Приблуда

Чертогов Махала Даин не увидел. Вообще ничего не увидел. Здесь было… никак. Потом темнота постепенно начала рассеиваться и Даин потихоньку пошел на свет и на голос: Небо спит и спит вода Пока, наконец, не оказался в комнате, в той самой, дальней, нежилой, только теперь в печи радостно и жарко плясал огонь, а ковры снова налились яркой краской. И сидевший у огня отец был совсем не тем славным и могучим воином, которым явился Даину в прошлый раз, - здесь он был в своей домашней рубахе, мягкой от частых стирок и с похожим на лошадиную голову неотстирывающимся пятном на рукаве, со своей старой трубкой – Махал-создатель, как же вкусно и по родному пахло здесь вишневым табаком! Спят поля и спят стада Гораздо больше, чем со сталью или чем-то еще, отец любил работать с деревом; и тоже теперь по полу валялась гора мелких стружек из-под резака - наверняка к немалой досаде матери, возившейся у стола. Между Здесь и между Там Отец работал волшебно – просто слой за слоем снимал лишнее с узора из сказочных цветов и птиц… «Рано же еще!» – недоумевала мать. «Хочу успеть!» И все-таки не успел… Он был ровно таким, как запомнился Даину за три недели до гибели. - Не возись ты с этими тарелками! - Вот еще! Я что, больная или немощная, переломлюсь от трех мисок? Бродят тени по холмам - Пап? – голос у Даина дрогнул и сорвался, как будто бы сломался совсем недавно, а может, здесь оно и в самом деле было так. - Мам? - Ты вовремя, родной, как раз будем ужинать. Кто за тенью той пойдет, К дому тропки не найдет… - Мам, это колыбельная? Я умер, да, как папа? А ты почему, ты что, тоже? Мам? Мааам!.. Комната исчезла, будто ее и не было, а перед глазами снова падавшего куда-то Даина наступало серое и непроглядное утро – пожалуй, только оставалась где-то еще песня, женский голос, совсем уже другой, и ничего не оставалось, как тянуться и брести к ним: - Все время, положенное мне, пусть разделится пополам с ним, пусть он спасется! Вся благодать, положенная мне, пусть перейдет к нему, пусть он спасется! «Лит, - понял Даин. – Это моя Лит! Что же ты творишь, курица бестолковая, куда же ты за мной пошла…» Кто за тенью той пойдет, К дому тропки не найдет - Меж песков и берегов Слышен их далекий зов… - Лит! Лит, здесь нельзя живым! Голос слушался Даина уже совсем плохо. И крикнуть не получалось, и мерзкий болезненный кашель не давал толком вдохнуть, а на плечи вдруг навалилось каменной, как в шахте, тяжестью. - Все, что держит меня на этой стороне мира, пусть держит отныне и его, пусть он спасется! - Лит, ты что, с ума сошла? Что с мамой? Я видел ее там тоже... Темнота вокруг становилась все гуще, гуще, и, наконец, заслонила собой все. Первой вернулась боль. А потом уже был голос эльфийки, только, разумеется, на самом деле песня была не колыбельной по ушедшим и не заклинанием на древнем языке, - одной из тех песенок про любовь, что девицы обычно тянут за своей работой. За то, что я полюбила Вас, Меня одели Вы в атлас, Но не судьба нам вместе быть, И прошлое не изменить. Не скроет дорогой убор Простолюдинки вольной взор, Красноречивей, чем все слова… - Ты чего делаешь, - всполошился Дикки, оглянувшись, - не шевелись, узбад! Потревожишь рану! Судя по всему, Даина не стали далеко переносить, пристроив снятый с повозки навес над устроенной на мало-мальски ровном месте постелью. Откуда-то слева уже примчалась, бросив свои дела, остроухая и тут же раскомандовалась: - Тихо ты, кабан бестолковый, не ворочайся, а то тебя снова придется держать! Хочешь пить, да? Во рту было сухо и горько, так что Даин осторожно попытался кивнуть, но его даже уже не слушали: в поле зрения попала мелкая с маленьким котелком в руках. Травяное зелье из котелка было тепловатое и невкусное, пить из ложки, как младенцу, было стыдно, вдобавок появилась еще одна проблема. - Ты с ума сошел, не смей подниматься! - Ну надо мне! – казалось, Даин молчал не меньше месяца. - Тами, брысь! Погоди, сейчас хоть посудину подставлю. - И сама уйди, пусть Дикки. Больше этот день почти ничем не запомнился, как не запомнились и следующие два. Даин то открывал глаза, то проваливался в дремоту, потихоньку пытался шевелить руками и ногами, получал нагоняй от своей остроухой и бранился в ответ, глотал противные зелья и вкусный бульон с мелко нарубленным мясом и какой-то зеленью. Дышать становилось все легче, надоедливая боль где-то там внутри не была уже такой жгучей и злой, то ли приглушенная каким-то отваром, то ли просто в бессилии уходя прочь из молодого и крепкого тела… А потом в которое-то из утр Даин понял, что все, хватит, належался и выспался. Оглянулся – кто спит еще, кто занят своими делами. Вон Полбороды с рукой в лубках пытается одной левой что-то наточить, у огня и большого котла хозяйничает Судри, а помогает ему – Даин присмотрелся и открыл от удивления рот – завязав платком свои золотые косы, чтоб не мешали, занимается готовкой надменная Эсси. - Ты куда это собрался? Вот уж эта эльфячья привычка подкрадываться бесшумно! - За кусты. Проводить хочешь? - Обязательно! – остроухая нисколько не обиделась и плечо подставила всерьез. Не напрасно подставила, потому что гнома в походе до ближних кустов слегка поматывало, но это уже наверняка от голода: можно ли столько времени на жиденькой похлебке протянуть? - Лучше б кого из парней позвала. - Ага. Когда ты рвался и родителей звал, тебя вообще вчетвером приходилось держать, чтоб нечаянно не навредил себе. - Кто еще из наших? - Живые – все. Восьмерых пришлось зашивать, вправить три челюсти, одиннадцать сломанных рук и ног. Бранди – ну, усатый такой, из Митенкэр! – без половины зубов. Судри хуже всех был, там осколков полно и много грязи попало, думали, без руки останется вообще – я ему половину вытяжек уже скормила, которые до этого в Берлоге только на скотине успела попробовать… Сейчас, может, и справится, не сглазить бы. Он ведь тогда того орка и убил, от которого ты Эсси закрыл. - Девчонки-то целы? - Все. Только Тамия уехать дальше с сестрами не захотела, осталась здесь со старшей. - Хорошо, что все. - Хорошо, - эхом повторила эльфийка. – Даин, те, которые ездили на разведку, потом нашли еще два небольших отряда, тут не то прочесывали, не то шли на подмогу этим, вот тогда бы нам было не выстоять. Но в них к тому времени уже все орки были давно мертвые. Эскин сказал – будто их всех расстреляли с близкого расстояния, и даже нашел одну из стрел. Эльфийская. Наконечник на ней был ровно тот, что ковали у нас дома! Может, Тэвьин?.. Шел следом и попытался защитить? «Или притащил на своем остроухом хвосте всю эту погань!» Встретился бы Даин лицом к лицу с этим остроухим дурнем – вот уж бы того… поговорил! Но пока в тот же вечер случился у него разговор с совсем другим дурнем, из своих. С двумя, если точнее…