Безымянная

Новое перемещение при помощи трансгрессии, и Гермиона поспешила освободиться от руки Волдеморта. Но если на момент отправления в Лондон она сделала это из-за вежливости и приличия, то теперь более глубокие чувства владели ею. Почему на этот раз их точка назначения была не самим домом Лорда, а пляжем? Причём место было достаточно отдалённым, даже чересчур. Если Волдеморт являлся хозяином защитных чар, ему бы не составило труда разблокировать их по нужде. Собственно, это-то он и делал, когда она и Люциус успели в последний раз окинуть один из коридоров поместья перед мгновенным уходом. Тем не менее, вопросительный взгляд Гермионы мужчина не посчитал нужным удовлетворять ответами и только кивнул, как бы приглашая её первой пойти к дому. Пришлось повиноваться. Делать было нечего. Не досаждать же его расспросами! Не теперь, когда несколькими минутами ранее между ними случилось что-то… В общем, что-то случилось. И Гермиона не понимала, рассчитывал ли сам Лорд на такой исход или тоже нынче прокручивал в голове обрывки события, анализируя. Она даже не стала оборачиваться лишний раз, когда услышала подозрительное короткое шептание и знакомый треск. Ветер достаточно заглушил это, чтобы разобрать сказанное Волдемортом кому-то точнее. Но она, упорно глядя на вырисовывающийся всё ближе дом, имела уже догадки на этот счёт. Марет была на какой-то крошечный период прямо здесь. Услышала зов хозяина и… приняла от него поручение? Вполне может быть, но что оно в себе содержало? — Не торопись идти в свою комнату. Ветер продолжал бушевать, но почему-то эту фразу гриффиндорка услышала ясно. Неужели он снова проник в её голову, а она настолько привыкла к этому, что и не заметила никаких последствий в виде чугунной головы? — Ты поняла меня? — Лорд Волдеморт находился в действительности, не в её мыслях, а прямо в паре сантиметрах от головы позади. Хотя от такой неожиданности и без его принуждения она сосредоточилась на нём одном. Значило ли это, что он намеренно заставил её поначалу идти первой, чтобы без лишних ушей связаться с домовым эльфом? Чёрт, она и не знала, что лучше: иллюзия одиночества и буравящий взгляд за спиной или вот такое. — Да. Гермиона обрадовалась своему уверенному голосу, когда на деле в девушке царил хаос. И новое предчувствие, яро кричащее о приближении чего-то важного. Иначе бы Волдеморт не хотел её задержать по приходу, который с каждым шагом ближе. И ей ещё казалось, что они трансгрессировали крайне далеко! Чушь. Дальнейшие минуты, долгие от напряжения и дискомфорта, они провели в тишине. Гермиона иногда хотела попытать удачу и что-нибудь сказать Лорду, но его образ кровавого потрошителя и не думал забываться. Наоборот становился всё ужаснее и страшнее. По крайней мере, это объясняло, зачем вдруг ему понадобилось провожать какого-то сына одного из пожирателей, да к тому же знатно разозливших его. «Мне бы не было до него дела, если бы не собственная выгода». Лучше бы она отказалась провожать Люциуса. Ей вообще не следовало быть там, заставать Волдеморта таким. Слухи, сохранившиеся и в её времени о деяниях Волдеморта, в основном не соприкасались с тематикой простого, физического насилия. Иначе каким образом он выглядел так, словно чуть ли не живьём сдирал кожу с неприятеля или изрезал его вдоль и поперёк? Гермиона тяжело выдохнула, пытаясь сопоставить факты. Здесь должна быть разгадка, какое-то объяснение… Ведь Волдеморт, когда она завернула за тот проклятый угол, держал в руках одну волшебную палочку, ничего иного, что бы служило орудием для нанесения увечий! А если имелись заклинания для подобного дела? Умный, а Волдеморт им, без сомнения, был, никогда бы не убивал кого-то столь заметно с уймой людей неподалёку. Это было похоже на последствия взрывания полностью человека поблизости… Как во время мести за непослушание пожирателей. Руки покрывались мурашками, хотя видеть их было нельзя через мантию. Его тёмная энергетика была ощутима до сих пор. Крестражи, которые он давно создал… Эта его бесчеловечность, исходившая магия… Он что, потерял контроль над собственными силами? — В мою опочивальню, — без промедления бросил Лорд, волшебной палочкой заранее распахнув перед ней настежь с серебристыми узорами тёмную дверь. — Живее. Рассредоточенно уставившись на проход, Гермиона замедлилась и тревожно спросила: — Зачем? — Чтобы прояснить ваши непростительные ошибки. В этот момент ей до безумия захотелось, чтобы случилось что-то радостное для пожирателей и их хозяина, чтобы Волдеморта вновь было не до неё, чтобы торжество от победы и необходимость продумывать следующие планы с армией помешанных на очищении от грязной крови перекрыло надвигающееся неизвестное. — Прошу, — Волдеморт был непоколебим и уже с настойчивостью сверлил её взглядом. Она не сомневалась, что в случае продолжения медления, он перейдёт к иным мерам. Быть, например, насильно втиснутой в его комнату не казалось привлекательным. Нужно сделать лишь то, что в её силах: подготовить себя к неизбежному. — Вы всегда посылаете домовых эльфов за Вашими гостями и заставляете их ждать? Я же сказал: не в моей власти выяснить так быстро то, о чём Вы просите меня! — Гермиона не знала, как реагировать на неугомонного Фламеля, по виду разозлённого больше, чем когда-либо. Но временами голос его срывался или дрожал. Он пытался скрыть за напускными эмоциями свой настоящий страх. — Переместиться в такое далёкое время, к тому же не в прошлое, а в будущее… немыслимо! Гермиона?.. Только поднявшись с одного из кресел учёный наконец обнаружил, что их здесь было трое. Воцарилась неловкая пауза. Похоже, Фламель и сам понял, как напрасен сказанный им монолог в свете присутствия девушки. Гермиона осмеливается открыть рот для выдавливания некого приветствия, но Лорд опережает её, когда на короткое мгновение кладёт руку на плечо девушки и холодно, что на секунду создаётся ощущение порыва снежной пурги, выдаёт: — Лжёшь. И закрывает за собой дверь с громким, зловещим стуком. Бесполезно пытаться ей с Фламелем делать вид, словно ничего не происходило. Она, конечно, и рада доказательству сохранения своего рассудка, но факт раскрытия Волдемортом их тайного изучения маховика… Как же сильно Лорд был зол за это, нет, за факт времяпровождения девушки с учёным без его ведома. Это обескураживало. И одновременно многое объясняло, только был вопрос: возможно ли поверить в… собственническое отношение мужчины к гриффиндорке? Он перенёс момент расставления всех точек над «и» на следующий день, но этим наоборот подчеркнул свою оплошность. Иначе бы сразу оттолкнул Гермиону, заставил её пожалеть об этом, а никак не обнимал бы. Нет. Воздуха не хватало от небывалого напряжения, несмотря на настежь распахнутые окна. Гермиона ждёт решения своей судьбы, преодолевая желание спрятаться в себе и переводит взгляд с заметно вспотевшего Фламеля, отчего-то тоже ничего не говорящего, на Волдеморта. И мгновенно видит те знакомые, по-дикому будто впитывающие в себя информацию покрасневшие глаза, полные жажды, нетерпения, полного сосредоточения. Волдеморт, пока она так легкомысленно придерживалась позиции наблюдателя, давно беспорядочно и грубо читал разум профессора Фламеля, а тот мужественно терпел. Плотно сжатые губы Николаса, приобретавшие нездоровый желтоватый оттенок взмокшие щёки и чуть заметно дрогнувшая борода из-за напряжения подбородка говорили об окончании его выдержки. Легелименция, как говорилось в книгах, в основном не оставляла последствий, въевшихся навсегда. Если только это не был могущественный, искусный в своём деле волшебник, который имел способность узнать за поразительно короткое время всю жизнь испытуемого. Гермиона была в отчаянии, потому что заранее знала, что Фламель рано или поздно не сможет совладать с собственным мозгом. Он буквально сходил с ума. — Остановись! — Гермиона просит с искренней мольбой, на какую была способна. — Ты же уничтожишь его! Пожалуйста! Но это бесполезно, как и ярое желание девушки предотвратить муки профессора: хоть и удалось неожиданно броситься к Лорду, отвлечь внимание, переключить полностью на себя не вышло. Тот лишь раздражённо отталкивает её небрежным взмахом палочки. — Я знал, что этот чёртов старик будет до последнего не торопиться, — подмечает спокойно Волдеморт под звонкий звук разбивания чего-то хрупкого. Гермиона с лёгким пошатыванием переступает через осколки вазы, которую она ненароком задела. — Осторожно, не порть мне ковёр своей грязной кровью. Раздаётся сдавленный крик, полный невыносимости самого себя. Наверное, этого, потому что Гермиона могла только гадать, со слезами глядя на вздрагивающего уже всем телом, точно в судорогах, Фламеля. Это ужасно — не находить выхода из непрекращающегося потока воспоминаний, испытывать повторно каждую новую секунду абсолютно иную эмоции: от облегчения до горя. Жизнь, особенно вся, адская штука, если попытаться поместить её в один бокал и выпить залпом. Волдеморт проворачивал сейчас с профессором нечто подобное. — Я прошу тебя! — без особой надежды восклицает Гермиона и, совершенно раскиснув, возненавидев свою беспомощность, жмурится. Темнота не помогает отгородиться, только сильнее усиливает слух, улавливающий хрипы и стоны профессора вперемешку с ледяным безжалостным голосом: — Ты права. С него хватит. Шокированная, она распахивает глаза и встречается со взором Лорда, устремлённым уже на неё. — Что ты сказал? — Гермиона боялась поверить в прекращение этого ужаса. Ещё больше она опасалась возобновления. Но пока он правда ничего опасного не предпринимал, при этом игнорируя невнятное бормотание Фламеля, который, по-видимому, не успел оправиться от наплывших приятных и самых гадких воспоминаний. Что ж, профессор хотя бы не успел сойти с ума. — Я узнал достаточно, чтобы самому заняться маховиком. Гермиона, — Лорд кивнул и требовательно протянул к ней раскрытую ладонь. — Снимай его. Почти бессознательный ученый, схватившийся за последнюю соломинку в виде соседне стоявшего столика, падает навзничь вместе с ним и содержимым из кипы книг, колб и, слава Мерлину, не горевшим свечам. Волдеморта это зрелище забавляет. Не препятствуя ринувшейся девушке помочь подняться профессору, он снисходительно смеётся. — Ах, да, совсем забыл, — у неё получилось заставить Николаса опереться спиной о край кресла, но резкое прекращение веселья в его голосе и зловещие ноты в тоне голоса Лорда заставили помедлить. — Авада ке… — ТОМ! Она каким-то чудом понимает, хоть и не видела всё сразу, что Волдеморт собирается убить именно профессора. Ошибись, и её крик стал бы последним в её жизни. Знатно рискуя, Гермиона, спотыкаясь, встаёт и, неотрывно глядя на мёртвое от отсутствия эмоций лицо Тёмного Лорда, без остановки принимается лепетать бесконечное число раз мольбы. — Ты утомляешь… — раздосадованно комментирует все её манипуляции мужчина. — Убей меня вместо него! Послушай, я не отдам тебе маховик, если ты причинишь что-то ещё профессору! — в горле пересохло от слишком долгого непрерывного говорения. — Пожалуйста, отпусти его! В итоге она приближается к нему вплотную, сама не заметив, как неизвестно когда вытащила свою волшебную палочку. Только навряд ли можно было причинить особый вред такому, как Волдеморт. И всё-таки Гермиона принимает решительный вид, а затем с готовностью делает шаг назад, словно намекая на дуэль. Будь, что будет. Где-то позади них доносятся едва слышные зовы Гермионы по имени. Возможно, Николас Фламель и хотел помочь ей, но в таком состоянии его шёпот только отвлекал, напоминал желающему его убить о том, что, вот, посмотри, я ещё дышу и осознаю всё вокруг. Наверное, от шока девушка сейчас вполне была благодарна тому, кто бы наложил на учёного заклинание временного молчания. Лорд, на удивление, и не думает отодвигать её, просить отойти. Вместо этого он вздыхает и направляет, кажется, палочку к ней. Значит, он согласен на дуэль. Если она правильно поняла… Гермиона уже потеряла долю прежней непоколебимости и начала сомневаться в разумности своей идеи. — Я не смогу убить тебя, грязнокровка. Ты не с этого времени. Сначала на уровне груди, затем кончик тонкого дерева твёрдо упирается ей в ключицу и неспешно поднимается выше. Над плечом. — Авада кедавра. Одна секунда, не стоившая ничего в сравнении с бесконечным течением времени, но доказавшая своё равенство по силе изменений. Если бы она моргнула в этот момент, то не успела бы увидеть полыхание светло-зелёного взметнувшегося волшебства. Перед ней бы предстал сразу мертвец с застывшим приоткрытым ртом. Должно быть, профессор хотел что-то успеть сказать, как-то запротестовать. Напрасно надеялся. Слишком поздно, когда ты мёртв. Мёртв. Мёртв… О, нет! Это произошло на самом деле? — Что ты сделал… — бесслышно, одними губами прошептала гриффиндорка, продолжая вглядываться в уже равнодушное к ним лицо. Она не моргала и не испытывала дискомфорта от этого, она даже не дышала, хотя несколько позже организм запротестовал и принудил её судорожно сделать глоток едкого, пропитанного тьмой, следами всего гадкого воздуха. — Что ты сделал… Что ты… Волдеморт не реагировал на неё. Он принялся заниматься тем, что бы делал, если бы пришёл сюда один: снял плащ, повесил на крючок и с равнодушием прошествовал мимо неё и убитого им Фламеля к высокому настенному шкафу. Ему всё равно. Для него это обыденность. Но… Ведь Николас Фламель был жив в её времени! Пусть и благодаря философскому камню — сейчас бы без помощи эликсира он так же давно покоился бы в могиле -, и всё-таки жив! А собственные глаза кричали ей об обратном. Из-за неё… Могло ли произойти полное изменение какого-то события в прошлом? Гермиона помнила, как при первом в её жизни маховике учитель по трансфигурации настойчиво акцентировала внимание на необходимости быть осторожной. Последствия окажутся совершенно непредсказуемыми. И именно сейчас случилось то, чего опасалась Минерва. Что же теперь будет? По её вине тело известного учёного и обладателя философского камня скоро начнёт процесс гниения, ничего больше. Это не должно было случиться! Как, в принципе, и её присутствие в этом времени. Гермиона оживает, но не надолго: в голове появилась последняя, нелепая надежда на чудесное воскрешение профессора. Разве не способен был философский камень помочь?.. Пусть будет так, пожалуйста! Очевидно же, что шанс должен быть: Волдеморт и сам планировал своё возрождение подобным образом. — Как насчёт того, чтобы наконец отдать мне маховик времени? Однако, в отличие от придерживающегося морали Николаса, Том Реддл имел, по меньшей мере, семь крестражей уже на первом курсе их обучения с Роном и Гарри. Здесь было другое. Неужели всё напрасно? Неужели ничего не исправить?! — Ты… — Гермиона почти не видит ничего перед собой, вообще с трудом фокусируется на чём-либо. Ещё несколько мгновений лицо Лорда то расплывалось, то становилось непривычно чётким. Возможно, она тоже умирает… Это было бы очень кстати: лучше смерть, чем мотать положенный срок с этим неимоверно тяжёлым чувством вины. Не согласись она на тайные встречи с профессором Фламелем, он бы не умер сегодня. — Что ты сделаешь с ним? — Что угодно. — Если тебе не трудно, передай его тело Пернелле Фламель. Может быть, когда-нибудь (или это лишь детская слепая вера) его жена исправит ошибку Гермионы. По крайней мере, Пернелла хоть как-то попытается. А Гермиона… Гермиона ни на что не годна. — Хорошо. Я сделаю это. А теперь я бы попросил, пока без принуждения, — взгляд Лорда опустился ниже лица гриффиндорки, — соизволить исполнить и мою просьбу. Он хочет заполучить маховик, и отныне у него не будет никаких препятствий для заключительных этапов создания прямого пути к своей цели. — Ты же не планировал брать меня с собой в моё время? — Разумеется, нет. — И ты собираешься оставить меня здесь? Молчит. Но она видела в его глазах сомнение. Нет, Волдеморт не передумал насчёт решения перемещаться вместе с ней. Он раздумывал над её дальнейшей судьбой. Убить-то, как уже сам говорил мужчина, её нельзя. Чёрт побери, это же вечное проклятье! Она могла не стареть и видеть весь этот ужас, гадать, лишаться покоя от незнания, как много наворотит Волдеморт в будущем и сколько ещё ему предстоит подкорректировать для своего удовлетворения, пока жизнь вокруг девушки вертелась пустая и ушедшая. Её участь была практически предрешена — гнить долгие десятки лет внутри в семидесятых годах и только ждать, ждать, всё время ждать. А поблекшие глаза обладателя философского камня уныло смотрели примерно в её сторону, когда она невольно потопталась и встала на место, где ранее находился Волдеморт, где он произносил смертельное заклятие. — Гермиона. — Угрожающие нотки хоть и появились у мужчины, палочку он так и не достал и не поднялся с заправленной постели, на которую недавно присел. Ему не было нужды прибегать к решительным действиям. Он чувствует своё превосходство и делает ей большое одолжение, позволяя тянуть и дальше зачем-то минуты. Остались нюансы, верно? Гермиона проиграла, причём давно. Глупо искать среди комнаты ответы или раздражающе для Лорда теребить маховик времени. — Тогда… — запнувшись, мысленно девушка удивилась своему всплывшему выходу, последнему. — Тогда я сама убью себя. У меня получится! В какой-то момент это становится таким правильным и естественным. И отчего раньше Гермиона не прибегала к этому? Все условия созданы давно: осколки от вазы беспорядочно валялись в нескольких шагах, и некоторые из них хорошо подходили своими заострёнными концами. Она успевает вовремя заметить понимающий взгляд Волдеморта и его напрягшийся лоб. Он не успевает помешать ей быстро склониться к орудиям. — Мне очень жаль, что ты мертвее и уродливее внутри, — Гермиона поднесла острие к сонной артерие, — чем буду сейчас я. Отчаявшаяся гриффиндорка понимает, как тяжело кончать с жизнью самостоятельно. Непрерывно следя за осторожно встающим Волдемортом, про себя она отсчитывает несколько секунд и закрывает глаза. Лучше напоследок увидеть ничего, чем его. Под ускорившиеся шаги Гермиона специально не рассчитывает силы и наотмашь, от души, как если бы отбивала мяч за беспечной игрой, направляет осколок обратно к шее со стремительной скоростью. Осколок не сильно ощущается в шее, не считая лёгкого укола боли в начале. А затем, не поверив, что такая бесчувственность была последствием состояния аффекта, Грейнджер приоткрывает один глаз и смотрит искоса. Раньше положенного, когда нельзя было бы исправить суть раны, кусок дорогой вазы рассыпается в песок. Магия. Глупая, ГЛУПАЯ ОНА, ГЛУПАЯ МАГИЯ. Всё такое ГЛУПОЕ! Гермиона смеется истерично, ибо она всерьез собиралась убить себя. Ибо он снова зачем-то спас её. Ибо он стискивал её плечи, как будто давно потерянную вещь. И Лорд Волдеморт совершенно не знал, куда спихнуть ярость, а потому, издавая почти рычащие оскорбления, каких свет не видывал, рвал с неё мантию на клочки, не замечая ничего, оставлял на ней синяки, пихал к стене и, когда девушка уже задыхалась от своего неконтролируемого безумного смеха, была полуголой, Волдеморт вдруг замер и осмотрел её противоречивым взглядом. Она не сопротивлялась. Она всё продолжала смеяться, потому что знала, чувствовала, что каждое его больное прикосновение, точно змеиные кусания и поцелуи, были будто попыткой доказать ей обратное: он ещё жив. И она бы поверила, правда хотела этого, если бы не находящийся в метре труп Фламеля.