Приблуда

Оно скорее к счастью, что случая испытать гномьи чары на «стеклянном» железе Даину больше не приходилось. Орки, куда б не сунулись, всюду встретили отпор, а остроухий Тэвьин, преследуя отступавшие полчища, так сильно их допрореживал, что стрел изводил целые горы, и что больше об орках в тех местах еще долго потом не слышали. Тамия отказалась возвращаться к отцу, хотя до Миттенкэр было рукой подать. Виделась с отцом, и мать приезжала - примчалась, услышав о произошедшем с младшей дочерью — со всеми говорила, но ни с кем не собралась до дома, и, кажется, от нее на редкость быстро отступились. Может, и к Судри наконец присмотрелись получше, оценив его доблесть и оказанное родителям Эсхильды почтение — и то хорошо, потому что не дело это, судить только по происхождению. Может, и к Тэви кто-то из них думал приглядеться по-хозяйски, но остроухий сообразительно старался поменьше показываться на глаза. И Илдри Железноруку, и жене дяди Илдри, и больше всего — самой Тамии, сделал вид, будто не сам он нянчил ее, пока в том была необходимость. Даин бы в другое время, наверно, был бы только рад такому раскладу. Или, наоборот, не выдержав двойной порции тоскливых взглядов и слов невпопад, столкнул бы их лбами и вместе бы отправил прогуляться, надеясь, что договорятся, наконец, сами… Но — помнил про проклятую кровь и молчал, и не лез. Там остроухому и так наверняка погано, у них же каждая любовь — на всю жизнь, будь она неладна. Все, кто были в отряде, кстати, будто забыли, что Тэвьин — эльф. Не то решили, что примерещилось, потому что сроду он так не делал, чтоб не по тихому проскользнуть, а промчаться через весь лагерь. Не то попросту все списали на ведьмовскую породу брата Лит, мол, вдруг у них, в колдовской семье, такими долговязыми и ушастыми быть принято? Или — что свинством будет винить за эльфство того, кто храбрым показал себя в походе… А с колдовством вовсе смешно, вот бы кто знал, как Даин пытается развлекаться, «говоря» с железом. Остроухий, сам по части колдовства абсолютно бесполезный, таки подсказал, что не пытайся откусить от пирога больше, чем сможешь прожевать за раз. В смысле что перегружайся, потому что колдовство колдовством, а сил вытягивает больше, чем если бы сутки без перерыва махал молотом в кузнице. И что «оглохнешь», если будешь стараться услышать каждый кусок железа. Хотя чего дел-то оставалось уже никаких, сворачиваться и возвращаться домой, чем скорее, тем лучше бы. Даже неловко, насколько скорее бы (хотя кто помоложе, те надеялись до Весенней Полночи домой попасть, так что у всех свои интересы) все только понимающе ухмылялись. Молодая жена дома осталась, к такой не шагом пойдешь — козлотуром поскачешь, а там, глядишь, и дитя-наследник поспеет, как не закатить веселый пир! Пусть бы так и думали дальше. Потому что не вывернешь же каждому-встречному все свои страхи и что Лит в тысячу раз страшнее, и что если вдруг самое плохое, то хуже не будет, если умирать останется среди чужих и никто за руку не проводит ее в чертоги Махала… или кого там, Намо, но страшно и одиноко на этом пути… Даин старательно не думал о плохом исходе, чтоб не накликать. Но поэтому-то и торопил, и говорил не разворачивать большой лагерь - ночь переночевать и того, что есть, вполне хватит. И потому — сидя у огня, пытался говорить хоть с оружием, хоть с кольцом на руке, так, чтоб потом упасть в сон без сна и подняться вместе с солнцем. А в последнюю ночь даже не останавливались, только останавливались на покормить — не пасти, а из торб — и на какое-то время пускали шагом. Даже под эту дорогу шагом ехалось особенно громко, разговоры и хохот не смолкали. Кто-то вовсю радовался, что как раз полдня успеют отоспаться перед Весенней Полночью, а кто-то обещал, что снова проспишь, а! А Даину упорно казалось, что веселым гномьим голосам вторят и другие — такие же басовитые и радостные, и слышны они отовсюду, но нет, это не загулявшее среди сосен эхо. Это сами Железные Холмы, вся сталь их недр отзываются своим младшим железноногим братьям. Остроухий поотстал на повороте на тропу к Берлоге: - Там и остановлюсь пока. А потом — посмотрим, наверно, отправлюсь в Ривендел, даже если моя мать и вправду умерла, там вроде бы остались родственники. - Зачем? Тебя же выкинули, как котенка на помойку! - Вот как раз затем! Посмотреть им в глаза. - Тьфу, все у вас не так устроено. Добро бы морду набить или хоть от наследства отщипнуть! - Потому что не наугрим, чтоб морду бить или за наследство собачиться! Не хочу пока домой возвращаться, там же пусто все теперь… И в любом случае, не стоит мне тут перед глазами у вашей маленькой кузины маячить, хотя бы год-другой. - А вот это дело. Оно пройдет еще, забудется. Желтоглазый темный приблудок невесело усмехнулся, но согласно покачал головой. - Забывать — это хорошо. Это такой подарок, вы сами не представляете… На том и решили, тем более что дорога под козлотурьи копыта будто сама бежала: домой! Домой, к Лит. К Лил-та-лос-се, поскорее успеть бы… Даин опоздал совсем немного. Еще при взгляде на распахнутые двери и окна понял: опоздал! Сердце упало, больно стукнулось изнутри об след орчьего клинка — опоздал! Сладкий запах весны, пробудившиеся от дыхания Кеми-дарительницы цветы и травы, дымок где-то зажигающихся еще с утра праздничных костров, и только ничего из этого не принадлежало Даину. Его был только темный прямоугольник дверей и — вот внезапно-то! - матушка Илва у этих самых дверей. - Даин, не надо пока туда. Кажется, она уже сто лет не звала Даина по имени, со всеми ее дурацкими непонятными обидами, и сердце снова больно упало, потому что значит, дело было действительно плохо. - Умирает?! - Не надо пока. Даин так и остался стоять, не дойдя до дома. Его теснили то с одного, то с другого краю собственные дружинники, орали со всех сторон противными голосами козлотуры, почуявшие родное стойло и полные кормушки, хохот, скрип, легкий запах дыма от уже заранее зажженных праздничных костров мешался с терпким и острым от пота, железа, сыромятной кожи и козлины. И ничего не было его праздником, ничего не радовало и не могло радовать. Ноги как-то сами понесли прочь, сначала бесцельно и не пойми куда, а потом будто сами вывели. Отец-камень остался немного левее, а проросшие когда-то — или посаженные так нарочно, полянкой — деревья называли Круг Кеми. Даин, если честно, сюда за всю жизнь не совался ни разу, да и была бы какая в том нужда, так что поляну «изнутри» видел впервые. Ну, изрядно утоптанная, ну по нижним веткам деревьев навешано всякой ерунды вроде лент, заколок и непарных дешевеньких сережек. Обложенный камнями, в середине дымил небольшой костер, и хозяйничавшие возле костра женщины ничего не сказали, просто покосились на узбада с немалым изумлением, не представляя, за чем это сюда могло принести такого гостя. Но — не спрашивали, и точно как в родном дворе, другие словно обтекали мимо, продолжив свои прерванные разговоры, и кто-то негромко рассмеялся, только совсем не так, как смеялась в прошлую Весеннюю Полночь Лит, танцуя на берегу речки... С камнями или с огнем Даин поговорить не пытался, с деревьями тут тем более бы не получилось, но на на ответ он и не надеялся. «Ты же Дарительница, ну, вроде обе должны понимать друг друга… ты уж помоги ей, раз от меня тут никакой помощи и вред один… Не забирай, не дай ей уйти, пожалуйста»… В руки Даину пихнули деревянную кружку: - Пей, не отравлено. Сладкое вино пахло лесными ягодами, и на языке от него оставался земляничный вкус, но пилось все как вода. - Пойду я, - гном ни к кому не обращался, но вроде кивнули, мол, иди, гость нежданный. Подумав немного, Даин вернулся и попытался было снять эглет с косы, но там вместо замка все на шнурке было — так и срезал вместе с краем волос, прицепив на одну из веток за сооруженную из шнурка петлю. Праздничное вино из Круга Кеми оказалось коварным и, оставив голову вроде вообще ясной, по ногам вдарило изрядно. Так что он успел побывать еще у нескольких костров, прежде чем вдруг оказался на дворе у Судри, где веселая красивая Эсси щебетала, мол, жду не дождусь, когда у нас с Судри тоже появится ребеночек, и там-то Даина и поймал Терк. - Ты где вообще шатаешься, племянник? Принюхался: - Ну от тебя и разит, если честно! Добро бы пошел помыться пока, так нет, никто глазом не моргнул, а он уже отмечать убежал! - Дурак? - Сам дурак! Ты бы хоть, ну, женщину свою пошел поблагодарил за труды, что ли, а потом уже пил сколько влезет! Хватка у Терка была не то стальная, не то просто каменная, только успевай сапогами перебирать, зато за время короткой почти-пробежки хмель в голове немного растрясся: - Так она что, она уже всё? - Тебе ж было сказано, ну, не ходи, погоди пока приберут немного сейчас! Нет бы хоть у колодца ополоснулся, кабанище… Кажется, в какой-то момент уже Даин тянул за собой цеплявшегося за него дядьку, двери и лестницу просто пролетел, и остановиться смог только на пороге в комнату. Грязный, потный, пьяный, пахнущий долгим верховым походом и праздничным дымом, что только может быть неуместнее в комнате, где на застеленной белым-хрустящим кровати устроилась Лит, такая же бледная, как эти простыни, но очень даже живая, Лил-та-лос-се… - Я… пришел, вот… - Вижу уже, - Лит улыбнулась. - Здравствуй, Даин. Здравствуй, адад. Колыбелька, что когда-то начал Наин перед своим последним походом и что перед этим своим походом доделал Даин, стояла рядом пустой, а запеленанный младенец швырялся и поскрипывал в руках Лит. - Можно? Можно, да? Я просто посмотреть! Я потом помоюсь и уже тогда возьму, честно… Если честно, Даин не то чтоб много видел на своем веку младенцев, но таких красивых — точно никогда. Круглые щеки, хмурые полоски бровей, рыжая кудряшка надо лбом, гневный голос. - Дорин. Здравствуй, Дорин. - Хорошее имя, - одобрила Лит, перехватив дитя и свободной рукой откидывая назад кое-как заплетенную косу. - Звонкое, будто ручей весной. Только намучается девчонка, с мужским именем-то... Кажется, пол под гномьими ногами слегка качнулся. - Дочь? Рады будут в гномьей семье сыну, но редкие у гномов дочери — настоящее сокровище любой семьи. Потому что они — знак того, что точно не прервется род, в каких-то семьях хоть и зовут по отцам, а родство все считают в первую очередь по матери… Бесценный дар, что был в руках у Лит, недовольно ворчал и не понимал собственной бесценности. За которую самые лучшие серьги из семейного сундука были бы подарком простецким и почти бедным, а под рукой и тех не оказалось. Оказались другие — те, которые отыскал и выкупил у харадов Кривонос. - Как ты хочешь назвать ее? Чтоб было как ваша песня на квени… - И что за песня это будет, я бы послушала и посмеялась. Одно лицо с тобой, только без бороды. Будет Хадвен — гномья дочь. Красная пухлая ручонка, выпроставшись из свертка, рассеянно зажала пальцами воздух раз-другой, а потом — точно так же ухватила за одну из сережек. Будто подтверждая, что точно подметила, амад. Правильно выбрала.