходит ближе, пробуждая то волнение, которое мучило гриффиндорку в ванной. — Мне бы не было до него дела, если бы не собственная выгода. Но об этом знать необязательно тебе. — Тогда… — Она опасается смотреть на него и не понимает, хочет ли она, чтобы вчерашнее было правдой. Конечно, им обоим и всему миру будет лучше, чтобы всё оставалось плодом её воображения… Гермиона замечает как-то слишком сжатую руку в кулак у Волдеморта и сдавленно говорит: — Да. Хорошо. Маховик целый, никаких следов об их с учёным крахе. Но теперь Гермиона не может угомонить своё и яркое, и непонятное воспоминание. Объятья. Она помнила их, это было совершенно точно! Как это объяснить? — Одевайся. Сейчас. Гермиона действовала, как в очередном сне, либо как вчера перед отключкой, сжатая в кольце рук Волдеморта, который в данный момент без лишних слов сел за её стол и напористо наблюдал за ней. Гриффиндорка неловкими движениями достаёт из шкафа первую попавшуюся мантию и никак не может сосредоточиться на выборе внутренней части одеяния. — Сегодня будет тепло, — равнодушно доносится до неё эхом голос Волдеморта, и Гермиона решается на лёгкое изумрудное платье с открытыми плечами и руками. Она не решается попросить его выйти из комнаты, а сама чуть ли не бегом, желая не поспешить исполнить его приказ, а просто для укрытия от этих синих глаз, устремляется в ванную. И продолжает пребывать в своих мыслях, таких спутанных и противоречивых. Волдеморт мог тогда отнести бессознательную девушку и спокойно восстановить цепочку, на которой всегда висел маховик. Вполне естественно. И это ставило её в тупик. Ещё и платье оказывается слишком коротким… Хорошо, что она в любом случае накинет простую тёмную мантию. Сейчас Гермиона даже рада отсутствию в гардеробе типичных маггловских вещей в виде ветровок, курток и пальто. Повторно боязно выходить к нему, тем более для оценивания. Гермиона не сомневалась, что сейчас-то он не устоит перед желанием высказать что-нибудь неприятное. Например скажет, как не подходит хорошая одежда для грязнокровок. — Мантия слишком длинная. Тебе не кажется? Толком перешагнуть порог-то не успела, как Волдеморт действительно начал досаждать ей. Но она не ожидала именно такой сути вопроса… Длинная? Это обычная мантия, какие носят большинство волшебников! Короче никто никогда не носил даже в её времени, потому что этот вид одежды на то и был предназначен — скрывать практически полностью человека, давая лишь смутные представления по его силуэту. — Нет, — сдержанно ответила Гермиона. — А мне кажется. А был ли у неё выбор? Она всегда находилась в его власти, и этим его волшебным укорачиванием чуть выше колен он напомнил ей об этом и о… давнем обещании того, чего она боялась. Создалось отчётливое ощущение, что ничерта Волдеморт не забыл и вообще, собственно, никогда не забывал. Он помнил всё и использовал это против Гермионы. *** Ох, не верится! Неужели она вновь гуляет по улицам Лондона? Пусть и с опасениями, пусть не в своём времени и под конвоем Лорда, ловя слишком частые молящие взгляды Люциуса, но… Чёрт, она счастлива. Она счастлива! В этот момент даже Волдеморт не казался монстром и при свете изредка выглядывающего солнца был почти безобидным. Гермиона всеми силами старалась не думать хотя бы вне поместья о подробностях последних запомнившихся моментов перед тем, как очнуться уже в своей комнате. Пусть же проблемы и её возможное сумасшествие остаётся в этих злосчастных стенах, повидавших вещи похуже, чем душевные метания гриффиндорки. На вокзале, полном беспечных, счастливых студентов Хогвартса и выкриков сов, Лорд, и до этого подозрительно молчавший по дороге, сделал нечто, разбивающее всю атмосферу ложного предвкушения школьных времен — оставил девушку с блондином. Но прежде подозвал растерявшуюся и обескураженную Гермиону к себе. — Я скоро вернусь. А в случае побега я обязательно отыщу тебя в любой точке планеты, — сдержанно, что не меняло сути предложения, молвил Волдеморт, склоняясь к её лицу, так преодолевая разницу в росте. Однако ей было очень некомфортно и тяжело в груди от нехорошего предчувствия. — От меня ты не скроешься… Как и твои секреты с Фламелем, дорогая Гермиона. Она не сумасшедшая! Это было! Было! Он кивнул напоследок смиренно дожидавшемуся Люциусу неподалёку и ещё раз обменялся взглядами с побледневшей девушкой. Его вполне удовлетворил внезапно болезненный вид Гермионы. Торжественно сверкнув глазами, мужчина скрылся за пределами волшебной платформы «девять и три четверти». Люциус неуверенно улыбается ей, а Гермиона даже не замечает его, продолжает бессознательно следовать за ним к одному из вагонов поезда. Неравномерный быстрый стук сердца был на первом плане — остальные звуки едва были слышны для неё. — Послушай, пока я не уехал… Я должен сказать, что очень жалею обо всем, что помешало развиться нашему общению. Я правда хотел быть твоим другом, Джин, — упоминание её второго имени заставляет Гермиону вырвать себя из внутренней борьбы и удивлённо приподнять брови. Люциус воспринял этот жест по-своему. — Знаю, я бы тоже не простил себя никогда. Но, клянусь, Тёмный Лорд узнал не по моей воле о твоём побеге… Я пытался спасти тебя, поверь мне! Только потом он что-то сделал с моей головой… Гермиона тоскливо глядит, как он напряжённо размышляет и пытается подобрать подходящее слово для деятельности Волдеморта. Речь шла, конечно же, о легилименции, но Люциусу это знать ни к чему. — А когда тебя пытали… Меня заставили там присутствовать, хотели, чтобы я поучился практике на… тебе. Но я бы никогда не сде… — Всё в порядке. Не думай об этом, правда. — Гермиона не чувствует искренность в своих словах, ей хочется омерзительно фыркнуть от фальши и этой вымученной улыбки на своих губах. — Я уже давно не злюсь. Садись лучше в поезд, он вот-вот отправится. Люциус не видит, что она вот-вот сломается? Разве никто на этом проклятом вокзале не замечает, как плохо, как тошно ей?.. Можно уехать вместе с ним в Хогвартс. Навряд ли у неё бы возникли проблемы, если кто-то спросит, кто она такая. Представиться ученицей с другой школы или оглушить кого-нибудь из самих ребят, выпить оборотное зелье, притвориться… Как это делал целый год Барти Крауч. Как самый настоящий пожиратель смерти. Гермиона не сделает этого, она знает заранее, потому что это единственное, что отличает её от живущих за стенами монстрами и их главаря. Как бы не хотелось сбежать, ослушаться Волдеморта, придётся смотреть на уезжающий поезд, с трудом сдерживать слёз и сдерживать порыв бежать вдогонку уходящей возможности. Иначе пострадает не только она. Второй поворот впереди по правую сторону. Украдкой оглядываясь по сторонам, Гермиона не увидела обладателя голоса. Её иногда толкали уже покидавшие вокзал родители и не доросшие до поступления в Хогвартс младшие братья с сёстрами, однако идти с ними она не должна. Волдеморт был рядом и учтиво, насколько это было возможно, оповестил её через легилименцию. Гермиона идёт против течения толпы и надеется, что всё это время Волдеморт не следил за ней намеренно и не проверял её на верность. И не читал все мысли гриффиндорки… Она мысленно отгораживается от компрометирующих переживаний, глубоко вздыхает и заворачивает за нужный угол. Её нетерпеливо поджидал раздраженный Лорд Волдеморт. Весь в крови. Гермиона сглатывает и неуверенно делает шаг назад. Может, она должна была подойти попозже?.. — Что такое? — с приторной заботой тихо спрашивает Лорд, скрестив руки: на них крови было больше всего. Весь облик мужчины напоминал самого настоящего потрошителя. — Н-ничего… — Тогда подойди. Она приближается, смотрит в пол, но затем осмеливается поднять к нему голову. Кое-что промелькнуло у неё в мыслях. Стоило ли? Пока Волдеморт ничего не предпринимал, и это если не хороший, то утешительный знак. Подумав ещё раз, Гермиона решается и медленно, намеренно демонстративно вытаскивает волшебную палочку. Мгновенно от этого действия гриффиндорка оказывается прижатой к кирпичной серой стене. Его рука успела начать упираться ей в шею, надавливая и не позволяя вдохнуть полной грудью. Она же предприняла все меры предосторожности! И отчего ему так злиться, если он способен в любой момент сам уничтожить её? Гермиона непонимающе глядит на него, на то, как он не останавливается на просто доставлении неудобств и стискивает её шею до посинения. Он вправду собирается… — Я… я хоте… Нужно преодолеть невозможность говорить от боли. Иначе это будет конец. — Помо… хотела помочь! Лорд словно не услышал объяснения Гермионы. Зрачки его глаз были широко расширены, что даже трудно было увидеть отныне постоянные вкрапления красного в радужке. В этом проулке было темно, но, сквозь хрипы и неумелые, ослабленные движения, чтобы освободиться, она думает о причине его тёмных пропастей вместо нормальных глаз. Кажется, расширенные зрачки свидетельствовали не только о недостатке солнечного света. Волдеморт получал настоящее удовольствие от чьего-то медленного лишения жизни. Упавший у какого-то в другом конце вокзала человека чемодан служит её спасением. Волдеморт прекращает зверскую хватку, но не спешит убирать руку. И пару раз странно шевелит указательным пальцем. Это напоминало поглаживающее движение. — Можно?.. — говорить больновато и тяжело, но больше она не могла выносить этого. Вопрошающе смотря на него и не дождавшись никакой реакции, кроме до жути пристального и близкого взгляда, Гермиона тихо шепчет очищающее заклинание. Тот удивился и насмешливо покачал головой. Не нужно пояснять, чтобы понять, что он до сих пор считал её бездарной в области магии из-за её магического происхождения. — Как омерзительно трогательно. Он не отпускает её, а продолжает придерживать. Сколько это длится? За это время кто-нибудь да должен был пройти мимо этого поворота и случайно заглянуть… Она ждёт освобождения, но спустя пару секунд получает иное: сам мужчина прижимает голову к свободному месту над плечом девушки, упирается, должно быть, больно в жёсткую стену. От него исходил запах тяжёлого, дурманящего парфюма. Страшно… от чувства непредсказуемости последствий, если она скажет или сделает что-то не так. И вдобавок имелось смутное облегчение в груди Гермионы. — Что ты делаешь? — резко шипит Лорд, когда девушка опасливо прикоснулась к его голове и будто утешительно погладила, совсем как… дикого зверя. Чёрт, и правда, что она делает? Оба они отпрянули друг от друга. Только мужчине было куда податься, а ей же пришлось поморщиться от сильного врезания в кирпичную стену. — Идем. Кто из них это сказал? Кажется, снова одновременно. Гермиона несколько стыдливо поспешила отвлечься на выроненную из рук волшебную палочку. Она не успела и выпрямиться, как увидела мужчину уже у самого выхода из прохода. Расстояние, возникшее наконец между ними, помогло понять, что парфюм Волдеморта был вполне обычным, приятным, но не околдовывающим. На самом деле, иная субстанция проявила себя в таком аспекте, смешиваясь с невинными духами. От внезапно пришедшего озарения Гермиона ускорила шаг, будто это гналось за ней. Это тёмная магия тогда вышла за пределы его тела.