Приблуда

*** Потом осень сделалась действительно осенью, уже совсем промозглой и холодной, и только когда выпал первый снег, Даин вспомнил про свое обещание. Оставалось надеяться, что можно еще и отговориться запретом Мраха, но стыдно все-таки немного было, когда Даин выехал в сторону Берлоги, ведя в поводу второго козлотура, поседланного дамским седлом. Кто знает этих худосочных остроухих девиц, вдруг они по-другому ездить и не приучены! Подумав, Даин прихватил даже запасной плащ, потому что в Берлоге лишней одежды не водилось. Козлотуры на воле и по тоненькому первому снегу, разумеется, для начала слегка подурили. Буран, хоть и старый уже, всегда пытался или выбросить седока, или вскачь пуститься, или поддать рогом или копытом идущему в поводу соседу. А потом – пошли резво и легко, и до Берлоги домчались, будто там всей дороги было чуть, пешком прогуляться после обеда. Несуразная – вот еще одно подходящее для остроухой слово, но оно подойдет кому угодно, вздумай девка нарядиться в широченный мужской костюм с чужого плеча. На талии она еще перехватила рубашку поясом (обернувшимся аж три раза!), зато рукава пришлось закатать почти на всю длину, а шея и ключицы торчали из ворота особенно жалко и тоще. Неудивительно, ведь нечем прихватить было лишнюю ткань - все украшения и фибулы наверняка у нее унесли, а самому Даину это, разумеется, не вспомнилось. Против обыкновения, остроухая на валялась у себя на лавке, а сидела, и даже была занята работой – ошкуривала заготовки для стрел. Детское занятие, как раз для такой недокормленной. - Поздоровью тебе, Лит. - И тебе не хворать, Даин, сын Наина. - Поедем? Девка встрепенулась, оставив работу, стряхнув с фартука деревянные ошурки в поддон для дров у печки, аккуратно собрала в корзинку готовые слепыши, и шустро похромала в угол за курткой. Моментально распустились рукава, Даин только головой покачал: - Что за несуразь… Руки сюда давай. - Что? – не поняла эта. - Тебе самой не мешает, что ли? - Да ерунда. Зачем?.. Даин подумав, перецепил ей на рукава ту пару, что все равно больше для красоты носились – сюда всяко нужнее. А подумав – еще и перестегнул ей ворот, пожертвовав еще одну застежку. Пощелкал пальцами перед бледным лицом: - Эй, отомри! Ты думала, что? - полез расстегивать и лапать? - Кабан рыжий! – рассердилась остроухая, раскрасневшись и став так гораздо больше похожей на действительно девку, а не на ночную жуть. Ей бы отъесться хоть немного, да серьги и браслеты, и платье бы вместо этого шутовского костюма. - Курица тощая! – не остался в долгу Даин. - Вы подеритесь давайте, - предложил от чистого сердца Мрах, отряхивая у дверей свои сапоги от снега. – Куда собрались? - Да это, наведать. - А. Погодите-ка. Всласть пошвырявшись у себя в кладовке, старик принес потрепанные, но вполне себе целые рукавицы и шапку: - Холодно же. Как-нибудь и в этих скатаешься, не на смотрины же. Даин чуть не хлопнул себя по лбу от досады: кроме как про плащ он не подумал. Что девка здесь не просто без вещей, а без вещей вообще. - Мы не на весь же день, - проворчал он для вида, но проследил, чтоб остроухая не вздумала отказаться от теплого. Буран в качестве приветствия попытался стукнуть остроухую рогами – боевых пластин на него давно уже не прикрепляли, а то бы и покалечить мог – но остроухая, кажется, даже не поняла, засмеявшись и вытащив из кармана хлебную корку: - Кушай, рогатый-бодатый. - Ты бы другого покормила: ему тебя везти. - Ой… на этом? - Не боевого же брать. - Нет… седло. Снять можно? Я не умею на таком. Все с ней не слава Махалу. Пришлось найти мужское седло, пришлось перецепить на него меховой чехол, пришлось усаживать саму остроухую, которой все еще было трудновато тянуться и лазать. Ну хоть верхом она точно не в первый раз ездила, и потому до той самой поляны добрались быстро и без приключений. Ехали молча – Даин вообще не представлял, что говорить и что полагается говорить в таких случаях долговязым. Все, что он помнил о смерти отца и деда – что до него уже потом дошло, что случилось, и что тогда самому Даину тоже досталось крепко, что остаться за главного совсем не ожидал и желал того не сильно, так что приходилось вникать во все самому и на ходу… Это было тяжело, так что времени для горя оставалось мало, и только когда сталкивался с матерью, то от взгляда на ее постаревшее лицо и белые виски начинало болеть сердце. А слов – слов не находилось даже для нее. Ту самую поляну найти было бы легко и в совсем глубоком снегу: недалеко от Синего оврага, а когда собирали камни над погребальным кострищем, то Нирви с Судри подняли на самый верх приметный белый валун. Будто и в самом деле была надежда, что остроухая очухается и сможет прийти сюда – если, конечно, у них вообще есть обычай приходить на такие места. Как оказалось, есть. - Ты иди, я пока тут… Только не вздумай на снег садиться, застудишь себе все свое. Так по-дурацки и грубовато было все-таки проще, чем искать правильные слова, и девка только кивнула, направляясь к горе камней. Даин честно постарался ее не тревожить и не сверлить взглядом спину. Отошел до оврага, вернулся обратно, раскурил трубку. Краем глаза он видел, что девка пока что не вздумала валяться в обмороке на раскисшем и тающем снегу, и даже не очень-то рьяно обнималась с нагроможденными камнями – эх, надо было самому догадаться взять хоть какую-то ленту или что там остроухие оставляют возле таких мест… Приблуда не то пискнула, не то всхлипнула, отрываясь от кургана, но пока гном решал, подойти или не мешать, поднялась-выпрямилась и запела. Чего-чего, а их песен Даину слышать не доводилось еще ни разу, да и случай навряд ли мог представиться, особенно после того, как дракон разорил Эребор, а эльфийский король отказался помочь жителям Одинокой горы – это как черная кошка между и без того не очень-то дружными народами пробежала. А эльфийская песня оказалась совсем не похожа на гномьи. Не оттого, чтоб слова там были другими – просто вся другая, и что у гнома было бы просто заунывным, здесь было ровно к месту. Хотя исполнительница оказалась очень так себе, не хватало и дыхания, и принималась кашлять, дыша белым паром. Умолкнув, она подошла к Даину и тихо спросила: - Ножик можно? И, пока он собирался предупредить, чтоб не дурила, аккуратно отхватила одну из своих мелких эльфьих косичек и оставила на камне. И была еще одна песня, но, кажется, даже Даин признал интонации, не выдержав на обратном пути: - Это ведь была?.. - Колыбельная, да. Для чего создана женщина, как не спеть ее, баюкая ли дитя у груди, или у последнего ложа… Остроухая потерла лицо мокрым снегом, остужая горящие от холодного ветра щеки или смывая соль с покрасневших глаз. Даин не знал, что еще сказать, и поэтому брякнул первое, что пришло в голову: - Не простынь. Не увидите, наверно, такого снега в ваших лесах, а это еще зима не начиналась!.. - Не увижу, - подтвердила приблуда, - и самих этих лесов тоже, мне теперь возвращаться некуда. Вся семья здесь осталась. Отец, брат, двоюродный брат, а еще Тольве – он летом спрашивал у меня разрешения сложить балладу в мою честь, но я не успела отказать или согласиться – и Тевьин… Обратно ехали медленнее и снова каждый со своими мыслями. - Когда был разорен Эребор, - будто продолжая разговор, проронил Даин, - его жителям тоже некуда было идти, целый народ из богатого и щедрого стал нищими бродягами! И ваш король Трандуил и не подумал о том, чтоб помочь хоть чем-то! Ни когда прилетела тварь, ни когда следом, как падальщики, налетели орки! Не было семьи, где все остались бы живы! Торин, на которого свалилась забота обо всех, кто остался, он же был младше, чем я, когда убили отца! Вот что значит – некуда идти! От сердитого рыка Даина девка зябко поежилась, но ответила хоть вполголоса, но так же сердито: - Трандуил не был королем нам, отец так и вовсе за глаза его звал вздорной лесной феей. - Младшая сестра Торина, Дис, в позапрошлом году вышла замуж, за безродного и увечного красильщика… Это ее дело и выбор ее, и так выкосило слишком многих мужчин, но, когда я привез подарок с шелковыми тканями и золотой и серебряной нитью, она расплакалась, потому что столько лет не видела ничего лучше простой холстины. Дис, наша маленькая красавица! - Почему вы не позвали их к себе, раз семья? – шепнула остроухая. - Я предлагал, пошли не все. Больше все-таки за Торином ушли в Синие горы. Там можно было поселиться, для начала хотя бы вместе с людским поселением… - Значит, придется и мне. - Тебя что, гонит кто-то, курица?! - Я и сама уйду, спасибо. В Берлоге остроухая собралась было, не умываясь и не садясь за стол, потихоньку скользнуть в свой угол, может, поваляться там и по-женски наплакаться всласть, когда Даин сообразил: - А что это ты все шепчешь и шепчешь, а? - Не твое дело, кабан рыжий! – огрызнулась она – и тоже шепотом. - Замерзла, зараза! Мне теперь Мрах башку снимет, быстро в баню греться! - Не хочу! - А я и не спрашиваю, чего хочешь, я сказал – быстро! Дров в Берлоге не жалели, тепло и протоплено было везде, и баню по холодному времени Мрах тоже протопил заранее, а подбросить пару поленьев в банную печь, чтоб сделалось действительно жарко – дело минутное. Затащить брыкающуюся остроухую в баню – гораздо дольше, эта еще и согреться толком не успела, а с Даина уже лило. - Уйди! – потребовала она. - Щас. Я тут уже все видел, а с тебя станется забраться в холодную кадушку… Отвернусь я, отвернусь, что ты кукожишься? - Болит… - Это все от холода и потому что наездилась и сейчас набесилась! Забирайся на верхнюю лавку! - И чего? - Бить буду, веником. Чтоб кровь разогнать. - Ты дурак? А если я тебя веником?! - Да пожалуйста, если сил хватит! Драки не получилось, хотя можжевеловым веником Даина отлупили с мстительным удовольствием. С разрумянившейся приблуды от усердия даже простыня слетела. Ну, со спины на нее Даин уже успел сегодня насмотреться: тощая, длинная, в ярко-розовых шрамах, а спереди, как и помнилось, оказалось тоже почти не подержаться, подросток подростком. Зато шрам отличный был, аккуратный – просто ювелирный. - Ой, - голос к остроухой в банной жаре сразу же вернулся. – Ой-ой-ой. Она наверняка тоже исподтишка рассматривала Даина – ну, вот тут действительно было на что посмотреть, стать что надо, и плечи широкие, и сильные руки и ноги, и затейливая вязь рунического рисунка... Хорош, что уж там, бери и любуйся. - Больно было? - Э? Тонкий палец проследил одну из татуировок. - Ерунда. А уж по сравнению с орочьим ятаганом или дубинкой тролля – точно укус комариный. От сдобренного медовым пивом банного жара остроухая слегка спьянилась, по дороге обратно хихикала, что теперь легкая, как облачко, а Даин осторожно на всякий случай придерживал ее – вдруг и в самом деле унесет ветром?