***
Немногим ранее Только магия чудесной ЛедиБаг начала всё возвращать на свои места и в зоопарк вернулись звери, как Нино снова проявил чудеса добродетели и принялся что есть силы вытаскивать упёртую и глухую до рыка гориллы Алью из вольера. Даже несмотря на то что ей было плевать, несмотря на то что она царапалась, кусалась, впивалась ногтями в кожу и взглядом могла бы испепелить, он всё же вытащил её оттуда и первым делом побежал к Маринетт – ему так много надо сказать, пока в нём есть запал, иначе после он будет только и делать, что прятаться от неё по самым тёмным углам. Нино сначала бежал так, будто участвовал в марафоне и решил сразу вырваться вперёд, но когда известная пекарня возле коллежа стала становиться с каждым шагом всё чётче и чётче, он перешёл на шаг и начал восстанавливать сбившееся дыхание. Маринетт так рядом, так близко, а вид у него, мягко говоря, не самый подходящий: руки сильно исцарапаны и на них хорошо видны следы от укусов и ногтей, особенно следы от клыков подруги, ставшей как будто рассвирепевшей гориллой. Лицо у подбородка исцарапано, как и шея, да ещё она и ухо зацепила. Ох, и как он собрался разговаривать с любовью своей жизни, пребывая в таком ужасном виде? Как же стыдно, но выхода нет – или сейчас, или уже никогда! Три мерных стука в дверь пекарни. Нино слабо приоткрыл дверь, и колокольчик оповестил всю округу о его прибытии, но, к счастью для него, в пропитанной ароматами свежей выпечки пекарне нет никого, кроме матери Маринетт. – Мадам Чэн, здравствуйте, – тихо произносит он, заходит в помещение и тихо, почти бесшумно, закрывает за собой дверь. – Мне очень нужно поговорить с Маринетт – дело жизни и смерти… нет, не надо её звать сейчас, не надо. Нино поднял руки тыльной стороной вперёд и согнул в локтях. Царапины и следы от укусов слабо, но всё же кровоточат и маленькие струйки крови стекают по запястьям и, собираясь у локтей, капают на пол. Нет, в таком виде перед Маринетт нельзя появиться, нужно хотя бы бинтом всё это прикрыть, а ещё лучше – обработать. – Понимаете, я живу далеко, даже очень далеко и у меня совершенно не было времени вернуться домой и заняться своими руками, а с вашей дочерью мне надо поговорить очень срочно. Пожалуйста, помогите… – затараторил парень, пытаясь не допустить того самого рокового момента, когда мадам Чэн позовёт свою дочь и та увидит его в таком ужасном виде. Мадам Чэн несколько раз согласно кивнула и убежала за аптечкой. Она смочила ватные шарики в перекиси водорода и стала обрабатывать на теле, уже прилично за сегодня настрадавшегося парня, царапины и укусы. Без вопросов, конечно же, не обошлось: – А кто это тебя так? – Кошка, - не думая, ответил он, но поймав полный недоверия взгляд мадам Чэн, он взглянул на место укусов и, несколько раз быстро моргнув, добавил. – Очень злая кошка. Я пытался вытащить её из вольера с гориллой, а она меня так отделала, что вот, сами видите. Глупая отговорка, но благо после этого вопросов больше не последовало, а когда его руки покрылись несколькими слоями бинтов, а все царапины и следы от ногтей были обработаны, только тогда Нино попросил позвать Маринетт для самого важного разговора в его жизни. – Маринетт! К тебе пришли! Это Нино! И Маринетт, как уже известно, забегала по комнате, пытаясь принять вполне опрятный вид. Спустя три минуты она спустилась в пекарню и… Нино словно умер. Он забыл, каково это – дышать, только увидев своими глазами прекрасную и милую, одетую в красивое красное летнее платье, Маринетт. Если бы здесь не было мадам Чэн, то он бы рухнул в обморок и никакие нюхательные соли не смогли бы привести его в чувства. Кажется, что он влюбился в эту неземную красоту ещё раз, что готов прямо сейчас пасть к её ногам и умолять лишь об одном: принять его! пригреть! найти место в своём сердце и позволить ему любить только её и больше никого! Как же счастлив он видеть, что с Маринетт всё хорошо, что она сама добралась до дома и прибывает в прекрасном расположении духа, но всё это не отменяет того факта, что, несмотря на радость и доходящее до эйфории счастье, в глубине души он чувствует себя последним в мире человеком. Ничтожеством, бросившим Маринетт одну тогда, когда ей больше всех была нужна помощь! Ты, сверкая пятками, убежал от страха прочь, но ты хотя бы имеешь право утешать себя тем фактом, что Алья сейчас в порядке… почти в порядке. – Пошли, – тихо ответила прекрасная дева и так же тихо вышла из пекарни. Нино, поблагодарив мадам Чэн за оказанную помощь, последовал за своей любовью. – Что это с тобой? – Это? Ну… – Нино криво улыбнулся и почесал затылок. Как же ему не хочется говорить об этом, но у него нет привычки кому-либо врать, только может чуть-чуть недоговаривать, а врать ей для него и вовсе смерти подобно. – Алья. Когда все звери вернулись на места и, как оказалось, ЛедиБаг заперла нас в клетке, где живут гориллы… “ГОРИЛЛЫ?!!” – Маринетт испуганно перевела взгляд на Нино и тут же остановилась. Она допустила в своей жизни огромную ошибку, посадив своих друзей туда, в этот огромный вольер, думая, что этим она им обеспечила безопасность, но вместо этого она их чуть не погубила. – Что с Альей? С ней всё в-вв ппор-рядке? – её полные жалости глаза устремились на него. Пожалуйста, пусть он скажет ей, что всё хорошо, пусть он даст ей повод успокоиться и перестать накручивать, перестать думать, что это она во всём виновата. – Да, она в порядке. Маринетт облегчённо выдохнула и прижала руку к груди. Словно камень с души свалился. С неё на сегодня хватит боли и разочарований, хватит нервных потрясений и прочих не слишком приятных штучек – лимит исчерпан, на большее её просто уже не хватит. – Я её вытащил, правда, хе-хе… как ты можешь видеть, она меня чуть не убила, но это не важно, – он махнул рукой и зашипел от небольшой вспышки боли, пронёсшейся по конечности. – Я хочу… хочу… - он с силой закусил губу, пытаясь понять, как же можно сказать и не обидеть, а ещё и не упасть в глазах девушки. Нино было предоставлено где-то полминуты на размышления, пока он и Маринетт переходили дорогу, зашли в парк и сели на одной из скамеек под тенью деревьев, подальше от людей и родителей. Здесь можно поговорить о том, о чём не хочется говорить на людях: – Я хочу… прости меня… я убежал, я не хотел… я… я испугался за свою жизнь. Просто… как бы сильно я ни восхищался пантерами, они всё же остаются хищниками и никогда не знаешь, когда они… ну, ты меня поняла? – мда, какая глупая и бездарная попытка оправдать свою трусость перед той, кого ты любишь. – В общем, я хочу попросить у тебя прощения за то, что убежал и… и… А дальше слова были уже и не нужны – они могли только всё испортить, только навредить, так что он замолчал, стоило только чьим-то тёплым и тоненьким ручкам оказаться у него за спиной. Нино почувствовал, как по его телу разливается приятный, блаженный и безумно желанный жар, а когда он опустил глаза, то и вовсе чуть ли не испустил дух от счастья – Маринетт прижалась к нему, обняла и, кажется, она плачет, но тихо, почти беззвучно. – Не надо… не надо извиняться. Я, как видишь, дошла до дома сама, – она, уткнувшись ему лицом в грудь, тихо рассмеялась, а в его груди словно вспыхнул пожар, слегка орошаемый маленькими от слёз мокрыми пятнами футболки. – Но Алья… да, она глупая. Её заносит, иногда даже слишком, а когда где-то появляется ЛедиБаг, то я вообще молчу. Маринетт вжалась в него ещё сильнее. Она жива, с ней всё в порядке, а ещё она без особых проблем сразилась с Анименом и победила его, вернулась домой и теперь сидит в парке, рядом с Нино и… ей так хорошо, когда он рядом… хорошо? Почему же ей вдруг стало хорошо рядом с Нино? Он же ей… ей друг? Да, друг, но рядом с ним так… так спокойно, легко, все проблемы уходят куда-то на задний план и тебе просто хочется растаять в его объятиях, хочется остаться в них подольше и желать, чтобы он никогда тебя не отпускал. Почему так происходит? Всё так просто, будто кто-то просто щёлкнул пальцем и всё… – Эм… Маринетт. Я бы хотел поговорить с т-тоб… тобой п-ппо… ой, прости я… ой… – и Нино глупо краснеет, потеряв всякую надежду на то, чтобы собрать волю в кулак и серьёзно поговорить о серьёзных вещах. Хм… а может здесь и вовсе не нужно быть серьёзным? Может стоит просто расслабиться, глубоко вдохнуть и выдохнуть, а уже после говорить о любви так, как будто ты сидишь с лучшим другом в кафе и, скажем, вы вместе пытаетесь выбрать кофе? Кофе? Пха! Что за вздор?! Между выбором кофе и любовью – огромная пропасть! Понимаете? Любить кофе и любить человека – не одно и то же, совсем. Кофе – это то, что люди пьют по утрам, пытаясь взбодриться, хотя всё же лучше в этом плане отдать предпочтение яблокам. А любовь к человеку? Хех, тут всё намного сложнее, причём настолько, что… да нет, лучше об этом не думать – слова нужны прямо сейчас для другого. – Я… – Нино, пытаясь побороть в себе очередной приступ страха, прикусил правый нижний краешек губы. Как раз в это время Маринетт отпряла от его груди и стала смотреть ему прямо в глаза то ли в поисках ответов в них на те вопросы, ответы на которые вдруг стали безумно далеки. То ли в поисках какого-то спасательного круга, который быстро накинут на неё и утащат куда угодно, лишь бы подальше отсюда. То ли… то ли верёвки, которой её привяжут к нему так крепко, что никто и никогда не сможет ослабить эти путы, по крайне мере, настолько, чтобы можно было из них освободиться. Странное чувство теплится в груди юной девушки, ещё держащей скрещенными пальцы своих рук за спиной у парня. – Я в парке тебе не врал, – как на духу начал говорить Нино. Больше никаких, самим же построенных, барьеров. Сейчас или никогда! – Я сказал правду. Я действительно тебя люблю. Очень… очень сильно люблю, даже не представляешь, как сильно люблю… и я… я не знаю, что ещё можно сказать тебе в подобной ситуации… понимаешь, я прежде… прежде я никому не признавался в любви… и… И… последнее у него как ком в горле. Маринетт… её глаза сводят с ума, нежные, небесно-голубые, красивые, чистые… смотришь в них, и всё вылетает из головы, даже самое важное. Его слова сделали что-то такое, чего просто невозможно объяснить словами – это надо чувствовать, понимать, дышать и видеть прямо здесь и прямо сейчас. А что Нино сделал с Маринетт? Его каждое люблю для неё стало подобно удару молота о хрупкую кирпичную стену, удару о её бедную душу. Там что-то несколько раз треснуло, упало, разбилось, а она сама ещё сильнее в него вжалась, слегка впилась своими ногтями в его кожу и заплакала. Как бы сейчас тебе ни было хорошо, ты понимаешь, что сейчас тебе на самом деле невообразимо плохо. Что-то притягивает тебя к нему магнитом, но что-то при этом заставляет бежать от него как от огня. Тебе ужасно стыдно перед ним за то, что даёшь ложные надежды на взаимность, а сама же теряешься в себе, бежишь, пытаешься забыть тот поцелуй, эти объятия, пытаешься всё выбросить из памяти, но все попытки тщетны и, как и тогда, они приносят только боль и слёзы. Ты в его руках превращаешься в желе, хотя себе внушаешь, что ты твёрже камня. – С тобой всё в порядке? – обеспокоенно спросил Нино, даже и не думая как-то сопротивляться и отталкивать от себя такое чудо, что уж слишком крепко впилось ему кожу. Ну да ладно, сегодня он терпел уже ногти во славу дружбы, потерпит теперь и во славу любви. – Нет… – кратко и сухо ответила она. Всё не в порядке, а причиной тому стремящееся выпрыгнуть из груди сердце, рваное дыхание, и дрожащее от переполняющих его чувств тело. Как же больно, но так приятно… так странно, но так глупо! Адриан и Нино… они оба словно сошлись в её душе в дуэли на мечах! Сошлись яростно! Нещадно! Не желая друг другу уступить любовь её! Они достойны оба, но суждено там остаться будет только одному! Они согласны с этим правилом, но она не согласна… и жаль, что нет сил и воли переписать свой внутренний кодекс ради них, лишь бы оба жили в её сердце. Но это же невозможно – нельзя любить двоих, нельзя, – тебя не поймут люди, тебя они осудят все, да и сами парни мириться не станут с тем фактом, что им приходиться делить любовь твою. – Расскажи, – Нино прижал Маринетт к себе чуть крепче, положил ей руку на голову и начал аккуратно поглаживать ей волосы. – Пожалуйста… А хочет ведь рассказать, хочет поделиться с ним той правдой, что будет для него слишком горькой, но что-то мешает. Она сама себе мешает сделать больно Нино, но почему так получается? Почему ты разрываешься на части, пытаясь выбрать наименьшее из двух зол, когда ответ совсем недалеко? Ты же, кажется, устала любить безответно? Так почему же ты бросаешься на копья ради той любви, у которой нет ответа?! Ответь себе! Почему?! Зачем ты самой себе страдания причиняешь и не желаешь отпустить тот факт, что тебе никогда не хватит смелости признаться Адриану в том, что хочешь ты любить его лишь одного?! Задумайся хоть на мгновение: заслуживает ли он любви твоей? Может, просто Адриан не тот, кого тебе предначертано любить взаимно? Может быть, Нино тот, кто тебе нужен? – Я не могу… не могу, не сейчас… – Хорошо, я… понимаю… Хотел бы Нино знать, что творится в голове у Маринетт, но он читать мысли не умеет, а если бы и умел, то уже сидел бы с упавшей на пол челюстью. А так единственное, чем он может помочь, так это держать в своих объятиях, дать ей возможность выплакать все слёзы, в его уже промокшую насквозь, футболку, дать вонзить свои ногти в его смуглую кожу и предпринимать попытки, скудные и жалкие попытки хотя бы как-то утешить её.***
Спустя некоторое время Слёзы определённо делают всё легче. Они дают шанс, дают возможность хоть как-то облегчить страдания и отпустить хотя бы чуть-чуть боли тогда, когда весь мир тычет в тебя вилами и угрожает сжечь, как ведьму. Маринетт смогла успокоиться достаточно для того, чтобы разложить большую часть своих скелетов по шкафам, но остались два – Адриан и Нино. Они настойчиво требуют ответа, а ответа у неё нет, как и нет возможности выбирать между тем, кого любишь ты и тем, кто любит тебя. Это сложно, до безумия сложно, а в фильмах про любовь кажется, что всё просто, но все эти фильмы врут – красивая любовь бывает только в сказках и на киноплёнках, а в реальности царит всегда одна лишь аксиома: ты можешь любить кого угодно, но тот, кто любит тебя, увы, не будет тем, кого ты любишь. – Маринетт… – она прекратила плакать, вытерла слёзы и посмотрела Нино в глаза. Что-то важное сейчас должно произойти. – Могу ли я надеяться на то… в общем, ммм, как бы… ох, даже не знаю. Не поверишь, но мне ещё никогда не было так страшно, как сейчас… в общем, ты дашь мне шанс доказать, что я люблю тебя? Всего лишь один шанс. Даже мизерный, даже призрачный, но всего один шанс доказать, что все его чувства не лживы, что он любит её и никогда не предаст. Всего один шанс… шанс. А стоит ли Маринетт его давать? После всех этих душевных мук, после наперебой кричащих мыслей, кажется, что у Нино даже не будет ни единого шанса, что сердце его она сейчас разобьёт на осколки – её любовь к Адриану сильна, нельзя этот факт отбросить в сторону, как рудимент. А Нино? Он – сама честность, он не врёт, это видно во всём, особенно это видно в глазах, но так страшно разбивать ему сердце… И каков же тогда будет твой ответ? –Я… – ну, давай, смелее! – Да, – она несколько раз тихо закивала. – Дам. Я дам шанс, но пообещай мне одно. – Всё, что угодно! – Нино просиял, заискрился и засветился самой счастливой улыбкой, какой только можно светиться от счастья. – Без поцелуев. Жёсткое условие, но справедливое. Без поцелуев так без поцелуев, тем более, на свете есть ещё миллион способов завоевать сердце и доказать свою любовь. Но всё же Нино до безумия рад, что ему дали шанс, и он ни за что не упустит его. – Арх… вы! Да я вам устрою шанс! Вы у меня вообще забудете о существовании друг друга! – а это уже Алья возмущается, восседая, как птица, на одном из пушистых деревьев и грозно размахивая кулаком. Она всё видела и всё слышала. Фу, какая… да как же так? У неё в голове не укладывается тот факт, с какой лёгкостью Маринетт предала любовь к Адриану! Нет, Нино явно что-то с ней сделал: гипноз, внушение, что-то подмешал в еду или же посыпал саму Маринетт порошком фей?! Арх! Да не важно! Важно лишь то, что Маринетт дала Нино шанс!.. Нет, Алья Сезер, болеющая всем сердцем за подругу и её любовь к Адриану, просто не может понять всего этого… это выше её понимания…