Приблуда

- Лит, - Даин тяжело, будто пьяный, поднялся на ноги, - Лит, Лит! Живая? Вместо ответа Лит забористо ругнулась на кхуздуле, и только потом села, вытирая с носа кровь. Земля и кромка воды, как только покинули берег темные твари, начали, даром что осень уже вовсю царила в Железных Холмах, стремительно оттаивать; а может, виновато было и солнце, хотя Даин и так и так был мокрым. В любом случае, сидеть на земле не хотелось: - Поехали-ка отсюда. - Тэвьина забрали. Они забрали его! Искать потерявшихся лошадей Даин и не собирался, усадив свою женщину на козлотурье седло перед собой; и всю дорогу, пока ехали до самой Берлоги, куртка и рубаха на плече мокли от горячих слез – но когда Лит соскочила на землю у родных ворот, то лицо ее было почти спокойно. Хоть и бледно, просто без кровинки: - Прощай, Даин. Чуять сердцем – это женское дело, но гном отчего-то сразу понял, куда ветер дует: - Да ты с ума сошла! Он уже сто раз сгинуть успел, тоже захотела?! - Тевьин – не сгинул, он живой нужен! А раз один смог уйти, уйдет во второй, я помогу, не брошу больше! - А меня, значит, бросишь, - усмехнулся Даин, уже заранее зная – уйдет. Сбежит, как Эсси, птицей улетит в окно, если ей будет надо. - У тебя твой народ есть, узбад. - А ты? - А я тебя помнить буду. А кольцо и браслет я уже вернула. Старик, конечно, видел со своей башни их возвращение, а лес наверняка нашептал ему разное еще раньше, но, видно, тоже что-то чуял и потому не спешил сползать с крыльца. - Лит, пожалуйста, Враг с ними, с кольцом и с браслетом, осталось ли в тебе хоть сколько-то любви?! - Осталось, и вот где она у меня уже! Осталось столько, что кусок в горло не лезет и свет не мил! Вдоволь! У тебя – целый народ, Даин, ты иди уже к своему народу, а у меня, кроме брата, никого не осталось. Сначала Лит кричала, потом говорила, потом вовсе перешла на шепот, но лучше б просто в голос бранилась. Тогда бы значило, что и отойдет быстро, а теперь становилось ясно, что точно уйдет. Даже попрощаться не заглянет. От горестно полыхающих глаз-углей начинало печь выше шрама, и там, внутри, начала закипать злая и веселая решимость. Никого, говоришь, не осталось? Ну-ну, ну-ну. Негоже для всадника оно, чтоб бросать посреди двора своего зверя нерасседланным и необихоженным, но Даина занимали совсем другие мысли. Он еще со двора крикнул со всей мощи: - Терк! Терк! Захлопали ставни, в окнах замелькали лица, загрохотали по половицам подкованные гномьи сапоги. Дядька никуда, слава Махалу, податься не успел. Спал, видно, подняли – так и вышел навстречу, почти выбежал, но в нижних штанах и рубахе, и почесывая заросшую бело-рыжей куделью грудь с поблескивающем на шнурке «молотом Махала». - Что там узбад, поднимать хирд? - Поднимать, дядя. Только не за ворота, а всех к крыльцу. - Даин! Ты чего это удумал? – нашлась и мать, но гном лишь головой покачал: - Что удумал, матушка Илва, то все мое. Вели на кухне, пусть соберут всякой дорожной еды, чтоб мне надолго хватило. Дядька-то все еще думал, с чего суматоха, а матушка уже смекнула, что к чему, беззвучно охнув в край своего шелкового платка. Долгих речей не получилось. Даин сам не знал еще, как далеко двинется и чего там найдет: - Слушайте моего дядьку, как слушали бы меня, достойней и надежней кхазад я бы не нашел. Армией пройти можно не везде и не все дела армией получится решить. Когда вернусь – не знаю, не вернусь – если Терк, сын Терри, вам не по нраву, сами решите, кому быть за главного. И ушел прочь, чтоб не слышать ни сердитого ропота хирда, ни материных слез. Где вот только была почти что радостная уверенность, что вдруг да оказался на одной доске со всеми героями легенд и песен, в одиночку шедших на неведомых врагов и сказочных чудовищ, стремительно становилось просто погано – гаже некуда. Любовь-красу свою сберечь захотел, дурак. С самого начала лучше бы следил, чтоб в доме свар не было и чтоб остроухое отродье не надумало сунуться в Холмы – может, и не пришлось бы. И ради всего этого не пришлось бы целый народ бросать, даже на родного дядьку, с которым вместе рос, который всегда за старшего был, - хоть назад поворачивай, потому что предал же по сути, предал! Мысли, конечно, были всякие: мол, попытаться отбить ценного заложника и сторговаться за его жизнь с погаными тварями, чтоб Железные Холмы и прочие гномьи горы обходили десятой дорогой. Только самому в это «отбить» верилось уже через раз, потому что напрямую столкнуться с черными тварями если и хватит мужества, то сил – навряд ли. Лит здесь подспорье хилое – неизвестно, берут ли назгулов стрелы, а клинком она все равно владела так себе. Силы-то на хороший замах и крепкий удар в узких плечах и тонких руках было взяться просто неоткуда... Одна сомнительная радость - что сгинуть сразу вдвоем. Мол, жили счастливо и умерли в один день. Она не дожидалась, конечно, просто так само вышло, что Даин нагнал Лилталоссе всего в получасе козлотурьего бега от Берлоги, а дальше они ехали бок о бок. Ни слова не было сказано между ними до самого привала, и на привале-то все свелось до «Принесу воды?» - «Хорошо, пока разведу огонь»… Казалось, что козлотурам отдых требовался куда больше, чем всадникам: сон и дрема никак не брали, и еда-то впрок не очень шла. Так ночь и скоротали — каждый со своей стороны костра, каждый — зная, что другой не спит, и каждый со своими тяжкими мыслями. И еще до света снова спешили по следу, ведомому одной эльфийке… А через два дня такой погони Лит во время дневного привала просто упала и заснула так, что Даин ее не добудился — точнее, даже не стал особо-то пытаться, так и просидел. Только накрыл своим плащом для тепла и сам не стал уходить, пристроив на колени бестолковую остроухую голову в простецкой серой косынке. Даже не проснулась, только пробормотала что-то на квени про сгустившиеся тучи. Тучи и вправду сгустились, и пусть и под деревьями, а на ночевку было б неплохо соорудить навес, благо, елового лапника в округе хватало. Только подождать еще чуть, чтоб не тревожить, а сидеть и перебирать прядки в тяжелой черной косе. Куда ж тебя понесло, ведьму мою, бусину агатовую, смородиновку хмельную, колокольчик серебряный, Лил-та-лос-се… - Даин? Что темно так? Вид у Лилталоссе был тот еще, с отпечатком на отлежанной щеке и с выбившимися волосами, и она явно была готова упасть обратно, но через силу снова переспрашивала: - Даин? Что?.. - Вечер, вот и темно. Сморилась ты совсем, я и поднимать не стал. - Ты что?! Совсем дурак, да?! - Уймись! Ты что, сама по себе сдохнуть от усталости хочешь, не дожидаясь? Сама себя уморишь - от лишней работы чёрное племя избавишь! И этому вражьему сыну то-то будет радости знать, как его сестрица сгинула... Пока им он за каким-то лядом живым нужен, то можно и нам не бежать... Кажется, Даин перегнул палку, оттого что Лит как-то разом замолкла и сникла, только попыток вывернуться, чтоб рваться ехать в ночь, не оставила. - Живым-то он нужен, но времени все равно не будет. Во второй раз его точно сломает. И, будто решившись, выдохнула: - Прав ты, сам не знаешь, как прав, потому что сын он и вправду вражий. - Ты хочешь сказать эти твари пропавшего наследника разыскивали? Даин начал смеяться, даже табак рассыпал нечаянно целую щепоть мимо трубки, но своим же смехом и поперхнулся. - До утра все равно не пущу ехать, так что ты давай сядь, ешь и рассказывай, что да как, пока я сам себе не надумал всего подряд. - Помнишь, о чем он говорил тогда, у Вересковки? Говорил, что это просто тело? Врагу нужно только тело, да, живое, чтоб воплотиться в этом мире снова. Мёртвые тела для него оказались непригодны, а живые чужие очень быстро становились мёртвыми. Он, должно быть, решил создать что-то более долговечное для собственного воплощения и что-то, что было бы родственным и поэтому не так отторгало его дух. Наверно, он решил вырастить тело для своего воплощения но просчитался - ту эльфийскую женщину, что добыли его твари, то ли охраняли слишком скверно, то ли искали слишком старательно. Я слышала, что ее отыскали истощенной и с помутившимся рассудком, но живую. Не признававшую ни мужа и детей, ни родную мать, а уже дома оказалось, что она в тягости. - И не от мужа, что ли? - Кабан глупый! - рассердилась эльфийка, будто в былые времена и еще до поганой их ссоры. - А у нас не принято, чтоб плодиться, будто зверям в лесу! Или так, чтоб как Судри сын Судри, будто сам по себе получился! - Ты Судри не трожь и не попрекай! - Я и не трогаю! Я говорю, что не бывает в семьях эльфов так, чтоб без взаимной воли и от чужих мужей, а этой разум замутили настолько, что решила, что время детей пришло и Врага приняла… Не бывает! Всем объявили, что она тяжело больна, и даже детей к ней не пускали, а потом мать забрала ее память за весь год, будто все сном и бредом было. Ребенка того убить у мужа рука не поднялась (хотя нашелся один советчик, фея лесная, все твердил, что притопили бы — меньше б было забот!), но и у себя не оставили, услали в дальнее поселение, чтоб ни видеть, ни знать. - Кто ж знал, что младенец не только не помрет дорогой, но и потом к ответу всех позовет. - Не совсем. Тэвьин не туда двинулся в дорогу, отец же не дурак про такое хоть кому говорить, обмолвился просто нечаянно, а братик решил, что фея лесная точно его кровник и что всю его родню на самом деле сам и прикончил. Ох и орали они друг на друга с этим Ороферионом! Этот-то молчать не стал, а потом вообще взбесился! Думала, убьет на месте нас двоих, страшно… Хорошо, что Тэвьин драться с ним не стал, а потом еще и к отцу пошел, повинился. Отец нас всегда за все прощал, велел только побыстрее обратно собираться, а на обратной дороге нас и нагнали. Тэвьин уже потом рассказывал… Где-то в соседнем овраге коротко взрыднула сова. Даже в зиму лес не бывает совсем уж молчаливым, а пока осень, то вовсе полон привычных ночных звуков, но именно этот отчего-то заставил Лит умолкнуть и прижаться на секунду чуть крепче. А Даина — почти задохнуться от этого в беспощадной и острой, как охотничий нож, любви, такой, что увезти бы обратно и спрятать за сто замков, и даже на мать налаять, чтоб не смела больше так изводить… ну или пойти и в самом деле сдохнуть так сдохнуть вместе, будто в сказках, только пожили недолго и не всегда счастливо, зато умерли в один день. - Тэвьин потом рассказывал, что Враг чуял его, родную кровь, чуял его гнев и просыпался от него, а еще шептал, чтоб не в уши, а прямо в мысли, ты сильнее всех и страшнее всех, бей-круши, никто тебе не помеха и не указ, и звал, звал… Он думал, это фэа убитых родителей остались без покоя и зовут его к мести, потому и рвался отыскать, дурачок, а его самого нашли. Это похоже на сон было, когда телом управлять не можешь, только видишь, как зовешь и как твари приходят по его приказанию, и идут, куда велит. Наверно, будь у него на руках то самое кольцо, то Тэвьин уже никогда бы не смог вырваться и сбежать, шел бы по Арде заново воплотившийся Враг. - Так кольцо-то — это ж сказка тысячелетняя! За столько лет оно уже варг знает куда кануло!.. - Чем дальше, тем страшнее, вот что это за сказка! - огрызнулась эльфийка. - Тогда ясно, что твой брат названный говорил, мол, если вернусь, то это просто тело. Чтоб не боялась... - Если Враг захватит его тело насовсем, то другого выхода не будет. Даин… «Плачет опять… Ну, Враг тебя побери, ну попадись мне только!» - Он ведь просил тогда его убить! Он не просил спасти! Он просил, чтоб шла и убивала!.. А я не смогу, наверно, Даин… - Время у нас еще есть. А он справился раз — может, и во второй. Время есть. Только сколько его еще, этого времени?