Приблуда

Он не загадывал на свою работу, но в тот момент Даину подумалось, что не попытается отказаться от подарков – значит, и от него от самого не откажется. Не то, чтоб он в остроухой сомневался, но с подарком-то вдруг не угадаешь! И все-таки угадал! Уши-то у нее уже давно привыкли к подаренным Тами колечкам, но откованное самим узбадом пришлось куда лучше, под стать всей ее красе. С бусинами, правда, конфуз вышел: - А куда их полагается пришивать? - Эти не на платье, они - в волосы. Позволишь? Старик Мрах нынче, видно, ушел с утра в лес наведать свои полянки, при нем-то Даин точно бы не вздумал сказать такое – конечно, если б не соскучился по увесистому гердану. А никто из прочих гномов, обитавших или гостивших в Берлоге следом бы не сунулся, внученька колдуна ж и сама наверняка ведьма, в их дела простым мешаться не след. - Ну у тебя тут и… апартаменты! В отсутствие эльфийки в Берлоге слегка похозяйничали: и из кухонного закутка переселили ее вещи в целую комнату. Да не просто комнату, а комнату совершенно королевскую – два широких окна вдоль стены, места - хоть впятером живи, а за маленькой дверью была своя собственная умывальня. И то дело, не в походе они, чтоб в очередь к удобствам выстраиваться. Здесь даже было настоящее зеркало! Старенькое и рябенькое, правда, не чета тем, что в доме Даина. - Позволишь? С гребнем Даин не успел, точнее, просто не вспомнил - достал свой старый. И все косился на эльфийку, пока тянулся к ее косам: она ж чуть ли не год уже прожила здесь, в Холмах, не может быть, чтоб ничего не слышала! - Позволяю, - ответила она, как по писаному, и улыбнулась в ответ ошалелому Даину, чтоб стало ясно: слышала наверняка. Что кхазад чужим косы не плетут, чужим бусины для кос не дарят, у чужих позволения не просят. А косы, как и мечталось, распустились до колен, шелковые совсем… Даин, к чести его сказать, таки все доплел – хотя там не столько плетения этого, сколько бросить все и начать целоваться, вместо клятв и обещаний повторяя разные глупости вперемешку с почти похабством. Кажется, Даин даже понимал, что там на своем отвечает остроухая, но что там до слов было, когда у нее и щеки, и рот в таком чудесном румянце, будто спелая земляника, и пахнет от нее не только травами, но и чем-то таким же сладко-ягодным… Звучная ругань старика на дворе будто морок разогнала. Не совсем разогнала, конечно, потому что отряхивались и одергивали одежду они все равно то принимаясь смеяться, то снова дурея, целовались и тискались, будто совсем пьяные. А потом, когда Даин потихоньку, чтоб не попасться на глаза Мраху, отвязал своего козлотура и ускакал обратно, то уже возле своего дома пошел слегка окатил голову холодной колодезной водой из ведра – ровно как хмель бы унять. И все равно как хмельной был все эти дни, что остались до праздника. В груди ныло, будто на самом деле там не зажившая царапина была, а заново насквозь пропорото все, голову вело от лесных и луговых запахов, от смолы и от свежего разнотравного сена, солнце гуляло будто в самой крови… Не иначе, Кеми-дарительница уже вовсю ворожила. Чем еще объяснить, что когда Даину еще удавалось выбраться к Берлоге, то непременно его эльфийка не ждала его где-то там за крепкими стенами, а попадалась в лесу еще на полдороге? Ясное дело, и он никуда дальше не доезжал, и она набирала трав только на треть против обычного. Даин ничего не торопил и никогда бы не стал принуждать к чему-то, но стыд друг перед другом они двое точно слегка порастеряли. Может, и до Полночи не утерпели бы, просто внезапно оказалось, что Летняя Полночь – вот она, совсем рядом. Праздники непременно праздновались в Железных Холмах шумно и весело. Поселение было общим, жили здесь и люди, и гномы, но за главного все-таки оставался народ кхазад, оттого и славили они все вместе Кузнеца и Дарительницу. Весь день на Летнее Солнце шло веселье, горели всю недолгую Полночь жаркие костры по берегам реки, щедро славя огненную мощь Махала, веселые девы и жены плели венки из трав и цветов, что без счета разбросала по лугам веселая красавица Кеми. Даин еще задолго до темноты сбежал из дома, и даже в сумерках издалека приметил в праздничной кутерьме стоящую с краю свою Лит – кажется, даже услышал, как звенят колокольчики в ее полуприкрытых острых ушах: - Лил-та-лос-се! Танец снега, метель-дева, вон ведь белая такая, хотя и вечно под открытым небом… Все расступались перед узбадом, примолкли и музыканты с их скрипками и дудками, но Даин только рукой махнул, мол, пилите дальше, народ веселья ждет. В Холмах и так-то с церемониями было куда меньше мороки, чем в прежнем Эреборе при покойном деде. Кто-кто, а Трор любил пышность и почтение, и под конец, кажется, вовсе стал одержим… А гном, будто так и задумано, протянул руку эльфийке, пристраиваясь с краю длинной двойной цепочки. Налей, красивая, ты мне вина, Налей и пей со мной до дна, Налей и пей со мной до дна, Со мною пей до дна! Остроухая в ответ только притопнула худой босой ногой, и колокольчики-серьги динькнули согласно: Пойдешь ли ты со мной на праздник мой, Красивый, будешь танцевать со мной, Пойдешь ли танцевать со мной Со мной на праздник мой? Как же было хорошо – под свист флейт и уханье большого барабана поднять-подкинуть ее (косами мазнуло по лицу, щелкнуло по носу серебряной бусиной с синим камнем), а потом только крепче прижать к себе, чтоб не отпускать уже целую вечность! Вино ты пей и танцуй смелей Хоть у столов, хоть на столе, И сядь со мной, и прижмись тесней, Со мною пой и пей! Зови меня с собою пить, Зови плясать и зови любить! Покуда Полночь не ушла, Дозволь с тобою быть! Цепочки закручивались, вились и перемешивались; с закатом золотого и широкого солнца еще ярче разгорались костры – вот через такой бы взяться за руки и прыгнуть! Не отпуститься только бы, чтоб порадовался Кузнец и чтоб любовь была крепче любого пламени… а если кто-то вдвоем вдруг отставал от прочих танцующих, так это только их дело. На то она и Полночь! Да и сено под навесами очень уж удачно пришлось… - Даин! Узбад! Даин! - Тролль тебя задери, чего тебе надо?! Какого варжьего хрена, Судри?! - Даин, ты Эсси не видел? Даин если что и видел в тот момент, то исключительно шнуровку на эльфийском платье, и поэтому внятного ответа дать не мог: - Да наверняка тут где-то гуляет, иди поищи! Судри вроде бы понял свою неуместность и послушно убрался. - Кхм! – послышалось откуда-то из-под крыши. – Господин Даин, нам, наверно, тоже следует уйти? - Вам? - Ну да, нам! – отозвался сеновал теперь томным женским голосом. – А то настроение того и гляди пропадет от такого проходного двора… о, уже пропало! - Майра! - Нет-нет, мы сами уже уходим, - вежливо отказался Даин, а Лилталоссе хихикнула ему в ухо: - У меня сразу полное платье трухи набилось! Они, не сговариваясь, повернули к речке: - Будут еще и полные штаны песка! Это показалось невероятно так смешно, что даже все мимопроходящие оборачивались. А потом, видно, на голоса, прибежала Тами. Растрепанная, запыхавшаяся и наверняка только что плакавшая: - Даин! Лит! Там такое, такое! - Тамия! – Даин быстро одернул выбившуюся рубашку. – Чего тебе-то?! - Даин! Там отец приехал! На Эсси кричит!