Приблуда

У узбада дел всегда полно, даже в праздничное время – надо ж распорядиться было и с угощением (по большей части надо было выдать вина и пива, а закуси остальные жители Холмов натащат на неделю), и о грядущей свадьбе теперь распорядиться, и Судри и Эсси выдать козлотура, чтоб Эсси доехать до его дома, а уведенных лошадей, извинившись, вернуть хозяевам. Возле той телеги, где Даин отвязывал своего скакуна, хозяин еще не объявился, а когда извинялся за Судри, то похмельный человек только рукой махнул: - Я думал, ребятишки покататься… - Ну а тут мы немножко покатались, - Даин подавил зевок, и подумал, что не спать всю Полночь он, конечно, рассчитывал, но точно не так, чтоб делить ее с брожениями и проскоками, а не с остроухой. Домой не хотелось, и Даин снова повернул в сторону Берлоги, справедливо рассчитывая отоспаться там, а потом-то уже явиться под материнский взор – она как раз остыть успеет! Так оно и вышло – козлотура пристроил под навес, а сам заполз подальше в тенек на сено. Жаль, конечно, Флои крикнул с дозорной вышки, мол, старик за травами поехал с утра, а значит, и Лилталоссе тоже с ним, ну так всегда дождаться можно. А дождался он совсем скоро, сквозь дремоту отмахиваясь от лезущей в лицо не то травинки, не то назойливой мошки – и только уже наяву попытавшись поймать ее рукой, увидел сидящую рядом Лит. Она-то и щекотала его какой-то своей сушеной ветошью по щекам. - Что, вы вернулись уже? - Мрах потом за реку куда-то поехал - к сестре и племянникам, давно звали. Он бы не собрался, если бы я тут не оставалась. - И то правильно, без целителя оставлять место нельзя. А сам бочком-бочком, а подвинулся совсем близко к эльфийке (рабочий фартук опять в пятнах какой-то разноцветной мерзости, зато и бусины в волосах, и серьги в ушах - так и звенят!), да так и сгреб ее в охапку. И целовал – нацеловаться не мог, и просто надышаться на нее не надышался бы, когда остроухая начала вдруг отпираться: - Ну Даин, ну хватит же! Даин как был – так и отшатнулся: - Силой тебя никто и никогда… Всю речь испортил тут же попавшийся на язык сухой цветок, от которого пришлось отплюнуться, а остроухая стряхнула какую-то ость из полурасшнурованного ворота. - Я не про это! В смысле, я вся уже исцарапалсь, и проваливается тут все! И со двора может быть видно! Вид у Лилталоссе был взъерошенный и виноватый, только румянец яркий и зацелованный рот - как дорогой рубин и спелая брусника, и у Даина будто сердце ухнуло внутри – что вот теперь им двоим, наверно, пути назад не будет. Всей дороги – это прошмыгнуть краем от навеса до дверей и пробежать на второй этаж, чтоб уже за закрытой дверью выдохнуть, будто шкодные подростки, да так и начать смеяться, чтоб потом умолкнуть и снова потянуться друг к другу. На этот раз – по-настоящему, и все чтоб по-настоящему. Остроухой даже касаться стало страшно – тонкая, белая, шелковая, тронь сильнее – наверняка синяки останутся. Остроухая была совсем такой, как запомнилась Даину с зимы, гладкая до безобразия, тощая, в мелких и ярких свежих шрамах и с уже поблекшим немного старым большим в тонких следах стариковской штопки, и еще зимой гном бы на это сокровище только шикнул, мол, не валяй дурака и сначала грудь хотя бы отрасти. Ничего не поменялось практически, ровным счетом ничего – кроме того, что Даину в ней все-то нравилось, от черной макушки в сенной трухе до узких розовых стоп… Это-то он и постарался доказать. Постараться – постарался, а вышло, ну, как вышло. Оно и хорошо, что добрались до комнаты. Не дело это, не утерпеть до законного союза, но второпях и на жестком-колючем всяко было бы еще хуже. И хорошо, что умывальня тоже была своя, потому что потом остроухая ускользнула из-под гномьей руки именно туда. Даин покаянно сунулся следом, абсолютно не представляя, что в таких случаях говорят плачущим женщинам. Плакать остроухая, к счастью, вроде и не думала, просто недовольно шипела и смывала кровь с ног, зато дверью слегка попала в лоб прямо таки с мстительным удовольствием. А речь к возвращению Лит он так и не придумал, только пробормотал, что все плохо только в первый раз и что обычно о таких вещах говорят с матерью или с замужними сестрами… - Я ее даже не помню, - пожала плечами она, - и старшими были только братья. Но я знаю, у учителя книги были очень разные, просто не очень представляла, что на практике все окажется так… так! Лилталоссе потянулась за брошенным на пол платьем, но Даин ее мягко и решительно потянул обратно на кровать. Отталкивать Даина она не стала, просто на секунду будто окаменела, это-то он и почувствовал, и заговорил, будто успокаивая дикого пони. - Тихо ты, ничего я не стану, просто иди сюда… И в самом деле они так просто потом и провалялись, сгрудившись вдвоем и просто разговаривая. Как во времена полугодовой давности, даже не касаясь друг друга – по крайней мере, так, как касались недавно. То есть гном-то бы с радостью, потому что на выданном голодном пайке только-только раззадорился, но здесь о себе думать уже не приходилось – уговорить бы, успокоить, отвлечь… Даин рассказывал все подряд, вспоминал, как, пока гостили у деда, то с Торином и Фрерином поехали кататься на пустой тележке из-под руды по старым туннелям и как потом, когда у тележки отвалились два колеса, полночи шли обратно в жилые ярусы. Или как Дис, обидевшись на братьев за их шуточки, одна уплыла на плоту и чуть было не утонула и спасавшего Даина чуть не утопила, а дедушка потом, когда узнал, то еще и сверх добавил. Или как попались, таская печенье, или как та же Дис целое лето всячески изводила в общем-то неплохую, просто совсем чужую госпожу Ульду, когда после смерти тети Дагни дядя Траин надумал было жениться во второй раз. Тихушница и рева, сестренка оказалась на удивление изобретательной, портила наряды и рукоделия, подсовывала жаб и мышей, от души пересаливала еду в тарелках и все твердила отцу, что ведьма она, эта Ульда, ведьма, ведьма, ведьма!.. - А меня ведь тоже ведьмой зовут! – посмеялась Лит. – Больше за глаза, конечно, чтоб не прокляла. Что Мрах сам колдун и какое-то зелье на мне попробовал, а от этого я взяла и вытянулась! Кто помоложе – те вообще десятой дорогой стараются обходить… Она тоже рассказывала: про отца, про братьев и про то, как за их проделки всем доставалось одинаково. Как учитель гнал ее домой есть и спать прочь от книжек, которые хотелось перечитать все. Про младшего-приемыша, как нянчила его и мыла в бадье под громкие «Спасите-помогите!»… Совсем внезапно оба сморились, пригревшись в надежном тепле друг друга, потом остроухая подскочила с криком «Ужин!», и, внырнув в платье буквально на ходу, ринулась вниз на кухню. Как же хорошо, что старик таки собрался навестить родню, уж он-то бы сразу почуял неладное, и того и гляди расправился бы с Даином, будто с непригодным к разведению бараном, без всякой жалости. Но те, кто был здесь сегодня, только хвалили рагу и свежий хлеб, перешучивались с Лит и спрашивали, не поднять ли и узбада, чтоб за стол, а то негоже это. Эльфийка отвечала, что будить усталого Даина – дело еще более негодное и легкими увечьями чреватое, а она непременно дождется пробуждения важного гостя, чтоб покормить. На том и договорились.