Где-то там, на небесах...

      «К еде я так и не притронулся. Не знаю почему, но голода совсем не чувствуется: то ли не проходящая боль заглушает позывы, то ли тело уже чует, что скоро и вовсе ежедневная потребность в пище отпадет. Зато хоть сон ничто не отнимало. Кажется, проспал я пару тройку часов, но, если не брать во внимание всё ущербное состояние тела, чувствую себя просто отлично. Так хочется в это поверить! Говорят, самовнушение — штука хорошая, так что, если попробую — хуже уже не будет. Просто некуда.       Ах, блин, как же душно-то, а! Ни единого порыва ветра. Солнца ещё даже не видать, но парилка стоит убийственная. Воздуха элементарно не хватает. Насколько позволяет сломанное ребро, максимально глубоко и шумно вдыхаю носом, выдыхаю ртом. И так несколько раз. Всё равно удушиться можно. По лбу обильно стекает пот. Я весь взмокший, липкий, противный. Плюс ко всему, ещё и вонь стоит. И голова от пота чешется — жирные волосы прилизались к коже. Казалось бы, ну кто вообще обращает на такие мелочи внимание, когда одна нога практически свисает над пропастью? Я обращаю. Конечно, всё можно понять: опасный преступник, приговоренный к лишению жизни, вынужденный провести последние дни в затхлой камере с жалкой миской риса (хотя и приготовленного вполне съедобно), но человек остается человеком, не животным каким-то. Хотя и всякую тварь живую было бы жаль. Во мне растет негодование и раздражение. Изнутри появляется какое-то странное желание по-детски топнуть ногой и закатать истерику. Лет двадцать назад это прокатывало. О Боже, Чан… Ха! Если бы тот ангел сейчас был здесь, чую, кто-то бы огреб по шапке за богохульство. Но его нет. И правда, где носится? Обещал помочь. А может, мне вообще это всё приснилось? Какой-то невероятно длинный, нудный сон. А может, до сих пор сплю? Черт, задыхаюсь. Нужна вода. Сейчас. Срочно.»       Мысленно Чанёль давно уж поднялся и позвал охранника, но тело будто грузом прижало к полу — не шевельнуться. Издав гортанный стон, он прочистил горло, а затем попытался опереться на сбитые локти и приподняться. Но рухнул обратно. Затем перевернулся на живот, оттолкнулся руками от пола и подставил колени. Стоя на четвереньках, с носа стекла капелька пота, следом ещё несколько побежали по вискам, по бровям — как в бане паровой; ртом хватал воздух, а ручонки дрожали, с немалым усилием держались, чтобы опять не согнуться. И он стоял так всего несколько секунд, как плакучая сакура: широкая такая, с раскинувшимися ветвями, но практически сухая, грустная, с почти осыпавшимися на землю цветами. Но ещё живет, до конца не сломленная.       Собравшись с силами, Чанёль с трудом поднялся на ноги, пошатываясь. Рукой он схватился за голову — в глазах внезапно потемнело, замерцали черные пятна, и ему пришлось постоять так ещё немного, чтобы прийти в себя. Все-таки отсутствие еды сказалось слабостью, которую он, лежа, и не чувствовал. На миг показалось, что вот-вот упадет в обморок, но всё обошлось лишь временным помутнением. Оклемавшись и тряхнув головой, Чан вяло переставлял слегка кривые, тонкие, как палочки, ноги, буквально волоча их к двери, в конце концов просто завалившись всем весом на неё. Ха, вот хиляк же стал, ну!       — Эй! Э-эй, надзиратель! Хэй! — крик, как оказалось, действие весьма энергозатратное. Дыхание сперло. Эхом раздался звук от ударов по металлической двери. — Спишь на посту, что ли? А если сбегу, а? — в горле пересохло ещё больше. Но это дало свой результат: по коридору сапогами застучал охранник, явно недовольный буйным заключенным. Пробурчав что-то невнятное себе под нос, он отодвинул дверную защёлку и приоткрыл прямоугольное «окошко», через которое с легкостью могли пролезть руки: обычно через такие отверстия заключенным подавали миски с едой (тарелками их назвать просто невозможно).       — Чего разорался, мм? — голос резкий и громкий, даже надорванный — работа, видимо, обязывает.       — Что же так грубо-то… Раз преступник, то и не человек вовсе? — было сказано тихо, почти шепотом, с хрипотой в голосе и со смешком. Совершенно без надежды услышать внятный ответ. Вопрос был, скорее, риторический, заданный самому себе, нежели человеку по ту сторону двери. Из-за высокого роста пришлось слегка нагнуться, чтобы глаза оказались на одном уровне с отверстием. И в них тогда было что-то жуткое, от чего мурашки бежали по телу; из-за тусклого освещения казалось, что зрачок и вовсе слился с черной радужкой, что когда-то ранее имела глубокий кофейный оттенок. Но сейчас в слегка прищуренных глазах играли чёртики, делая взгляд тяжелым и проникающим в душу; не пустым, а наполненным до краев презрением — острым и ядовитым. И парень был почти уверен, что увидел, как дернулся кадык смотрителя: резко, всего за секунду, но было. Ах, если бы бедняга только увидел появившеюся самодовольную ухмылку на лице заключенного: сразу бы набросился душить. Но вместо этого сделал шаг назад.       — Хватит болтать, «человек»! Какого глотку рвал?       — Воды принеси, браток. Горло сушит — сдохнуть можно, — тот лишь цыкнул и дернул обратно защёлку. — Если помру раньше срока, твоя карьера надзирателя полетит к чертям собачьим! Вместе с головой, знаешь ведь, да? Стражник молча ушел.       Принесет, куда денется. Здесь правила жесткие: испустить дух раньше положенного не дадут, мучить будут до победного. А если и умрешь, чую, оживят и тогда сами шкуру сдерут. Причем публично — а чтобы хуже было!       Решив подождать у двери, Чанёль вытер рукой испарины, стекающие по лицу. Цепь зазвенела. Кисти, скованные кандалами, саднили, а пот, пробегающий по раздраженной коже, вызывал жжение и зуд. Одежда, которую выдали перед «поселением» в камере, уже давно стала влажной от вытекшей жидкости и противно прилипала к телу. Он слегка пошевелил мышцами спины, дабы отклеить её. Не без боли, конечно же. Ни капли не помогло, поэтому принялся медленно расстегивать пуговицы на рубашке, начиная с верхней. Четвертая по непонятной причине не поддавалась, он никак не мог её распахнуть. Зациклившись на застежке, Чанёль не заметил чужого присутствия.       — И долго ты собираешься с ней возиться? — Бэкхён стоял, облокотившись о стену, со скрещенными ногами, и с приподнятой бровью смотрел на безуспешные попытки справиться с элементом одежды. — И что за жуткий взгляд ты продемонстрировал тому охраннику? Небось долго репетировал.       — Угу, целую ночь гримасничал, — сделал вид, что нисколько не удивился, хотя и вздрогнул от неожиданности. Все же такие внезапные появления не могут оставить невозмутимым. — Проклятье! — он дернул рубаху и по старой привычке расставил руки по бокам — слава Богу, хоть цепь от кандалов была длинной и позволила сделать это. — Помочь не хочешь? Ах, ты же не…       — Могу, — преодолев расстояние в три шага, ангел подошел вплотную и потянулся руками к одежде, как внезапно отдернулся и попятился назад, опустив голову и поджав губы. — Идёт.       Улыбнувшись, Чан развернулся лицом к двери и, притопывая ногой, с победным оскалом стал ждать. «Ну наконец-то. И где они таких «шустрых» по набирали.» Хоть слишком долго ждать и не пришлось, отсутствие прохладной воды и свежего воздуха, казалось, растягивали время до невозможности.       Отворив защёлку, охранник еле протолкнул в неё две полтора литровые пластиковые баклажки с водой, и те с шумом упали на пол.        — На, и чтобы больше не вопил! — развернувшись, надзиратель собирался было уже уходить, как был окликнут:       — Постой-постой, — с хрустом в коленях Чанёль присел на корточки и, подняв бутылку, открутил зубами крышку, при этом издав наигранный вздох разочарования. — А газировочки не нашлось, приятель? — склонив голову на бок, облизал пересохшие, потресканные губы. Непозволительно было продемонстрировать нахлынувшую волну боли в ребре, потому лишь улыбнулся, пускай и криво. Покрасневшая от злости, физиономия напротив его знатно повеселила. Да так, что не удержался и издал смешок: — Нет, ну ты это видел? — указав пальцем на смотрителя, он повернул голову в противоположную сторону и взглянул на Бэкхёна, который стоял, скрестив руки на груди. И выражение лица у него было совершенно не веселым: подобным образом обычно смотрят на людей, напрочь лишенных ума разума, у которых шарики за ролики уже закатились. Осознав свою ошибку, парень скривился и дернул рукой, запуская её в волосы, и потирая затылок. Оборачиваться сейчас совершенно не хотелось, но, пересилив нахлынувшее смущение, он столкнулся со сплошным непониманием, большими буквами написанным на узком лбу охранника — беднягу аж перекосило. И вся злость мигом улетучилась: ну кто будет скалиться на больного человека? Закрыв окошко, из скошенного на бок рта прозвучало лишь одно слово: «Псих!»       В воздухе повисло молчание. Чанёль отвернулся и боковым зрением увидел, как его ангел-смерти стоял, понурив голову, и двумя пальцами потирал глаза. «Вот бедняга-то, ну. И почему ему именно я достался? Лучше ко мне деву какую прислали — хоть со скуки не помер бы. А тут… Ох уж эти трудоголики несчастные. Был бы ты живим, Бэкхён, кароси* не обошло бы тебя стороной!»       Получив долгожданную воду, парень стал пить жадными и большими глотками, обхватывая горлышко бутылки потресканными от обезвоживания губами. Иссушив чуть ли не половину, он с трудом оторвался и издал негромкий гортанный рык. Обыкновенная вода — кто бы мог подумать! — это питье Богов, не меньше. Поднявшись на ноги, вновь со звучным хрустом, полную баклажку Чан спрятал в самый сырой и прохладный угол помещения, чтобы жидкость не стала как парное молоко. Другую — поставил около себя, присаживаясь, и опираясь спиной о стену, раскинув ноги. Он снова принялся играться с пуговицей, кажется, даже на миг позабыв о новом приятеле. Только вот тот, не медля ни минуты, напомнил о своём присутствии.       Бэкхён (уже во второй раз) подошел вплотную к подопечному и абсолютно беззвучно присел сбоку на колени, даже не смотря в глаза — ни разу не взглянул. Если бы он дышал, то Чанёль мог бы почувствовать дыхание на своей коже. Но не ощущал абсолютно ничего, лишь кроме тепла, излучаемого, как он думал, аурой ангела. Сам того не желая, оставил бесполезное занятие и поднял взор. Теперь они пристально смотрели друг на друга. Чанёль словил себя на мысли, что никогда не замечал одну особенность у своего проводника: темные карие глаза были как будто подчеркнуты черной подводкой, выразительные и глубокие. Необычно, как для небесного создания. Да и одежда… Она ничем не отличалась от повседневной мирской. Заметив на себе изучающий взгляд, Бэкхён улыбнулся и, предугадав застывший в воздухе вопрос, ответил:       — Одеяние я могу менять по собственному желанию, силой мысли. А ты думал, в одной белоснежной накидке предстану? Двадцать первый век на дворе, парень, — взгляд метнулся к припухшей руке, застывшей на слегка распахнутой рубашке. — Давай помогу, — он протянул руки к материи и с легкостью, как будто это ничего не стоило, принялся расстегивать пуговицы, освобождая Чана от слегка влажной ткани. Его взору открылось тощее, исхудавшее тело, покрытое многочисленными ссадинами и ранами: в области ребра была сильная припухлость фиолетового оттенка — перелом, быть может, и не один; да и эти самые ребра можно было сосчитать, просто взглянув — настолько кожа обтягивала мышцы; а левое плечо было слегка вывихнуто; довольно глубокий порез ниже груди, из которого сочилась лимфа с гноем — рану не обрабатывали, туда постоянно попадал пот, и она не могла сама затянуться в таких-то условиях. Осмотрев тело до пояса, Бэкхёна пробрала грусть, которую невозможно было скрыть ничем. Она налетела аки рой саранчи, захватывая в свои тиски всё, что было доступно, и даже больше, оставляя по себе лишь руины. Что-то беспощадно щемило внутри, пробуждало даже гнев и жалость. Нет, скорее, жаль. Давящая боль сжала виски. Он потянулся руками к торсу парня и, чуть помедлив, прикоснулся. «Так изувечить плоть… Поиздеваться над созданием Божьим! Омерзительно.»       Не отрывая ладони, опустил голову, а черные, угольные волосы скрыли за собой выражение печали. Губы слегка приоткрылись, брови сошлись на переносице, а глаза заблестели и, если бы мог, то наверняка бы пустил слезу. До того было обидно. До того порой поражала людская бесчеловечность. Но глухой, низкий голос Чанёля вовремя вывел из раздумий, и лицо ангела вернулось в свое привычное состояние спокойствия.       — Что ты делаешь? — двигалась только грудная клетка, он даже не моргал, просто замер. И смотрел на хрупкого ангелочка, сидящего подле него на коленях. — Как можешь прикасаться ко мне? Ты же…       — Призрак? Да, я слышал, как ты меня прозвал, — он окончательно пришел в себя и стал стягивать рубашку с плеч подопечного, стараясь причинить минимум боли, так как сама по себе она неизбежна. — Это эфирное тело. Прямо как у призраков, верно, — он нагнулся вперед, — потому ты можешь видеть меня и даже чувствовать — оно доступно для сенсорного восприятия. Пришел бы я в астральном, нам бы не удалось наладить контакт.       — Значит, — он отпрянул от стены, — у нас есть три тела: физическое, эфирное и астральное? — Бэкхён кивнул.       — Последнее — самое тонкое. Когда человек умирает, его физическая оболочка отделяется от двух остальных, и душа пребывает в эфирном теле. Оно не столь плотное, как земное, но также может влиять на материю, стоит только захотеть, — ангел схватил края рубашки на спине Чанёля и потянул на себя. Тот откинулся назад и ахнул, почувствовав кожей легкую прохладу сырых стен. Ткань осталась висеть на руках, потому Бэкхён (с явным усилием) стал потихоньку стягивать её вниз, на кандалы. А затем рывком разорвал, полностью оголяя кожу, и отбрасывая кусок тряпки в сторону. — Просто изменил структуру. Не спрашивай об этом, оно того не стоит.       Чанёль усмирил свое любопытство, понимая, что это действительно сейчас не играет никакой роли. Открутив крышку, здоровой рукой он поднял бутылку, что лежала под боком, над головой и перевернул её, выливая на себя всё содержимое. Прохлада ударила по макушке, стекая на лицо, пробегая по шее и животу, освежая. «Словно заново родился». Он приоткрыл глаза и рот, наконец вдохнув полной грудью, думая о том, что порой нам нужно так мало — всего немного воды, и можно продолжать жить. Смешно, правда?       Бэкхён продолжал сидеть рядом, наблюдая за человеческим дыханием. Он не заметил, как сам уловил сбитый ритм, и стал втягивать воздух, хоть и не имел легких — лишь имитировал дыхание. Но было похоже. Он видел, как Чану становилось немного легче, но морщинка боли, застывшая между сведенных бровей, не пропадала. «Зацикленность на ощущениях не позволит ему полностью впустить в себя всю ту информацию, которую я обязан донести. Нет, ничего не выйдет. Если так будет продолжаться, то никто уже не поможет. Что же мне делать? Думай! Что… Ах, кажется, Иллия как-то говорил о том, что ангелы-хранители могут перенимать часть чужой боли, таким образом облегчая свалившийся груз на тех, кто находится под их защитой. А что, если попробовать? Я ведь тоже ангел. Да, пока что это единственный вариант. По крайней мере, хуже не сделаю — это точно. Нужно попытаться. Не хочу потом терзаться за то, что не испробовал всевозможные методы.»       Собравшись с мыслями, Бэкхён положил ладони на грудь парня, как раз в область сердца. И это не просто по прихоти: как раз в этом месте у человека находится душа — не зря ведь, испытывая боль, люди хватаются за грудь. Это душа страдает. Неспроста все так привязаны к этому органу: сердце болит, разрывается, разбивается на осколки и тому подобное. Говоря другими словами, в данной области находится четвертая чакра — Анахата, отвечающая за формирование эмоциональной оболочки человека, за его способность к эмпатии. К тому же, если по каким-либо причинам эта чакра у человека оказывается слабо развитой или вовсе закрытой, у него могут возникнуть проблемы с сердечно-сосудистой системой, — Иллия и другие «учителя» особенно обостряли внимание ангелов на этой теме. «Копая немного глубже обычного, можно добраться до основного корня проблемы и спасти душу. Сама она сделать этого не в состоянии» — говорили они.       Обычно чакра должна излучать ярко-зеленый свет, но у Чана она была тусклой, что означало её блок. «Этот человек, испытывая в жизни много боли, закрылся от всего, включая и любовь, как бы банально это не звучало. Вот и проблема.»       — Что ты творишь, а? — такой неожиданный жест ангела вызвал раздражение и непонимание.       — Помолчи, Пак Чанёль! — он не церемонился и решил взять всё под свой абсолютный контроль. Прижав руки сильнее к груди, ангел поймал волны, исходящие из энергетической области. Он рассредоточил взгляд и попытался вытянуть из груди сгусток боли. Он оказался вязким и тяжелым. Чанёль начал постанывать и зашипел от боли, когда этот сгусток начал медленно покидать его тело. Чувство, как будто мучительно долго вытаскивают занозу, засевшую глубоко и прочно. Бэк понимал это, поэтому старался сделать всё как можно быстрее. Ладони пронзила острая боль, и вся физическая агония, ранее принадлежащая человеку, пулей ворвалась в тело ангела. Но он продолжал, пока не убедился, что высосал достаточное количество. Тогда убрал руки и отшатнулся. Ранее никогда такого не проделывая, Бэкхён и подумать не мог, что будет настолько ужасно. Иногда доводилось лишь слышать рассказы хранителей, но они умели ставить специальную защиту, дабы перенимаемые чувства не отравляли их чистый ум. И очищали исключительно душевную боль, не затрагивая грубую. Считалось, что физической человек отрабатывает карму. Но ангел-смерти нарушил и это правило.       Всё тело горело и ныло, но он мигом отстранился от этого, понимая, что подобное не сможет нанести ему сильного вреда. Ум сумел справиться с испытанием, и Бэкхён выдохнул с облегчением: возможная опасность миновала стороной. Он посмотрел на парня, что сидел, широко раскрыв глаза и прогибаясь в спине. Кажется, боль прошла.       — Как это? Что произошло? — неподдельное удивление и по-детски наивное выражение лица забавляло: взрослый мужчина сейчас выглядел словно маленький ребенок, которому показали фокус в цирке. — Ты и так можешь? — Он впервые настолько широко улыбнулся, что Бэк заметил, как во время смеха слегка подергиваются большие уши.       — Хоть и боль в теле исчезла, расцеловывать меня не стоит! Тот час же верну обратно, уяснил? — ангел угрожающе склонил голову вперед, так что волосы слегка прикрыли глаза.       — И не собирался!       — Значит, твои клятвы ничего не стоят?       — Значит, читать чужие мысли уже в пределах нормы? — Чан прочистил горло и, осознав, что находится не совсем в выгодном положении, добавил: — Хм… Прости, — но язвительная натура, все же, взяла своё, — может, один поцелуй?       Бэкхёну ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и потереть глаза, сожалея о своем решении теперь всё больше. «Проснулось чувство юмора — отлично. Но лучше бы не шутил так. Может, я и ангел, но не святой же!»       Не знаю, что на меня нашло. Может, радость наконец-то ощутить легкость? Понимаю, он убрал лишь последствие, а не саму причину боли, но я и за это признателен. Пускай хорошее самочувствие и иллюзия, но ему наверняка тоже сейчас худо. Этот гаденыш трудится в поте лица, и становится как-то даже неловко от этого. Нужно ли озвучить слова благодарности прямо? Нет, пожалуй, нет. Он ведь сам должен обо всем знать. Ох… Наконец-то пошел этот чертов дождь!

***

      — Значит, такие понятия как «рай» и «ад» действительно существуют?       — Можно сказать и так. Есть высшие планеты и низшие. Всего насчитывается четырнадцать: семь низших и шесть высших; Земля — это единственная средняя планета.       — Расскажи об…       — Зачем тебе знать это? — «Нужно отвести его от этой темы. Знания такого рода могут поселить страх и беспокойство в его душе — этого мне не надо. Бэкхён, будь осторожен!— Ладно, — он вздохнул, — я не имею права вооружать тебя подобной информацией. Но кое-что скажу: Адские миры — это планеты, расположенные в самом низу нашей материальной Вселенной, попав на которые грешник получает особое тело страданий — копию своего физического тела, но состоящее из более тонкой материи.       Пребывание в аду не вечно, как тебе могло быть известно. Законы высшие крайне справедливы и человечны. Смысл ада состоит в том, чтобы исправлять и воспитывать, а не губить. После того, как существо отбудет свой срок наказания в аду, оно снова рождается на Земле, но все воспоминания об его пребывании там заключаются в глубинной памяти души, и человек ничего не помнит о муках или наслаждениях (в случае, если жили на райских планетах), которые испытывал, — он внимательно следил за реакцией Чанёля, будучи готовым прекратить в любой момент, как только уловит негативные изменения в его поведении.       — Однако в подсознании тех, кто побывал на адских планетах, остаются впечатления о мучениях на них, которые и определяют склонности человека. Естественный страх, который некоторые люди ощущают перед соблазнами порока, является ничем иным как последствием пребывания в аду. После очищения адским «пламенем» существо рождается с сильно осознанным стремлением жить праведной жизнью. Хотя порой случается и обратное. Такие существа в следующей своей жизни опять попадают в преисподнюю, — достаточно. Кажется, Чанёль и сам понял, что лучше оставаться в неведении, не расспрашивать более ничего, так как видел, что Бэкхён очень тщательно подбирает слова, да и говорит нерасторопно. Он кивнул головой в знак послушания.       — Значит в любом случае всех ждет перерождение? Это неизменный цикл?       — «Все планеты материального мира, от высшей до низшей — это юдоль страданий, где каждый вынужден снова и снова рождаться и умирать. Но тот, кто достиг Моей обители, уже никогда не родится здесь» — этот отрывок из священного писания и дает ключ к выходу из замкнутого круга. Поверь, тебе это известно.       Их беседа длилась ещё долгое время. Но его оставалось не так-то и много, и Бэкхён это прекрасно понимал.«Иметь доступ к подобным знаниям — это прекрасно. Но сейчас они не имеют такой ценности. Я прекрасно вижу твою заинтересованность, Чанёль. Но моя миссия — не вооружить знаниями, которые могут лишь ещё больше тебя спутать, а спасти. Так что пришло время переходить к решению основной задачи.»       — Не думаешь, что теперь моя очередь задавать вопросы?