Не закрывая глаз (и поднимая взгляд)

Касамацу никогда не был так зол на Кисе. И не только потому, что кто-то под шумок занял его тело, а Кисе промолчал. И не потому, что жизнь Касамацу была под угрозой последние пару недель, а Кисе промолчал. А потому что Кисе говорит: «Я с этим разберусь». Словно всё уже решено, и убийство — единственный выход. Он выставляет Кисе из комнаты, потому что очень зол и не может быть уверен, что не скажет чего-нибудь ужасного. Следующим утром Кисе возвращается, бледный, словно не спал всю ночь. Младшие братья Касамацу чуют неладное, но вопросов не задают. Он отправляет их в школу, а потом поворачивается к Кисе. — Мы не пойдём. Сегодня прогуливаем. — Сенпай, ты в Дисциплинарном Комитете! — говорит шокированный Кисе. Касамацу ровно смотрит на него. — Нам с тобой нужно поговорить. Кисе морщится. — Да. Думаю, надо. * Они не могут никуда пойти днём: кто-то может заподозрить в них прогульщиков. Поэтому Касамацу заваривает чай, и они садятся за кухонный стол. — Сенпай, я просто хочу… — Замолчи, — прерывает Касамацу. — Перво-наперво: Мизуки и Рен в опасности? Кисе бледнеет и опускает взгляд в чашку. — Да. Касамацу сжимает кулаки. — Ты должен был сказать мне. Кисе открывает рот и мгновенно закрывает. Потом кивает. — Да, ты прав. Извини. Я просто… — Ты собирался с ним разобраться, — ровно говорит Касамацу. — И об этом нам тоже надо поговорить. Ты планируешь убийство. — Он должен умереть, — говорит Кисе. Его взгляд холодеет, он перестаёт быть собой. — Ты не знаешь Серого так хорошо, как знаю я. Он и 7284 — далеко не нормальные люди. С такими можно справиться только одним способом. — Да ты же не серьёзно! — орёт Касамацу. — Не надо тут разыгрывать правосудие, судью и палача. Если эти ребята настолько плохие, как ты говоришь, надо остановить их и отправить в заключение. — Нет тюрьмы, которая их удержит. Сенпай, с ними не справиться обычным способом. Потому я тебе и не говорил! Ты не понимаешь… — Я понимаю, — говорит Касамацу. — Если бы не понимал, давно бы рассказал отцу. Он всю ночь об этом думал — тоже не мог уснуть. Слишком о многом думал. Он видел, что могут делать Чудеса. К нему приходит мысль — как, должно быть, она приходила к солдатам ВС — что, если Чудеса захотят всё уничтожить, они уничтожат. Если эти дети решат наполнить свою жизнь жестокостью, если будут использовать свои способности для эгоистичных или злых целей, их ничто не остановит. По крайней мере, не без огромных потерь среди гражданских. Чудеса будут подобны богам. Должно быть, поэтому ВС прикладывали столько усилий, чтобы социализировать Чудеса. Поэтому им дали шанс пойти в обычную старшую школу, шанс играть в баскетбол. ВС хотят, чтобы Чудеса стали обычными детьми — потому что, если они изберут другой путь, их ничто не остановит. Касамацу знает, что нет человеческого способа остановить Хайзаки или двойника Мидоримы. Но он не позволит Кисе применить его способ. — Сенпай, я должен это сделать. Если он причинит тебе вред — или твоему отцу, или братьям — я сам себя возненавижу. Поэтому мне не важно, если я стану тебе противен. Если ты выгонишь меня и никогда не захочешь видеть — ничего страшного. Лишь бы ты был в безопасности. Вокруг Чуда — непреодолимый барьер, стена, сквозь которую Касамацу не пробиться. Во взгляде Кисе тяжёлая решимость. Касамацу уже видел такой взгляд раньше, на баскетбольном поле. Взгляд самоотречения — Кисе искренне наплевать, что произойдёт с ним самим. «Вспомнить только, я бранил его за эгоизм», — с горечью думает Касамацу. Кисе вот-вот наступит на мину, и Касамацу может лишь наблюдать за его гибелью. «Никогда», — клянётся он. Есть и другой выход. Он его пока что не видит — но обязательно увидит. * Разговор ещё не окончен — Касамацу хочет многое сказать. Но Кисе получает краткое сообщение от Аомине: «Включи телевизор», — и они останавливают спор. В новостях обсуждают убийство британского посла четырёхлетней давности. Говорят о всплывших на свет «новых шокирующих доказательствах», которые могут оправдать человека, первоначально осуждённого за преступление — секретаря посла. Касамацу хмурится, недоумевая, почему Аомине хотел, чтобы они это увидели. Потом он видит лицо Кисе — бледное и испуганное, — и в желудке всё переворачивается от нехорошего подозрения. — Не говори мне… — Я должен идти, — говорит Кисе. — Кисе. Кисе светится жёлтым и превращается в непримечательного бизнесмена — в таком никто не заподозрит школьника, прогуливающего уроки. — Оставайся здесь, Касамацу-сенпай. Не открывай дверь никому. Кисе убегает. «Конечно, — думает Касамацу. — Так я и послушался». * В повседневной одежде Касамацу может сойти за студента колледжа, поэтому он притворяется человеком, который точно не прогуливает школу, и садится на поезд в Токио. Касамацу решает, что для начала ему нужны союзники. Если нельзя вмешивать ВС, то список союзников резко сокращается — но он знает, где нужно искать. Он отсылает несколько сообщений. Ко времени его прибытия в Токио уроки уже заканчиваются. Касамацу встречается с союзниками в Маджи Бургер — хотя для тайной встречи он выбрал бы другое место. Но выбирал не он. — Мне нравятся их коктейли, — в своё оправдание говорит Куроко, подходя к Касамацу. — А остальные Чудеса вряд ли сюда заглянут. Разве что Кагами-кун, но сейчас он на тренировке. — Зачем ты хотел с нами встретиться, Каса-сенпай? — спрашивает Момои. На столе перед ней — ноутбук, она яростно что-то печатает, едва ли поднимая глаза. Касамацу никогда не видел её такой взъерошенной — кажется, будто она не спала с того дня, когда было собрание у Денни. — Затем, что я думаю, что Кисе собирается сотворить ужасную глупость, и хочу его остановить, — прямо говорит Касамацу, переходя сразу к делу. Куроко и Момои переглядываются. — Также у меня есть ощущение, что нам многого не рассказали, — продолжает Касамацу. — И я надеялся, что с вами двоими мне повезёт больше. Момои вздыхает. — Если ты хочешь, чтобы мы помогли тебе остановить Чудеса, то ты обратился не по адресу. — Мы годами пытались остановить их, а они никогда не слушали, — по-обычному мягко говорит Куроко. — И после побега из Тейко остальных не интересовало, что мы говорим, — добавляет Момои. — Даже если мы уговаривали их быть добрее к людям. Они невыносимы. — Но они уважают тебя, — говорит Касамацу, обращаясь Куроко. — Они чувствуют себя в долгу, — поправляет Куроко. — И восхищаются моей решимостью. Но они не уважают моего мнения. Никогда не уважали. — Так вы просто сдадитесь? — орёт Касамацу. — Касамацу-сенпай, — деликатно говорит Куроко. — Есть такие вещи, о которых ты не знаешь… — Я знаю, — прерывает его Касамацу. Оба Чуда беспомощно глядят на него, и он вздыхает. — Я знаю, окей? Господи Иисусе, вы забыли, сколько лет я с вами знаком? Забыли, кто мой папаша? Я не идиот. — Тогда ты должен знать, что намерения Кисе не проблема, — говорит Куроко. — Потому это и проблема! — кричит Касамацу. Посетители оборачиваются на него. Он кривится и понижает голос. — Если он сделает то, что задумал, ему нет пути назад. За последний год он сильно вырос — как и все Чудеса. Но если он пойдёт по выбранной тропке… — Касамацу останавливается. Слова не идут. — …тогда получится, будто он и не сбегал из Тейко. Куроко опускает взгляд. Момои смотрит в экран. — Пожалуйста, — отчаянно просит Касамацу. — Пожалуйста, помогите мне спасти его. Всех. Момои кусает губы. — Всё гораздо хуже, чем мы думали, — она поворачивает ноутбук экраном к Касамацу и запускает видеозапись. Ноутбук проигрывает американское ток-шоу, в котором берут интервью у молодого человека в костюме. У американского мальчика могущественная аура — свидетельствующая о богатстве и привилегированном воспитании. — Нам не стоит задумываться, насколько эти существа близки к людям; нам стоит спросить себя: безопасны ли они? Их создали в лаборатории — но зачем? Мой отец — бизнесмен, и я могу сказать вам, что никто не производит продукт, не планируя его использование. Поэтому мы должны задать себе вопрос: зачем учёные Тейко создали их? И откуда нам знать, что это всё не часть их плана? У Касамацу средние знания английского, но суть он улавливает. Он читает имя на экране — Нэш Голд мл. — и дёргается. — Не говорите мне… — Это Золотой. ПД-Г176, — говорит Момои, разворачивая компьютер к себе. — Он даже не прячет своего имени, — вскрикивает Касамацу. — И мы не прятали, — отмечает Куроко. — Да, но… — у Касамацу кружится голова. — То, что он говорит… он ведь явно притворяется человеком, да? Момои кивает. — Я такая идиотка. В последнее время в Интернете были повышенные волнения относительно Чудес. Я просто всё прикрывала, но не задумывалась. Какой идиотизм. Поверить не могу, что раньше не заметила. Касамацу хмурится. — Прикрывала — в смысле? — Удаляла, — объясняет Момои. — Ничто в Интернете не происходит без моего позволения. Но такие видео… я не взломаю телевидение. Настроения против Чудес распространяются, даже если я удаляю их с форумов. Способность Момои называется «Анализ Данных». Касамацу знает, что она создана, чтобы обрабатывать шаблоны и огромное количество информации для создания прогнозов. Кисе однажды сказал, что Момои может говорить с компьютерами, но Касамацу догадался, что фигурально. Однако умения Момои очевидно превосходят способности рядовых хакеров. — Думаешь, Золотой делает это специально? Специально разжигает вражду против Чудес? Зачем ему? — Я не знаю, — говорит Момои. — Но если Серый и 7284 планируют отомстить, разрушив наши жизни, то, думаю, месть Золотого — лишить нас возможности быть обычными. — Почему они вас так ненавидят? — Потому что мы спаслись, — говорит Момои. — А они — нет. Куроко опускает взгляд. — Думаю, дело не только в этом. По крайней мере, для Серого и 7284. Все в Тейко знали: если ты не Успех — тебя отправят в расход. Сложно было не обижаться на Успехи. Золотой и Серебряный, проданные в другую компанию, не могли смотреть, как мы отреклись от образа жизни Тейко и стали жить среди людей. — Золотые и Серебряные всегда отличались от остальных, — говорит Момои. — Они были лучше. Они считали себя выше остальных цветов. Думаю, им отвратительна мысль, что Успешные Проекты опустились до того, что связались с людьми. Для них это… унижение. Великолепно. Люди, у которых комплекс превосходства ещё более запущен, чем у Чудес. — Серый и 7284 попытаются убить, — говорит Момои. — Но у Золотого и Серебряного гораздо более эффективный план мести. — Тогда тем более нельзя бороться с ними обычными способами, — говорит Касамацу. — Нужно остановить Кисе. И Мидориму. — Как мы объяснили, Касамацу-сенпай, Кисе-кун и остальные никогда не слушали нас, — тихо говорит Куроко. — Я уверен, что только у тебя есть шанс остановить Кисе-куна. «Но я не могу! — хочет закричать Касамацу. — Я пробовал!» Он хочет задушить их за несговорчивость. Но с его стороны это несправедливо. Как бы удивительны ни были Куроко и Момои, они всего лишь первогодки. Нельзя просить их разрешить его проблемы. — Мне жаль, что я больше ничего не могу, — говорит Момои. — Всё это моя вина. Я должна была предвидеть… — Ты не можешь знать всего, Момои-сан, — говорит Куроко. Момои опускает плечи. — Но ты винишь меня, потому что я умолчала о том, что они выжили. — Зачем умолчала, кстати? — с любопытством спрашивает Касамацу. — Их заперли в Америке. Я не увидела в них угрозы. И… надеялась, что там они и останутся. Взаперти, — говорит она, словно признаётся в чём-то ужасном. И, возможно, Касамацу понимает её вину: она хотела стать свободной, но не подумала, что остальные заслуживают такой же свободы. Момои протяжно вздыхает. — Во всём виновата я, — снова говорит она. — Нет, Момои-сан. Часть вины моя, — говорит Куроко. — Да нет же, Тецу-кун. — Вы сейчас о чём? — спрашивает Касамацу. Он чувствует, что в этот раз они не промолчат. Взгляд у Момои безумный, словно она так долго несла тяжкий груз, что и не знает теперь, что с ним делать. — У Денни Кичан сказал, что таково наше бремя — мы сбежали, а остальных из-за этого убили. Но ребята не виноваты. Виновата я. Тецу-кун собирался уйти один. Если бы исчез только Тецу-кун, о Тейко бы никогда не узнали. В глазах Момои появляются слёзы. Она опускает веки, и две слезинки стекают по её щекам. Она не вытирает их. — Я накричала на них, отругала за то, что они хотели бросить Тецу-куна. Но Мидорин прав: у меня нет права винить их в чём-то. Розовые Двойки и Белые Десятки — единственные группы, в которых были преимущественно девушки. Розовые Двойки стали Успехом ещё на раннем этапе. Мне не нужно было бояться за мою жизнь так же, как мальчикам — и не приходилось марать руки. Касамацу не понимает, зачем она признаётся ему. Он думает, возможно, это как в больничном коридоре. Чудесам нужно исповедаться в грехах. Наверное, Момои некому излить душу — но она нуждается в этом так же сильно, как и её друзья. — Я могла взломать всё, даже компьютеры Тейко. Поэтому, как только было принято решение, я знала, что для меня запланировано. Они хотели разводить меня, как только я достаточно повзрослею. Я должна была начать новую волну экспериментов — проекты, рождённые естественным путём, от родителей с суперспособностями. Мне запланировали беременности на десять лет вперёд. И… знаешь, какая я жалкая? Мальчики страдали гораздо-гораздо сильнее. Но я не могла такого выдержать. Я умоляла Тецу-куна, чтобы он помог мне спастись. И он помог. Он спас меня. — Момои, но это же полная лажа, — говорит Касамацу. — Никто не должен проходить через такое. Нельзя винить себя за то, что ты захотела спастись. Ни капли ты не жалкая. Момои слабо улыбается. — Спасибо, Каса-сенпай. Просто… я просила Тецу-куна и остальных спасти. Поэтому, правда, моя вина, что другие Проекты были убиты. Если бы остальные не сбежали с нами… это мой грех. Не мальчиков и не Тецу-куна. Касамацу откидывается назад. Он помнит ночь, когда отец пришёл домой и обнял сыновей, всхлипывая в их пижамы. Он так крепко держался за Касамацу, словно боялся, что дети исчезнут в любой момент. Позже Касамацу спросил у отца, что произошло. И позже Касамацу Ёдзи рассказал всё своему старшему сыну. Как солдаты ворвались в Тейко, но обнаружили только обгоревшие стены и останки десятков детей, некоторым из которых не было и трёх лет. Уборкой занимались ВС. Ёдзи никогда не видел столько мёртвых детей. «Это наша вина, — сказал он. — Если бы мы пришли раньше… если бы мы отправились в Тейко сразу после встречи с Чудесами, мы могли бы спасти их, всех спасти… я никогда этого не забуду. Никто не забудет». Касамацу говорит Момои то же самое, что сказал отцу: — Винить следует только учёных. Они были монстрами. Нельзя ненавидеть себя за их свершения. Момои трёт лицо. Слёзы текут сильнее. Она громко сопит, и Куроко протягивает ей платок. — Я рад, — говорит Касамацу. Он ничего не делает, чтобы остановить её слёзы. В обычные-то дни он абсолютно бесполезен в разговорах с девушками — и вовсе не знает, что делать, когда они плачут. — Я рад, что вы спасли остальных. Если из-за этого я должен разделить с вами вину за произошедшее с другими, так тому и быть. Но я ни секунды не жалею, что вы спасли Кисе. Уверен, Такао и Химуро со мной согласятся. — Я тоже не жалею, — сдавленно говорит Момои. — Совсем не жалею. Если бы мне пришлось пройти через это снова, я всё равно попросила бы Тецу-куна всех спасти. И ребята… они только становятся счастливыми. Они впервые находят покой. Я тоже не хочу, чтобы они вернулись туда, где начали. Но я не знаю и не знала, как остановить их. Прости, Каса-сенпай. Но, пожалуйста, останови Кичана. Только ты сможешь. * Касамацу уходит со встречи ещё более злой, чем вначале. — Мне жаль, что мы не можем помочь тебе, Касамацу-сан, — сказал Куроко, когда Момои ушла. — Но дело в том, что я специально покинул базу ВС, потому что оставил попытки докричаться до остальных. Я поступил в Сейрин и вступил в команду по баскетболу просто потому, что хотел наконец-то жить своей жизнью. Если я смогу хоть как-то помочь им, я с радостью приду на помощь. Но я не знаю, что я могу сделать. И Касамацу наконец понимает, насколько тщетной была его попытка. Он знает, как сильно остальные одержимы Куроко — они любят и ненавидят его. Кисе уже дважды проиграл ему и, похоже, смирился, что ему не обойти Куроко. Касамацу толком не понимает, но они чувствуют себя одновременно выше и ниже самого тихого Чуда. Касамацу думал, что сможет использовать это в свою пользу, но теперь осознаёт, что Куроко не пользуется у Чудес авторитетом. Наверное, такое подвластно лишь Акаши, но он ни за что не поможет Касамацу. — Ты жалеешь, что спас остальных? — спросил Касамацу. — Никогда не думал, что лучше было бы спасти только себя? Он бы не стал винить Куроко, если бы такая мысль приходила к нему время от времени. Но Куроко покачал головой. — Я ни разу не пожалел, что включил остальных в мой план. Я лишь жалею, что не спас всех. Хороший он парень, этот Куроко. И Касамацу понимает, что в одном Чудеса правы: у Куроко сильнейшая решимость, чем у кого-либо из всех, кого встречал Касамацу. Он не верит, что из-за этого Куроко становится лучше других Чудес, не сумевших выйти против Тейко так же, как он. Но Касамацу понимает, почему они восхищаются им. Он жалеет, что попросил Куроко о помощи, потому что Куроко и так уже дал ему слишком многое. Если у Касамацу и есть шанс что-то исправить, то не с помощью других Чудес. Поэтому у него остаётся только три человека, к которым можно обратиться. Им Касамацу и звонит. * — Где мы впервые встретились? — вместо приветствия спрашивает Такао. — В ресторане окономияки. После игры Сейрин против Шутоку. Ты уронил еду на голову Мидориме, — говорит Касамацу. — Просто проверяю. — Я тебя сюда позвал. — Да, но ты мог оказаться Хайзаки, верно? А ты меня не проверишь? — С тобой пришёл Мидорима, — отмечает Касамацу. Он позвонил Такао и попросил встретиться наедине, но Мидорима всё равно пришёл. Он сидит достаточно далеко, нет и шанса, что он может подслушать, поэтому, в своей манере, он позволяет им уединиться. Но Касамацу всё равно видит его. — Он с меня глаз не спускает. Телохранитель, блин! А ещё он может оказаться 7284, я могу быть одержим Хайзаки, а ты очень небрежно относишься к личной безопасности, Касамацу-сан! Я удивлён, что Кисе за тобой не следит. — Мне не нужен телохранитель, — рычит Касамацу. Такао пожимает плечами. — Может, а может и нужен. Итак, в чём дело? Касамацу косит туда, где стоит Мидорима. Неловко, конечно, что он рядом, но раз уж Чудо не слышит их, Касамацу только понижает голос: — Ты же знаешь, что он планирует убийство? Такао смеётся. Касамацу думает, может, Такао не понял? Но первогодка криво ухмыляется и говорит: — Да. С этим мы быстро разобрались. Шин-чан уже выбрал себе способ. Касамацу таращится на него. — И тебя это не волнует? Такао только плечами пожимает. — Но ведь решение не особо моё, а? Так что не важно, волнует меня или нет. Касамацу хочет его задушить. Он не бьёт Такао только потому, что уверен: одна попытка — и Мидорима прикончит его на месте. — Он твой друг, нет разве? Как думаешь, что с ним произойдёт после убийства? Не хочешь его остановить? — у Касамацу трясутся руки. Почему никто не понимает? — Но я не думаю, что могу остановить его, — нерешительно отвечает Такао. Он опускает глаза. — А если попытаюсь… сомневаюсь, что у меня хватит сил. А это может стать последней каплей, понимаешь? Он больше не доверится мне. И… я не знаю. Думаю, тогда ему будет гораздо хуже. Тогда мы его точно потеряем. Касамацу откидывается назад. Похоже, Такао понимает — просто реагирует иначе. — Эй, Касамацу-сан, можно я скажу тебе кое-что, чего очень стыжусь? То, чего даже Шин-чан не знает? Касамацу подавляет вздох. Похоже, сегодня «День Исповедей Святому Отцу Юкио». — Да, давай. — Я тоже приходил на базу ВС с другими детьми. Как ты. Только почти сразу сдался. Касамацу удивлённо моргает. Такого он не ожидал. — Мидорима не знает? Такао смеётся. — Меня определили в его группу, можешь себе представить? Но он обо мне совершенно забыл. Хотя, знаешь, сейчас я жалею, что сбежал. Хотел бы я быть как ты. — Я не сбежал из-за упрямой гордости, — говорит Касамацу. — Ничего сверхъестественного. — Но ты не бросил их, — настаивает Такао. — В средней школе я был жалок. Меня слишком заботило моё собственное ничтожество; боль других я не видел. Возможно, если бы я не остановился, попытался узнать его получше… нам обоим сегодня было бы легче. Поэтому, если я не приму его сейчас, получится, что я ничему не научился. Если попытаюсь его остановить — получится, что я не способен встретить лицом к лицу его прошлое, его поступки, его сегодняшнюю личность. Я не могу так поступить с ним. Бесит — но Касамацу нечего ответить. Химуро сказал ему то же самое: «Я люблю Ацуши таким, какой он есть. Кем он был, кем стал, я люблю его». Только Кагами его понял. «Я бы рад помочь, но не знаю, что могу сделать. Если чего-нибудь придумаешь, дай знать». Касамацу хочет заорать. Дело не в том, кем они были или стали. А в том, кем будут, если совершат убийство. — Эй, Касамацу-сан. Если для тебя это так важно, почему не поговоришь с Кисе? — Я пытался! — кричит Касамацу. — И он не послушал? — Такао качает головой. — Люди переоценивают моё влияние на Кисе, — рычит Касамацу. Такао приподнимает бровь. — Возможно, ты просто недооцениваешь своё влияние на Кисе. Он замолкает, словно ведёт с собой внутренний спор. Касамацу замечает тот момент, когда Такао приходит к какому-то решению. — Ты же знаешь, что он влюблён в тебя? У Касамацу падает челюсть. — Чего? — бормочет он. — Не смеши меня. Такао смеётся. — Ох, чувак, я прям знал, что ты так ответишь. Но подумать только, и такое бывает… ты правда не знаешь? — Кисе не влюблён в меня, — говорит Касамацу. Сама мысль абсурдна. — Влюблён, любого спроси. Весь мир знает, что Кисе в тебя влюблён. Одна из первых вещей, которую мне сказал Шин-чан: «Не флиртуй с Касамацу Юкио, иначе Кисе тебя убьёт». А потом Кисе предупредил меня самолично, поэтому, поверь, я не выдумываю. Полнейшая невероятность происходящего полностью сбивает Касамацу с толку. — Ты, наверное, чего-то недопонял. Такао качает головой. — Касамацу-сан, только ты недопонял всё. Ставлю все свои деньги, что если ты спросишь любого — буквально любого, кто знаком с вами обоими, а знает ли он, что Кисе в тебя влюблён, — в ответ ты получишь «да». Я никогда не был так уверен в ставках. Касамацу просто таращится на него. Такао разглядывает его в ответ, и кажется, что ястребиный глаз видит Касамацу насквозь. — Прошлой ночью я подслушал разговор Шин-чана и Кисе. Они не заметили, что я проснулся. Кисе сказал: он знает о том, что ты не отвечаешь ему взаимностью. Он уверен, что его чувства настолько очевидны, что не заметить ты мог лишь в одном случае: если он тебе абсолютно не интересен. Хотя теперь… Я всё думал, возможно, ты ничего не замечал, потому что тебе это казалось невозможным. Типа, наверное, дело не в том, что ты не любишь его в ответ, а в том, что тебе и в голову не приходило, что Кисе может быть заинтересован в тебе. — Я не… В смысле… — Касамацу понятия не имеет, что он хотел сказать. Такао по-прежнему изучает его. Касамацу хочется поёрзать на стуле, словно он первоклашка, пойманный за чем-то, чего делать нельзя. — Если ты и вправду не любишь его — и думаешь, что и не полюбишь, — думаю, самое милосердное, что ты можешь сделать — не вмешиваться в его планы, — говорит Такао. — Пускай сделает, что хочет. А ты исчезни из его жизни. Но если ты любишь его… Тогда, думаю, ты должен поговорить с ним, рассказать о своих чувствах. Объясни, почему для тебя так важно, чтобы он остановился. — Люблю я его или нет — это никак не связано с тем, что я не одобряю его план убийства, — зло говорит Касамацу. — Он мой друг. Не хочу, чтобы один из моих друзей стал убийцей. — Но он ведь не просто друг, да? — говорит Такао. — Он отличается от других людей. Слушай, я всего лишь хочу сказать, что Кисе в тебя влюблён. Факт. Ты можешь принять любое решение, совершать любые действия, но помни: он любит тебя. * Когда Касамацу возвращается, Кисе нет дома. И весь вечер он не появляется. Хотя посылает кучу смс, так что Касамацу вполне уверен, что Чудо в порядке. — Вы с Рётой-нии поругались? — после ужина спрашивает Рен. — Нет, — рычит Касамацу. — Тогда почему он не дома? — спрашивает Мизуки. — Это сложно, — отвечает Касамацу. Он чувствует себя лицемером, утаивая от младших братьев, что они в опасности. Но им действительно лучше не знать о психованных результатах экспериментов на людях и учёных-садистах. — Взрослые проблемы. — Ой, потому что он в тебя влюблён? — спрашивает Мизуки. — Что? — выпаливает Касамацу, полностью растерявший чувство собственного достоинства. — Нет! В смысле, всё не так… о чём ты вообще говоришь?! — Когда вы поженитесь, он будет Касамацу Рёта, — любезно сообщает Рен. — И по-настоящему станет нашим братом! — Мы не собираемся жениться! Мизуки фыркает. — Папе об этом скажи. Думаю, он уже свадебную речь написал. — Ох Господи Иисусе, — стонет Касамацу, пряча лицо в ладони. «Любого спроси, — сказал Такао. — Весь мир знает, что Кисе в тебя влюблён». * Утром Кисе по-прежнему не дома. В школу он тоже не приходит. Касамацу начинает волноваться. Он отправляет Кисе сообщение: «Вернись домой, идиот». «Скоро», — отвечает Кисе. Он добавляет чрезмерное количество смайликов, поэтому Касамацу вполне уверен, что на его месте не серийный убийца. Во время обеда он сидит с Мориямой и думает о словах Такао. «Любого спроси». Три секунды он спорит сам с собой, а потом интересуется как бы между делом: — Эй, Морияма, как думаешь, Кисе в меня влюблён? Морияма не отрывается от своего обеда. — О, он наконец-то тебе признался? — Ты знал?! — восклицает Касамацу, потому что, серьёзно, это же просто смешно. Тогда Морияма поднимает голову. Он немного изумлён. — Да, чувак. Все знают. — Никто не знает! — протестует Касамацу. — Нет, я уверен, что знают все. Эй, Кобори! — Морияма подзывает их знакомого-третьегодку. — Кого любит Кисе? — Касамацу? — удивлённо говорит Кобори. — Все знают… ой, бля, Касамацу! Я тебя не заметил! — Видишь? — торжествующе говорит Морияма. — Все знают. Кобори, или я не прав? Кобори с любопытством смотрит на Касамацу, словно пытаясь предугадать его реакцию. — Да, определённо. Тренер однажды спросил нашего мнения: а безопасно ли вам двоим переодеваться в одной раздевалке? — Что?! — восклицает Касамацу. Он уже устал это повторять. — Тренер знает? — О да. Помнишь тренировочный лагерь? Тренер сомневался, что вам стоит спать в одной комнате, но мы ему сказали, что вы и так вместе живёте, — сообщает Морияма. — Но пообещали, что не позволим Кисе приставать к тебе во сне, — добавляет Кобори. — О-о-о, пообещали. Но потом Кисе подтащил свой футон к твоему и злобно смотрел на всех, кто пытался лечь с другой стороны. Мы жутко перетрусили. У Кисе жутковатые приёмы, когда дело доходит до твоей защиты, и мы ничего не могли с ним поделать. — Я так рад, что моя невинность была в безопасности под вашим надзором, — говорит Касамацу. Он трёт затылок. — Пиздец. Если вы все знали, что он в меня влюблён, почему мне никто не сказал? Кобори и Морияма переглядываются. — Нам казалось, что это… милосерднее. Милосерднее промолчать, — извиняясь, говорит Морияма. — В смысле, ты ведь вообще внимания не обращал. Ясно было, что ты ему ничем таким не отвечаешь, иначе бы сам давно заметил, — говорит Кобори. Касамацу хочет, чтобы люди перестали это повторять. — А вы уверены, что ничего не перепутали? Я хочу сказать, ну, Кисе всегда был… чересчур нежным. — С тобой, да? — насмешливо говорит Морияма. — Мы его спросили однажды, что такого он в тебе нашёл. Не пойми меня неправильно, ты выдающийся парень, бро-номер-один. Но этот мальчишка — модель с суперспособностями. Он — буквально — мог заполучить любого, кого бы пожелал. Миллионы людей в Японии влюблены в него. Но Кисе просто сказал, что ему не важно, сколько людей любят его, потому что он всегда будет любить только тебя. Касамацу опускает сэндвич. У него пропал аппетит. Как-то унизительно осознавать, что все знали, кроме него. — Та-ак… Кисе тебе признался? — спрашивает Морияма. — Или ты сам понял? — Нет, не признавался, — говорит Касамацу. — Ой. Блин. Только не говори ему, что мы тебе рассказали, ладно? Он же нас убьёт. — Не… не говорите так, — просит Касамацу, всё ещё подавленный. — Должен признать, было очень удобно: Кисе приводит с собой на поле кучу девушек, но никогда не встречается ни с одной из них. — Наверное, будет лучше, если ты продолжишь притворяться, что не знаешь, — взволнованно говорит Кобори. — Но если понадобится… откажи ему вежливо, ладно? Думаю, он гораздо более хрупок, чем кажется. «Ты и представить себе не можешь», — хочет сказать Касамацу. Он зол и расстроен, а ещё у него руки чешутся стукнуть Морияму и Кобори по голове. Но в основном он злится на себя, поэтому молчит. * Ему нужно поговорить с Кисе. Приоритет номер один. (Он по-прежнему не очень уверен, что он скажет Кисе, но это мелочи). Поэтому после школы он посылает Кисе ещё одно сообщение: «Если прямо сейчас ты не придёшь домой, я пойду искать тебя. И Хайзаки». Приём труса — использовать волнение Кисе против него же. Касамацу извинится, когда снова увидит идиота. Он отправляет Мизуки и Рена к друзьям — чтобы не попали под горячую руку. Он думает, что же сказать Кисе, и немедленно отметает дюжины разных вариантов. Кисе врывается в дверь, вырывая его из мыслей. — Сенпай, не шути так! — Ты где был, придурок?! — орёт Касамацу, пиная Кисе в спину. — Ты вообще представляешь, как я волновался? Кисе морщится, но Касамацу кажется, что он испытывает облегчение. Теперь Кисе полностью уверен, что имеет дело с Касамацу, а не с Хайзаки. — Договаривался с остальными. Но всегда был рядом! Я не позволю тебе пострадать, Сенпай! Мысль, что Кисе прятался в тенях, как чрезмерно заботливый сталкер, — слишком грустная. Касамацу ерошит волосы и вздыхает. — Кисе, нам нужно поговорить. Кисе леденеет. Он испуган. Затем он угрюмо кивает. — И поговорим. Только… когда всё закончится, ладно? — Поговорить сейчас, — говорит Касамацу и морщится. Зло получилось. У него всегда злой голос, когда он разговаривает с Кисе. Касамацу, в общем-то, обычно и сам по себе злой. Он злой, жестокий, пинается и дерётся больше, чем следует. Как Кисе мог в него влюбиться? Касамацу до сих пор немного убеждён, что все ошибаются. Гораздо более вероятно, что Кисе их как-то тщательно разыгрывает. Было бы логичнее, чем влюбиться в человека, который с ним грубее, чем все остальные вместе взятые. Только разве что Кисе мазохист. — Кисе… Кисе протягивает руку и закрывает Касамацу рот. Касамацу полностью теряет дар речи, потому что Кисе почти никогда не касается его (ещё одна причина, почему Касамацу уверен, что окружающие ошибаются). — Пожалуйста, Сенпай. Я не могу… что бы ты ни хотел сказать, прямо сейчас я не могу тебя выслушать. Обещаю, что послушаю позже — но не сейчас. Так они стоят несколько секунд: рука Кисе на лице Касамацу, тепло Кисе на губах Касамацу. Кисе выглядит одновременно грустным и решительным. Звонит телефон Касамацу, напугав их обоих. Касамацу отворачивается. — Это Мизуки, — говорит он, глядя на экран. — Лучше ответить. Никуда не уходи, мы не закончили. Он сгребает телефон и отвечает, уже стоя посреди кухни. — Мизуки? Что случилось? — Это «Касамацу-сенпай»? — усмехается голос Мизуки на том конце. — Мы официально не встречались. Хотя однажды я тебя использовал. У Касамацу останавливается сердце. Всё тело леденеет. Он думал, что свою способность к страху давно изучил, но все его прежние страхи бледнеют по сравнению с тем, что он чувствует сейчас. — Что ты сделал с моим братом? Впервые в жизни он даже не кричит. Невероятный ужас вытеснил весь его гнев. — Ничего… пока что. Я могу ранить их, ранить их обоих, и очень легко. Я думаю, что Рёте от этого тоже будет больно, но не так сильно, как от вида раненого тебя. Так что если не хочешь, чтобы что-нибудь произошло с твоими любимыми младшими братьями, делай, как говорю. — Что угодно, — шепчет Касамацу. — Я сделаю всё, что угодно. Только… только не трогай их. Хайзаки сообщает место встречи. — И не говори Жёлтому о нашем разговоре, понял? Иначе случится какое-нибудь несчастье. Звонок заканчивается, а Касамацу всё ещё не может сдвинуться от страха. Он оборачивается… …и останавливается. У Чудес не просто суперспособности — они физически превосходят людей почти по всем параметрам. Касамацу знает, какой хороший у Кисе слух. — Я должен. Они мои братья, — хрипло говорит Касамацу. У него трясутся руки — потому что вдруг Кисе остановит его? Вдруг выберет его вместо Мизуки и Рена? Кисе просто грустно кивает. — Я знаю. Затем, быстрее, чем Касамацу когда-либо видел, Кисе прыгает вперёд и хватает Касамацу. Он оказывается сразу за ним, одной рукой закрывает ему рот, а второй делает захват на шее — быстрее, чем Касамацу успевает сообразить, что происходит. Он борется, но хватка Кисе только усиливается, напоминая Касамацу, как силён этот мальчишка. Если бы они однажды вступили в настоящую схватку, у третьегодки не было бы и шанса. — Прости, Сенпай, — шепчет Кисе. — Мне так жаль. Но какой во мне толк, если я не могу защитить тех, кого люблю? Касамацу отключается. * Он приходит в себя с головной болью и более злой, чем когда-либо. Телефона нет, и он уверен, что знает, куда тот делся. К счастью, его отец живёт в каменном веке и по-прежнему держит домашний телефон. Касамацу звонит Мизуки. — Нии-сан? — говорит Мизуки. — Что случилось? «Господи, спасибо», — думает Касамацу. — Где ты? Где Рен? — Мы у Соты, как ты и велел, — удивлённо говорит Мизуки. — Где нам ещё быть? — Дай Рену трубку. Он должен убедиться, что оба его брата свободны от Хайзаки. Голос Рена убеждает Касамацу, что худшего не произошло, и он просит брата передать трубку Мизуки. Мизуки явно волнуется. — Что-то случилось? Надо идти домой? — Нет! Оставайтесь там. И никуда не уходите. Если кто-то скажет вам покинуть дом, даже если я, не идите, ладно? Никому не верьте. Он кладёт трубку прежде, чем Мизуки успевает возразить. Затем вылетает за дверь и мчится к месту встречи. «Он не получил их», — бешено думает Касамацу. Но это было предупреждение: Хайзаки может забрать их в любой момент, когда пожелает. В любом месте. Пока Хайзаки жив, Мизуки и Рен не будут в безопасности. Теперь Касамацу немного лучше понимает Кисе. * Он прибывает либо вовремя, либо слишком поздно, это как посмотреть. Он врывается в дверь заброшенного склада и видит себя, бьющего Хайзаки в живот. — Кисе! — кричит он. Он никогда не видел Кисе в виде Касамацу. Это более странно, чем можно представить. Хайзаки — или, по крайней мере, человек, который мог бы быть Хайзаки, Касамацу никогда с ним не встречался — отталкивает Кисе-Касамацу и убегает. Он бежит гораздо быстрее, чем положено человеку с ножом в животе. Кисе поворачивается, чтобы преследовать его, но Касамацу валит Чудо на пол. — Сенпай, он сбежит! — воет Кисе. — Ну и хорошо! — кричит Касамацу. — Я не позволю тебе убить его, Кисе. Не позволю тебе превратиться в убийцу. Кисе грубо смеётся. — Касамацу. Я уже убийца. Я киллер, я убивал десятки людей… — Я знаю! — кричит Касамацу. — Думаешь, я идиот? За последние два дня я прекрасно это понял! Но я уже давно знаю, что в Тейко создавали наёмных убийц и солдат. Папа рассказал мне ещё до того, как ты к нам переехал. — Рассказал? — Кисе светится желтым и становится собой, к облегчению Касамацу. — Ты знал? Тогда… почему ты меня останавливаешь? Касамацу сжимает зубы, сжимает кулаки и бьёт Кисе по лицу сильнее, чем бил когда-либо и кого-либо. Потом он хватает Кисе за воротник, притягивает его ближе и целует в губы. У Кисе расширяются глаза, и он отстраняется. Он с опаской смотрит на Касамацу, словно пытаясь понять, не шутка ли это. Что бы он ни увидел, он становится грустным. — Не делай этого, Сенпай. Не ради Хайзаки. Касамацу встряхивает его. — Я делаю это не ради Хайзаки, а ради тебя. Что за нахер, Кисе? Думаешь, я продамся ради правосудия? Кисе колеблется, и Касамацу понимает, что именно так он и подумал. Касамацу бьёт его по голове, но слегка. — Я делаю это для тебя, — повторяет он, уже нежнее. — Кисе, что бы ты ни сделал в Тейко — это не важно. Ты был жертвой. Но убийство Хайзаки будет твоим собственным решением, и ты станешь именно тем, кем тебя создали в Тейко. Ты навсегда останешься ПЧ-Ж626, а не Кисе Рётой. И, пожалуйста… пожалуйста. Ты нужен мне как Кисе Рёта. Он дрожит и плачет. Он всё ещё нависает над Кисе и держится за его ворот, поэтому, в конце концов, просто обрушивается на него, упираясь головой ему в плечо. Он чувствует, как Кисе вздрагивает. Он невероятно напряжён и не трогает Касамацу. — Кто-то тебе рассказал, — тихо говорит Чудо. — Мне весь мир рассказал, — неразборчиво отвечает Касамацу куда-то в плечо. — Сенпай… ты ведь не знаешь, чего я от тебя хочу. Всё его тело отвергает прикосновения Касамацу. Касамацу ожидает, что его оттолкнут в любой момент, но руки Кисе по-прежнему лежат на земле, сжатые крепко в кулаки — словно он сдерживает себя. Касамацу в ужасе и страшно смущён, потому что не знает, отвергают его или нет. Он не отпускает Кисе. Он на сто процентов уверен, что если отпустит Кисе сейчас, то потеряет его навсегда. — Я не… никогда не говорил тебе о своих чувствах не просто так. Я был уверен, что ты мне откажешь, но более того… Сенпай, если бы ты не отказал, я бы забрал тебя всего. Всего. Я бы поглотил тебя, Сенпай. Я забрал бы больше, чем ты готов отдать, поэтому… не искушай меня. Я не смогу остановиться. Касамацу снова целует его. — Не недооценивай меня, козявка. Что-то ломается в Кисе. Он подаётся вперёд и хватает Касамацу, крепко притягивая его к себе. Он целует его так, словно мечтал об этом всю жизнь. Пять минут назад общая сумма поцелуев в жизни Касамацу была равна нулю. Поэтому он не готов к свирепости и страсти Кисе, как и к тому, что Кисе в поцелуях профессионал. Касамацу горит. Он чувствует себя, словно его смёл тайфун; он не понимает, что делает — выгибается навстречу Кисе и издаёт кучу неловких звуков. Кисе держит его и целует так, словно вот-вот наступит конец света. Касамацу готов взорваться. Руки Кисе проникают под его рубашку, и Касамацу приходит в себя. Он хватает Кисе за запястья и отстраняется, отчаянно краснея. — Не на заброшенном складе. Кисе моргает, словно выходя из гипноза. — Но… в другом месте? Касамацу краснеет ещё сильнее, хотя и не думал, что это возможно. — Да. В другом месте. Когда… когда все угрозы будут позади. Нужно забрать Мизуки и Рена. И придумать план, не включающий убийство. Кисе, кажется, хочет возразить. Но затем он кивает и поднимается. — Ладно, сенпай. Я тебе это припомню. Звонит телефон, и Кисе достаёт из кармана свой, напоминая Касамацу, что и его телефон тоже у Чуда. Он как раз собирается потребовать его обратно, но у Кисе на лице странное выражение. — Кто это? — спрашивает Касамацу в глубоком ужасе. Если что-нибудь произойдёт с его братьями… — Это Момоиччи, — говорит Кисе. Затем светло улыбается. — Можем немного расслабиться, Сенпай! Она говорит, что Аоминеччи поймал Хайзаки. Никуда он не денется. — Так Мизуки и Рен в безопасности? — выпаливает Касамацу. — Пока что, — отвечает Кисе, убирая телефон. — Но всё равно надо их проведать. В его словах кроется нечто большее. Касамацу вполне уверен, что именно, но, как трус, решает оставить тему. — Хорошо. — А потом, если они в безопасности, можем снять номер в отеле для свиданий! Я знаю один, который… ау! Сенпай! Будь нежнее, я ведь младше!