Приблуда

Колдун тоже не обрадовался, скорее уж оказался в замешательстве, за что хвататься в первую очередь - за сердце или за гердан. - Ни ума, ни совести! Даин не обиделся, только руками развел, мол, так вышло. И честно отчитался: - Я велел старого белого две бочки и розового достать, с угощениями тоже распорядился. Мрах только покачал серой от седины головой: - Тебе что, совсем невдомек? Она ж, ну, девчонка совсем, ей не замуж надо, а есть как следует! Кеми упаси, понесет – так ее же только пластать, такую тощую, если вообще до срока доносит. Лит как раз вернулась, и неприятный разговор с Даином прекратился – дальше со стариком говорила она. Даже обидно немножко, как шептались на своем ведьмачьем, склонившись лбами друг к другу, словно были кровной родней и в самом деле. Не то чтоб про то, что высказал Мрах, совсем не думалось. По первости-то Даин чуть не натворил дел и даже тогда, совсем краем, но думал, что чем скорее свадьба, тем лучше. А потом и вовсе, не иначе снова под чарами Лит, брякнул ровно что думает, что от такого еще и дети иногда получаются, между прочим. Эльфийка успокоила, что пока не получаются, подтвердив слышанное Даином где-то, что у бессмертных их женщины сами решают, когда приводить в мир новые жизни. Гном тогда не удержался высказать, что хороших и мирных дней можно ждать еще целую вечность и не факт, что вообще дождешься. И что у кхазад потомству в любое время рады, у кого есть дети – тот уже настоящий богач, и, в отличие от глупых людей, дочерям рады не меньше, чем сыновьям, а то и больше… В любом случае, такие стороны брака не очень-то хотелось обсуждать со стариком. А то и в самом деле слегка приголубит за то, что успел наследить, а против не пойдешь, вроде как он вправе за Лилталоссе вступаться... Но чары остроухой возымели свое и тут – лицо хромого колдуна вроде слегка разгладилось, а потом он, будто и не сердился, согласился ехать в Холмы для празднования. И только вредно заметил остававшемуся дозору, что вы-то гульнете когда-нибудь потом, парни, как-нибудь в другой раз. Хоть с этой стороны все было гладко – потому что мать на праздник не желала, а когда таки поддалась на уговоры, то явилась в своем сером вдовьем платье и даже украшений кроме своих обычных надеть не пожелала. И за столом от нее ни слова не услышали, никакой заздравницы, сидела будто воды в рот набравшая. Будто не две свадьбы зараз тут, а тризна. - Две колдуньи в одном доме, вот уж у узбада пойдет теперь веселье! Даин косился-косился, и так и бросил, и в этот день веселился ничуть не хуже остальных холмян. А они, как известно, мастера были знатные – и выпить, и угоститься, и каблуками погреметь под свирели и скрипки. И покрасоваться перед всеми: Даин был всех прочих гномов виднее и наряднее, со всех краев хорош, как ни глянь, а Лит, над многими изрядно возвышавшаяся, все-таки была еще краше, чем Эсси. На взгляд Даина так точно краше, хотя их все равно что день и ночь было сравнивать. Каждому все равно свое милее. Народ-то тоже, глядя на их танец, поговаривал, мол, какие знатные сокровища добыли весною в своем походе. А Судри так просто хлопали все, когда он, подхватив свое хроменькое богатство на руки, так и пошел кружиться – чтоб не грустила без танцев. На третий день уже гулянки особой обычно не было: соседи возвращались к своим делам, приезжие собирались уже по домам, кто-то маялся двухдневным похмельем… Но собраться вечером и посидеть, передавая из рук в руки кувшин и арфу или лютню, вспоминая давние события и песни со всех времен – это точно было самое то. Жители Железных Холмов еще с вечера на двор сначала к Судри, потом и непосредственно к дому своего узбада напривозили много разного. Плох тот гном, у которого в сундуках, так, на всякий случай, не лежит десяток-другой разного полезного, пусть иногда совсем по мелочи, но сработанного на совесть и предназначенного стать чьим-то даром. Одной утвари, медной, стальной и посеребренной здесь оказалось столько, что хватит полкухни обновить. Тканей, бисера и ниток разных сундук, наверно, небольшой набрался. Бутылок разного вкусного-домашнего Даин пробовал сосчитать – по всему не выходило меньше двух десятков, а человеческие купцы поднесли дар неслыханной щедрости – несколько больших банок с плотно притертыми крышками, в которых лежало не меньше чем по фунту привезенных из далеких южных земель специй. Несколько веретен, рунный узор на которых надо было красить самой хозяйке, чтоб никто не пожелал потихоньку плохого и не заговорил их на худую работу. И крохотные вышитые сапожки в половину эльфьей ладони: - А это кому? - А кто потом будет, тому и подойдут! Вон на них только ушки под обереги сделаны, а самих оберегов нет. Их или готовые в сундуке найду, или откую новых, под каждого своя отдельная работа и собственная лигатура. И при виде румянца Лит Даин не удержался, чтоб слегка не поддеть: - Были бы оба пришлыми в этих краях, кто-то бы и колыбель мог приволочь! - А почему только пришлым? - Потому что обычно в семьях своя есть! - Странно это, - эльфийка почти не улыбнулась, - вроде как не пришлая уже, значит. И вроде как семья… Но угольками своими щурилась весело и Даин подумал, что уж сегодня в своем законном праве хоть всю ночь до утра, хоть и утро все друг друга не отпустят… Отчасти оно так и вышло – потому что матушка, призвав оказать надлежащее уважение к холмянам, велела разобрать их дары собственноручно все и сразу же, и возни вышло с подарками довольно много (Судри и Эсси повезло куда больше – потому что им все-таки перепало меньше!), на половину ночи, наверно, нашлось занятие. А потом Даин ухитрился грохнуться лбом в скамейку, перешагивая щедрой горой накиданные у дверей топоры. Полдружины ближней со своими пожеланиями скорейших наследников и отпугнуть злое колдовство тут отметились, не меньше. От скамейки откололся кусок с краю, а смеха хватило еще надолго – кто поверит, что не в порыве страсти сломали и что не в этом же порыве Даин по голове получил? Так что и вышло, что остаток ночи бессовестно просто проспали, а с утра – правильно, с утра снова разбирали прибывшее за ночь добро, потом еще Даину с десяток не терпящих отлагательства бумаг пришлось разорбрать, так что на третий день гулянки у Судри сами добрались только под вечер. Когда уже точно оставались только свои-местные, и кувшин с медовухой и арфа с лютней уже начали свое гуляние по кругу. Все сидели без чина одним кругом, на тюках соломы, чурбаках или бревнах, уже не такие нарядные, немного грустные от закончившегося праздника, немного пьяные, немного одурелые от все продолжающегося лета. Многие успели еще раньше слегка охрипнуть, но умолкать никто не собирался. Дикки уже договорил, зато хохот не думал еще прекращаться, особенно над Тамией, аккуратно убравшей со своих ушей руки Эсси: - А я все равно все слышала, вот! Эсси уютно сидела на плаще Судри поверх грубой скамейки, будто на королевском троне, а младшая сестра примостилась возле ее ног. - Эсси, Эсси! А вы «Черного короля» споете, да? - Еще раз? - А вот они не слышали сегодня! - Вот оно и именно что только они и только за сегодня! Но лютня послушно перекочевала в руки к Судри, и они на два голоса затянули: В далекий замок у черных скал Любовь твоя отдана, Наложницей Черного Короля, Сказали, станет она… Когда-то в незапамятные времена Эру Илуватар спел весь этот мир, и оттого-то, наверно, стараются прислушиваться к песне друг друга и стараются спеться те, кто вместе. Что ж, у Судри сына Судри и у Эсхильды из Миттенкэр спеться получилось: все вокруг будто вторило их голосам: …Он вырастет и отмстит за нас, Сын Черного Короля! Раз специально пелось во второй (или в третий) раз за вечер и именно для них, то полагалось как-то ответить – и тут Даин понял, что ничего-то они с Лилталоссе ни разу вместе не пели. Вообще никогда – или он слушал, или она, и, кажется, единственным знакомым им двоим мотивом была только колыбельная – потому что они у всех народов похожие – где между здесь и между там бродят тени по холмам… А народ косился выжидательно. - Главным голосом всегда у вас будет узбад, - выкрутилась остроухая, ловко пихнув инструмент в руки к Даину, - а для меня главным будет голос супруга, что он пропоет, то и я подхвачу! Ну и ладно: внезапно Даину вспомнилась еще одна. Хитрые люди бесстыдно передрали слова у гномов, а уже у людей слова и мотив утащили бессовестные эльфы, и все-то в один голос утверждали, что авторство здесь точно их. Пусть вечерняя звезда взойдёт над тобой, Может быть, при свете дня ты будешь другой, Но сейчас твой дом далёк, и твой путь так одинок… А получилось и вправду неплохо. Спелись! А потому уже пошло – или медовуха слегка разбудила память, что и для молодой хозяйки дома и названной сестры у Даина и Лит тоже нашлось нужное слово: За морем, где вода кипит лазоревой волной, Живет принцесса, чья краса - как полдень золотой. Она сияет, словно свет, она пьянит как хмель, О ней и лишь о ней поют труворы всех земель! Потом, когда стало темно, для света развели небольшой огонь в дворовом поддоне – совсем по-походному, и эхо голосов терялось где-то за домами, будто в вековых соснах Железных Холмов. С реки и из низин тянуло туманом – значит, завтрашний день обещал тоже быть солнечным и жарким. За Синие горы, за белый туман… И, как и позавчера, они возвращались обратно уже к рассвету - что торопиться, хорошо же! А еще лучше – что не придется больше расставаться, что теперь точно вместе. И что теперь можно не очень-то таиться, и в комнату дверь распахивать почти с ноги – а как еще, если руки заняты? Надо же хоть с опозданием, а перенести через порог! Спасибо хоть топоры из-под двери уже убрали, не пришлось прыгать… Хотя за ту же многострадальную лавку Даин все равно зацепился, так что на кровать они оба слегка рухнули – сначала Даин уронил на мягкое Лит, потом рухнул сверху сам. Ну и в общем-то до солнца поспать и не удалось – не с первого раза и не со второго, но разлакомились оба. Притерлись, будто зубчатые колеса в сложном механизме, будто нашли свое место камень и оправа… Ну а совсем праздник закончился утром, когда мать спросила, а когда Даин собирается извиниться перед братьями и прочей родней за отсутствие приглашений. "Покаянное" письмо для Торина, Фрерина и Дис отправили с вороном почти немедля. Почти - это потому что сколько-то времени ушло на то, чтоб научить Лит основному алфавиту, зато бумага за подписью государя Железных Холмов ещё и украсилась корявенькой подписью его почтенной супруги. Это будто сразу добавило письму значимости и веса. - Приличий тут и так соблюдено что варг наплакал, я уже пренебрег чем мог - надо хоть видимость создать, что ли... Эльфийка смеялась, что у кхазад и буквы все будто боевым топором вырубленные, Даин не отставал, мол, что зато эльфы всюду норовят травяных завитушек нарисовать побольше. И вообще это было весело - учить друг друга не только разному по ночам, а уж как потешался Даин над роскошными чернильными усами, которыми почтенная супруга обзавелась в ходе учёбы! Была у Лилталоссе такая миленькая привычка, вечно терла лицо и обкусывала в задумчивости костяшки пальцев, а от непривычного стилуса эти самые пальцы были сплошь в чернилах. И сам узбад был не краше, а поделать с собой ничего не мог... А потом за дело, в смысле что проявила интерес к обучению, внезапно взялась матушка. Время Урожайной Луны приносило с собой новые заботы: приходило время пополнения амбаров и казны. Никто в отличие от людей пристально не следил, так само повелось. Гномы во все времена и во всех поселениях были иногда довольно прижимисты, а люди в этом плане норовили их перещеголять, но никто из купцов или мастеровых не опустился бы до того, чтоб не отсыпать положенной десятой, или пятнадцатой, или двадцатой доли. Крестьяне или лесной народ щедро привозили всегда и зерна, и картофеля с репой, и масла, и вина с пивом, и усушенного до каменной твердости или завяленного в древесном дыму или засоленного в бочках мяса, мед, шерсть или шкуры пушных зверей… Все холмяне знали, что из этого золота и серебра узбад заплатит дружине, охраняющей всех от орчьих набегов или – если такие дураки еще находились – пожелавшего легкой наживы лихого люда. Что из этих мяса и зерна в плохой год будет дано пропитание всем – и никто никогда не будет в Холмах умирать с голоду. Для того, собственно, и существовали большие амбары – чтоб вместить все припасенное добро, и там-то в эти дни Даин норовил запропасть. Не задался медовый месяц у узбада как-то: и с кипами присланных бумаг просидеть до первых петухов, и, прости Махал, мешки потаскать случалось, если рук не хватало. И дернуть туда могли чуть не на затемно, когда только бы и нежиться под теплым женским боком… А тут однажды Даин просто проспал, были причины; и потому они и завтракали вместе, и собирались вместе: с утра эльфийка все так же или собирала свои травы, или занималась своими заготовками в Берлоге. На воротах уже она и так примелькаться успела, а теперь приметного серого козлотура не признал бы только совсем слепой, и непременно кто-то да набирался смелости сказать вслед, вон, ведьма узбада проскакала… Далеко ускакать не удалось, вообще не удалось – мать завтракала где-то у себя или просто уже давно поднялась, но на дворе появилась будто из ниоткуда. Материализовалась. Гном уже почти приготовился поругаться, но Илва лишь приветливо кивнула, обратившись к остроухой: - Ну что, Лит из Берлоги, не пора ли становиться хозяйкой? Пойдем-ка сейчас, присмотришься, что к чему, а там, глядишь, все дела и все ключи отдам, старая и плохая уже становлюсь. Нечего тебе по лесам шастать.