"Извещение
Ваш отец Байл Киан Эванс 1935г. рождения, уроженец графства Сомерсет, г. Бат и мать Филлис Адамайн Эванс 1937г. рождения, уроженка графства Сомерсет, г.Шептон Маллет были убиты 2 ноября 1977г. в доме по адресу графство Сомерсет г.Коукворт, Карнаби Стрит д.9 Настоящее извещение является документом о возбуждении дела об опеке над Лили Филлис Эванс. Министр Магии (Лич Н.) Заместитель начальника отдела магических семей и молодёжи (Дженкинс Ю.)3 ноября 1977г. Министерство Магии г.Лондон
Байл и Филлис Эванс всегда учили Лили тому, чтобы она не выносила конфликты и проблемы за пределы дома. Что бы не случилось — у неё есть семья. С таким укладом жили не только они, но и их родители, бабушки и дедушки Петуньи и Лили. Мать Байла хоть и была довольно несдержанной женщиной, любившей слухи и свежие сплетни, но такого же правила своего мужа поддерживалась. Это была одна из причин, почему в их доме почти не было ссор. Вместо того, чтобы изливать душу знакомым, старшие мистер и миссис Эванс говорили друг с другом, и этого оказывалось для них достаточно, чтобы исчерпать конфликт и решить все проблемы. Родителям Филлис повезло меньше. Их скрытность от окружающих и фальшь перед соседями разрушали их брак нескончаемыми, мучительными годами, превращаясь в бомбу замедленного действия, которая рванула, едва их единственной дочери исполнилось девятнадцать. Родителей ни отца, ни матери Лили уже не было в живых. Кого-то убили болезни, кого-то несчастный случай, а кого-то даже возраст, ведь Байл Эванс был очень поздним ребенком. Такой порядок заставил Лили как можно скорее унести ноги из гостиной Гриффиндора, чтобы никто не смог застать её там. Она специально выходила из замка пустынными коридорами, которыми редко кто пользовался, и теми, что проходили на другом конце замка от входа в Выручай-комнату. Если бы кто-то спросил её о причине растерянности у неё на лице или о дрожащих руках, то она вряд ли смогла бы что-то соврать. Лили вылетела из замка почти бегом, наложив на себя дезиллюминационные чары, чтобы Филч не мог заметить её из окошка своей каморки. Над Хогвартсом опускалась тьма, и девушка, снимая с себя чары, надеялась, что сможет избежать чужих глаз и просто побыть одной. Она минула хижину лесничего, сбежала с холма и, завидев в пробеле между деревьев Черное озеро, ускорила шаг еще больше. Слезы слепили ее, душили всхлипы и вздохи. Ей казалось всё это бредом. Глупой выдумкой, не более. Не может быть такого, чтобы ее родителей убили, чтобы ее сестре так повезло не оказаться рядом. Раньше, когда кто-то умирал, она не чувствовала такого. Ей казалось, что всё это как-то далеко, нереально. Ей думалось, что это связано с тем, сколько книг она прочла. Каждый прочитанный персонаж становился реальным, а каждый реальный человек будто нырял в какую-то драматическую историю с несчастливым концом. Пока люди умирали где-то далеко, она не понимала, что их жизни замерли и остыли, что всё, что было с ними связано потеряло смысл, что кто-то так сильно горюет по ним в ту самую секунду. Даже когда умирали её бабушки и дедушки она не понимала всего этого. Маленькой её никогда не звали на похороны, и это вносило лепту в её отстраненность. Она грустила, когда осознавала, что никто из них действительно никогда больше не позвонит и не приедет в гости с целой сумкой подарков для неё и её старшей сестрички. Теперь это осознание ударило словно обухом по голове. Она резко поняла, что все её мечты о будущем, где были родители, выскальзывали из её рук, неотвратимо рассыпаясь и растворяясь в пространстве. Лили с отчаянием протягивала руки, пытаясь нащупать эту связь с родными, но натыкалась лишь на ледяные стены, и что-то внутри неё замирало, а потом взрывалось с новым приступом страха, и безнадежность застилала все позитивные мысли в её голове. Она остановилась, потому что не могла больше дышать. Она закрыла лицо руками, будто боясь, что кто-то заметит её слезы. Но она была одна. Лили замерла в чёрной тени высоких вязов, укрывавших её листвой. В куполе, шелестящем огненной листвой, она провела не меньше часа. Теперь она и правда одна. Ведь друзья не смогут быть рядом вечно, она отпугнет их своим характером, они откажутся от неё, как сестра когда-то. Лили упала на колени и рыдала, уткнувшись макушкой в траву, пока у неё не пропал голос и силы. В её длинных, густых волосах запутались ветки и сухие, опавшие листья, а руки по локоть запылились влажной землей. Лили выпрямилась, прижимая руки к груди, в которой ужасно саднило лёгкие. Из её горла вырывался тихий хрип. Сквозь поток мыслей ей послышался голос, который звал её. Лили в страхе дернулась и метнулась в сторону, прячась между мощным ветвистым стволом и пушистым кустом. На мгновение она подумала, что это галлюцинации, что ей мерещится голос отца, зовущий её туда, куда они отправились с её матерью. — Лили, что ты здесь делаешь? — спросил мужской голос. — Мы ждали тебя, но... ты так и не пришла. — Не сейчас, Джеймс, — из последних сил отозвалась она, пытаясь не выдать своего состояния. Но судорожный вздох все-таки выдал ее. — Ты плачешь? — воскликнул он. Послышался треск и шорох. Джеймс пробирался к ней напрямик через кусты. — Мерлин! Не подходи ко мне! — вскрикнула Лили, вскакивая. Она выбежала из-за деревьев к озеру и, споткнувшись, остановилась. — Я хочу побыть одна, поэтому и не пришла. Заметив, что она вся трясется, Джеймс не смог заставить себя уйти. Он знал, что стоит дать ей время прийти в себя, но он не находил в себе сил, оставить её. Он подошёл и попытался взять её за руку. — Пожалуйста! Пожалуйста, Джеймс, не трогай меня, — закричала она, вырываясь, и снова закрыла лицо руками, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Иди в замок, не волнуйся обо мне. Все будет хо... хорошо... Иди. Пожалуйста. Он покачал головой, улыбнувшись, и достал из кармана шарик с лилией. Он служил для него доказательством их дружбы и напоминанием того вечера, когда она дала понять, что вовсе не ненавидит его. Его грела мысль о том, что она теперь его друг. — Я сделал для тебя такой же, чтобы ты больше никогда не плакала. — Джеймс, моих родителей убили. Он замер. Он чувствовал, будто сильнейший ураган оторвал его от земли и нес за собой сквозь тернистые кусты и острые скалы. Безумие и страх обуяли его. Перед глазами встал образ мертвого тела Лили, явившийся ему на экзамене. Джеймс притянул Лили к себе, упираясь губами ей в волосы. Она затряслась от беззвучных рыданий, сдаваясь. — Это были П-п-пожиратели. Их убили из-за того, что они магглы. Убили из-за меня! Потому что я... я грязнокровка! — Не говори так, Лили. Ты не виновата. Он понимал что все так, как она и говорит, но из ее уст это звучало убийственно. Сначала родители Анны с пятого курса Когтеврана, затем дедушка Рика с Пуффендуя, сестра Мэгги с первого курса Гриффиндора. Маглорожденных вырезали или доставали их родных, одних за другим. Теперь они взялись за Лили. Никто не мог быть в безопасности. Отец часто рассказывал Джеймсу о ситуации в мире, пока не слышала их мама. Он прекрасно знал какую политику ведут Темный Лорд и его Пожиратель Смерти, и представлял всю ту опасть, которой были подвержены семьи, вроде семейства Эвансов. Мама Джеймса боялась за сына, потому что знала, что в нем течет та же горячая кровь что и в его отце. И опасения ее были не напрасны. С каждым днем Джеймсу все больше хотелось броситься в бой. Его глаза загорались озорным огоньком, когда ему удавалось применить какое-нибудь сложное и сокрушительное заклятие. Сейчас в нём не осталось азарта, который раньше звал его в бой. Он жаждал мести за всех несправедливо убитых и осужденных. Мысль о том, что кто-то считает его Лили мерзкой, потому что она родилась в семье магглов, приводила его в бешенство. Если бы они знали какая она способная и старательная волшебница! Джеймс провел тыльной стороной ладони по ее щеке. — Лили, мне очень жаль, — произнес он, и эти бессмысленные слова обожгли ему язык. — Ты ни в чем не виновата. Лили стояла, ослабевшая от непрерывных рыданий, уткнувшись лицом ему в плечо. Она не чувствовала себя неуютно, когда он был так близко. Ей нравилось чувствовать себя под защитой, когда она касалась ладонями его широкой спины. Он гладил её волосы, выпутывая из них сухие листья. — Лили, — прошептал Джеймс, сжимая её в объятьях ещё сильнее. — Я всегда рядом. Она отстранилась от него и отвернулась, вытирая лицо рукавом своей прекрасной мантии, на подоле которой болтались прилипшие серые листья. Лили испугалась Джеймса. Испугалась того, что чувствовала, как влюбляется в него. Испугалась, что любой своей привязанностью может обречь человека на верную гибель, как родителей. Груз вины рано или поздно утащит её за собой на дно. — Я сегодня, — сказала она, поправляя волосы, — разбила этот твой подарок... уронила, а он растворился. В лужицу превратился, и исчез. Вот. Джеймс молчал. — Вот так, — снова сказала Лили после недолгой паузы. — Даже его не уберегла. Её лицо исказилось от накативших дурных мыслей. Она отвернула голову, чтобы Джеймс не видел как слезы снова заструились по её щекам. — Это ничего, — ответил Джеймс. — Я же всё равно твой друг. Шарик теперь для этого и не нужен. Что-то громко треснуло. Лили обернулась. В его руке был сжат стеклянный пузырик, исполосованный мелкими трещинами. Он сжал кулак ещё сильнее, и шарик раскололся, тут же трансформируясь обратно в воду, стекая по его ладони на землю. Лили мотнула головой, затронутая этими словами, и снова прижалась щекой к его груди, обхватывая руками поясницу. Всю ночь ее мысли занимала Петунья. Как же она была благодарна судьбе, что та осталась цела. Жизнь давала ей шанс. Может, помириться с сестрой, а может, помочь ей чем-то. Лили не сомкнула глаз ни на минуту. Закутавшись в одеяло, она всю ночь просидела на подоконнике в спальне. Луна грустно глядела на нее с небес и плакала вместе с ней. Это была долгая, темная ночь. Алиса просыпалась пару раз и пыталась уложить Лили спать, но та, пообещав, что скоро тоже пойдет, оставалась на том же месте, что и раньше. Она сжимала в руке письмо от сестры, пришедшее как раз, когда все ложились спать. Оно было написано как всегда сухо, хотя девушка и верила, что за ним кроется та же боль, что поселилась в ее сердце. Петунья только старалась выглядеть черствой и безразличной, на самом деле они с Лили были похожи. Они одинаково сильно любили всех окружающих и обе тщательно это скрывали до поры до времени. Тунья, правда, жутко завидовала сестре. Ей досталась и магия, и куча друзей, и родители гордились ей несколько больше. У Петунии же были не подруги, а язвы, вместо магии - скучный экономический колледж, и родители просто были рады, что она неплохо устроилась. Теперь, когда мамы и папы не стало, она должна содержать сестру и при этом окончить учебу. Жизнь поставила ее в затруднительное положение. Лили нахмурилась. Ее учеба иногда требовала многих средств. Теперь она не сможет позволить себе ничего лишнего, надо будет экономить. Кроме того в телеграмме было написано "дело об опеке над Лили Филлис Эванс", что означало бумажную волокиту. Петунья теперь станет для неё не только сестрой, но и официальным попечителем. Утром Лили вместе со всеми ушла на завтрак, после чего должна была отправиться на похороны через камин с помощью летучего пороха. В Большом Зале было как всегда шумно. Алиса шла вместе с Лили, одевшись как и она в черное, так как тоже скорбела по ее родителям. Девушки прошли к столам и сели недалеко от своих сокурсников. Все, кто знал, что случилось, этим утром завтракали молча. К середине трапезы прилетели совы и принесли Ежедневный пророк. Конечно, на первой полосе не чернела надпись о мерзком убийстве невинных людей. Римус заметил небольшое шевелящееся фото черной метки, зависшей над чьим-то домом, в углу на предпоследней странице, под которой были перечислены имена жертв. Там он нашел и имена семейства Эвансов. — А что на счет ее сестры? — шепотом спросил Джеймса Римус. — Не знаю. Вряд ли ее пощадили бы. Думаю, ее не было дома. После завтрака профессор МакГоногалл, обняла Лили за плечи и повела за собой в кабинет, откуда девушка отправилась домой. На мгновение ее скрутил зеленый вихрь, а через секунду она уже вышла из камина у них дома в гостиной. Там никого не оказалось. У Лили сжалось сердце. Еще два месяца назад она сидела на этом самом диване с родителями и фантазировала о том, каким будет последний год обучения в Хогвартсе. Будет ли он очень сложным или наоборот полным разных интересных заданий и приключений. А сейчас родители улыбались ей только с фотографий в рамках. Неподвижных, серых фотографий. Лили повернулась к каминной полке и взяла рамку со своим любимым фото, где ей около шести, рядом с ней Тунья, обнимающая ее за шею, а позади присели на корточки их мама и папа. У младшей дочки в руке сладкая вата, а во рту не хватает нескольких зубов, старшая прильнула к ней щечкой и умиленно прищурилась. Лили спрятала фотографию в сумку и утерла выступившие слезы. — Петуния! — позвала она. — Ты дома? Я приехала. Со второго этажа послышались шаги ее старшей сестры. Она выглядела будто бы взрослее. Нацепила мамину черную юбку в пол, волосы словно еще не расчесывала, может, даже с прошлого утра. Глаза подвели две темные тени, губы как всегда плотно сжались при виде сестры. Она так и остановилась на лестнице, видимо она хотела что-то сказать, но передумала. На фоне сестры, Лили в своей мантии выглядела очень странно. Взгляд Петунии отражал эту мысль. — У тебя есть что-нибудь для меня? – спросила Лили, оглядывая себя. — Найдем, — она сжала губы еще сильнее. В отличии от старшей сестры, Лили захотелось броситься в объятия другой и рыдать у нее на плече. Но как и младшая, Петунья была уверена, что именно Лили виновна в смерти их родителей. Она не хотела больше ее видеть, ей тошно было от вида ее одежды, само имя сестры теперь звучало как издевка. Тунья хотела было вернуться наверх и поискать для нее платье поприличнее, но странный звук заставил ее остановиться. У Лили за спиной завыл дымоход и через секунду в камине взвилось зеленое пламя. Она отскочила, испуганно выхватив палочку. Из огня к ней вышла Минерва МакГоногалл. — Мисс Эванс, мы с профессором Дамблдором обсудили и решили, что для обеспечения безопасности для Вас и Вашей сестры, — сказала она и учтиво кивнула Петунье, застывшей у лестницы, — я буду сопровождать Вас сегодня. Тунья скривилась. Ей хватило выпада сестры с ее гадкой палкой, того, что она приперлась в этой своей дурацкой одежке, а теперь еще и какие-то странные леди выходят из зеленого огня. ЗЕЛЕНОГО! — Вы кто? — недружелюбно осведомилась она. — Петунья, это профессор МакГоногалл из Хогвартса. Она ведёт у нас трансфигурацию, я говорила, помнишь?.. — без особенной надежды произнесла Лили. Старшая Эванс поморщилась и покачала головой. — Профессор МакГоногалл, это моя сестра Петунья, — Лили понуро опустила глаза на палочку, которая до сих пор была сжата в ее руке. Она очень боялась, что Тунья опять вгонит её в краску. Лили знала, что за непроницаемой маской железной леди профессор МакГонагалл скрывает понимающую и чуткую натуру, поэтому не особенно боялась, что та обидится на поведение её сестрицы. Ей просто не хотелось, чтобы она плохо думала о Петунье, хотя той, похоже было абсолютно всё равно. После похорон сёстры в сопровождении профессора вернулись домой. Часам к четырем пришёл Вернон Дурсль, но, к счастью Лили, профессор МакГонагалл не успела с ним познакомиться, потому что Петунья тут же утащила его во двор, приказав сестре не беспокоить их. Пока готовился чай, Лили решила показать гостье дом. Та вежливо интересовалась каким-то магловскими новшествами, о которых раньше ничего не слышала, и даже попросила научить её пользоваться тостером. Она его лишь пару раз видела, но поджарить пару ломтей хлеба ей не довелось ни разу. Лили была не против отвлечься. Впереди её ещё ждало слушание об опеке. Профессор уверяла, что её сестре не откажут, и ей не придётся оформляться в приют, а даже если им не повезет, то они с радостью уверят судью, что школа Хогвартс — лучший интернат в стране, где ей будут очень рады. Так же она напомнила, что новому официальному опекуну нужно будет подписать бумаги, чтобы Лили смогла посещать Хогсмид. — Строго настрого запрещаю вам прозябать в школе без выходных, — сказала профессор МакГонагалл. — В такие времена всем нам нужны положительные эмоции, а Хогвартс, при всём моём уважении, не райский курорт, когда сидишь в нём безвылазно. Лили слегка улыбнулась ей, приподняв уголки губ. Камины открывали для них ровно в пять вечера. Минутная стрелка часов еле переползала от цифры "7" к цифре "8", в то время как часовая покоилась на четвёрке. Профессор сидела в мягком, коричневом кресле и читала журнал с выкройками по вязанию, бормоча что-то про профессора Дамблдора после каждой перевернутой страницы. Лили подошла к камину, крутя между пальцами синюю стрекозу, висящую на шее, и вынула из вазочки засохший букет полевых цветов. Её взгляд уткнулся в пустое место, откуда она взяла рамку с фото. Она оглядела другие, которые стояли рядом. Она не знала, что одна из них так сильно приглянулась Джеймсу. На ней, как и на всех детских фото две маленькие девочки ещё вели себя как сестры. На других фотографиях, где Петунья и Лили были уже совсем взрослые, так сказать было явно нельзя. На единственной их совместной фотографии между их телами не меньше метра: они встали по обе стороны от их новенькой машины. Лили придерживала руками широкополую шляпу, а Петунья приставила ладонь ко лбу, закрывая лицо от яркого солнечного света. Улыбки выглядят совсем вымученными, потому что родители минут десять уговаривали их позировать вместе, а потом ещё пять заставляли улыбнуться. Лили поморщилась и ушла на кухню. Там она сунула букет в мусорное ведро, помыла посуду и протерла стол. Возвращаться в гостиную не хотелось. Даже такое ненавязчивое присутствие профессора давило на неё. Ей совсем ни с кем не хотелось говорить. Лили вынула палочку и наколдовала прелестный букетик на замену старому. Вид цветов расстроил её ещё больше. Перед глазами стояли венки, принесенные немногочисленными друзьями их семьи. Родственников то у них совсем не осталось.***
Была одна история, которую мистер Эванс любил рассказывать дочкам. Когда они с Филлис только познакомились, ему не было и двадцати. Он всячески ухаживал за ней, потому что влюбился, едва увидел её в начале его первого учебного года в колледже. Она польщено принимала эти знаки внимания, но намекала, чтобы тот не надеялся на большее. Байл тогда был ужасно долговязым и тощим, да и, честно говоря, не во вкусе будущей миссис Эванс. Она всегда заглядывалась на смуглых молодых людей с широкими спинами и острыми скулами, а Байл... В то время он ещё носил очки для чтения, и Филлис это категорически не нравилось. Единственное место, где она чувствовала себя в своей тарелке рядом с ним — библиотека. Когда мама впервые рассказала об этом Лили, та чуть не рассмеялась. Вот, оказывается, откуда у неё такая любовь к учебе — её родители просто двое зубрил! В библиотеке их колледжа работала жуткая женщина, которая не только следила за тишиной с таким остервенением, что никто не осмеливался даже пикнуть, а если вдруг издавал громкий звук то тут же драпал прочь, только пятки сверкают, но также она жуть как не любила, когда мальчики и девочки сидели за одним столом. Она была дама старого уклада, поэтому ей казалось, что такое соседство за столом только помешает изучению бесценных книг и — не дай Боже! — станет причиной шума в библиотеке. Филлис всегда садилась за стол в центре зала, поворачивалась лицом к окну, у которого за другим столом сидел Байл Эванс в своих жутких очках и серой вязаной жилетке, раскрывала книгу на нужной странице и углублялась в чтение. Решающим днём стало пятое апреля. В тот день Филлис писала курсовую работу, сидя за своим давно приглянувшимся столом. Вокруг неё было по крайней мере пять книг: три раскрытые лежали перед её тетрадью, из четвертой, закрытой, торчало с десяток закладок, а до пятой она к семи вечера так и не добралась. У бедной студентки слипались глаза, и она уже слабо соображала, о чём пишет. Она отложила ручку, разминая запястье. Ужасный вечер. Филлис помассировала глаза, болевшие от долгого чтения, и упала лбом на сложенные руки. Она бы заснула, если бы в то же мгновение, как её сознание начало проваливаться в небытие, кто-то не тряхнул её за плечо. — Ты не представляешь, Филл, какое удивительное открытие я сделал, — воскликнул Байл, присаживаясь рядом с растерянной сонной девушкой. — Смотри сюда, — он отодвинул её записи и книги и положил на их место какой-то толстенный том. — Я посмотрел толкование твоего имени, и оказалось, что оно означает "листва" или "зелень", а потом посмотрел своё, — он торжествующе на неё посмотрел. — И знаешь что? Моё значит "священное дерево". — Ты сейчас намекаешь, что мы вроде как созданы друг для друга, или вроде того? — поинтересовалась девушка и смачно зевнула. — Заметь, не я это сказал, — ответил Байл и хохотнул . — Просто подумал, что это интересное совпадение. Филлис на секунду задумалась, отводя глаза в сторону. Потом она снова посмотрела на Байла. Тот снял очки, и принялся разминать переносицу, на которой остался глупый след от перемычки. — Может тогда сходим в ботанический сад? — предложила она. — У тебя курсовая, Филл, — сказал Байл. — Но я рад, что ты предложила. — Это что ещё такое? — донесся до них вкрадчивый шепот, от которого похолодело внутри. — Вы чем тут занимаетесь? — воскликнула библиотекарша. — Ничем, миссис Финниган, — спокойно ответил Байл. — Узнавал у Филлис про домашнее задание по философии. Миссис Финниган подозрительно сощурилась и причмокнула губами. — Ну, ладно, — хмыкнула она. — Узнал? Так иди и не засиживайся. Девочке заниматься надо, а не болтать с мальчиками. — Мне скоро двадцать, какие уж тут мальчишки, — ответил Байл и встал, чтобы успокоить бедную женщину. Та скривилась лицом и пошла прочь в глубину стеллажей. — Так значит, ты заканчиваешь курсовую, и мы идём в сад? — поинтересовался Байл, засовывая толстую книгу под мышку. — Курсовая никуда за день не убежит, — фыркнула Филлис. Но она таки убежала. После того, как они сходили в сад, а потом и в кафе-мороженное, Филлис стала приглашать Байла на свидания каждый день. И если бы спустя год с начала их официальных отношений он не сделал бы ей предложение руки и сердца, то она с радостью сделала бы это сама. Он много раз спрашивал её, почему она согласилась, а она смеясь отвечала, что всегда мечтала назвать детей красивыми цветочными именами, и для осуществления этого плана ей не хватало только "священного дерева" в мужьях. Петунья никогда не верила, что это была единственная причина, а романтичная и мечтательная Лили уверяла её, что так вполне могло произойти, ведь их родители созданы друг для друга. Тунья своего жениха отвергала, пока не разузнала о нём побольше, чтобы потом не сесть в лужу, если бы он, допустим, не любил чистоту, или если бы он был фанатом магии. Того и гляди, проводил бы со свояченицей больше времени, чем с женой. А так, она прощупала почву, удостоверилась, что всё тихо да гладко, и только после этого сходила с ним на свидание. Не то что их мать со всеми этими именами, значениями, предназначениями...***
Лили не успела оглянуться, как стукнуло пять вечера, и они вернулись в школу. Профессор МакГонагалл выглядела очень участливо и сочувствующе, что не могло не тронуть за душу. Но самое приятное выражение дружбы и скорби ждало её впереди. В спальне, на её кровати лежала на боку Алиса и что-то ковыряла пальцами в скомканной мантии Лили, которую та бросила ещё прошлым вечером. Лили впервые вспомнила, и внезапно ощутила, что совсем не спала. Она подошла к подруге и хотела было плюхнуться рядом, как заметила что-то серое в складках мантии. Алиса заметила её взгляд, и отвела в сторону ткань. Внутри, свернувшись клубочком, спал маленький-маленький серенький комочек-котёнок. — Откуда он здесь? — спросила Лили. — Мальчишки принесли для тебя, — ответила Алиса и вздохнула. — Как ты? — Как могу, — пожала плечами Лили. — Тунья, похоже, совсем меня возненавидела, и я её в этом не виню. Я знаю, что ты хочешь сказать, — остановила она жестом раскрывшую было рот подругу. — Да, возможно в этом не много моей вины, но она имеет полное право думать так обо мне. Если бы всё произошло наоборот: она была бы здесь, а я в Коукворте, то вполне возможно, и я бы злилась на неё до позеленения. В конце концов она проводила с ними каждый день, и знала их дольше. Она была привязана к ним больше, чем кто-либо другой. Даже я. Алиса надулась и ничего не сказала, отворачивая голову в сторону. Лили почесала котёнка за ушком. Она будет заботиться о нём с такой же любовью, с какой родители всегда заботились о ней. Лили гладила его пушистую, мягкую спинку и думала о том, как жизнь развернется теперь. Её эмоции скакали от горести и жалости к себе до праведного гнева и абсолютной ярости. Пока Алиса не видела, она вновь и вновь утирала проступающие слезы. Котёнок сразу проникся к девушке и любовно тёрся макушкой о подставленную ладонь. Лили брала нежность, когда она смотрела на него. Ей грезилось, что это была непременно идея Джеймса, а остальные ребята просто поддержали её. Она представляла, как он несёт этот маленький комочек в своих сильных руках, которые обнимали её ещё прошлым вечером так тепло и ласково. Ей не хотелось искать утешение ни у кого, кроме него, и от этого ей становилось ещё грустнее, ведь тогда у озера она решила, что слишком сильно привязалась к нему. Что теперь её привязанность — гарант незабываемых ощущений опасности и страха для человека с каждым новым рассветом. Жизнь показала ей, что будет, если она ответит Джеймсу взаимностью на его чувства. Всю ночь они так и проспали — втроём. Лили и Алиса столкнулись лбами и взялись за руки, а Листик (так был назван котёнок) копошился где-от между ними. Около четырех утра он разбудил Алису, когда начал тыкаться мордочкой ей в шею, но она только похихикала и отодвинула его поближе к подруге. На следующее утро Лили не нашла сил, чтобы подняться с кровати. Алиса потащилась на кухню к домовикам, чтобы попросить их заботиться о Листике, пока он такой маленький, а девочки пропадают на учебе. Когда Лили наконец проснулась через полчаса должен был начаться обед. Она хотела встать, подгоняемая здравым смыслом, но не смогла. За её спиной раздался треск, потом через мгновение ещё один, но она даже не потрудилась обернуться. Если это опасность, пусть она ударит; ей было уже всё равно. Но ничего не произошло. Только Листик вдруг неуклюже свалился с кровати, жалобно мяукнув. Лили испуганно обернулась, садясь на койке. Листик отряхнулся и, упруго подпрыгивая, побежал к невесть откуда взявшейся миске молока. Сердце Лили бешено колотилось о ребра, потихоньку успокаиваясь — она и правда уже ожидала увидеть его маленькое тельце холодным трупиком на полу. Никакого логического обоснования, только страх. До обеда оставалось ещё пятнадцать минут, скоро её однокашницы вернутся в спальню за учебниками и свитками для послеобеденных предметов. Ей не хотелось их видеть, и поэтому она завесила кровать тёмно-бардовым пологом. До самого вечера никто её не видел. В спальне было ужасно тихо. Ещё пару раз днём за пологом раздавались один за другим щелчки — эльфы кормили кота. Когда между уроками в спальню заглядывала Алиса, Лили притворялась спящей, и та её не трогала. Перед ужином она закинула ей за полог котёнка, ворча что-то про подарки и неблагодарность. Листик обалдело уставился на раскрывшую глаза, едва полог снова закрыл её, Лили. Она устало погладила его и крепко зажмурилась, чувствуя, как слезы отчаяния снова подступают к глазам. Листик запрыгнул ей на живот и затоптался на месте. Лили обессиленно, беззвучно рассмеялась, трясясь будто в рыдании, но удержала себя от накатившей истерики. Лили не помнила, как встала с постели. Помнила только часы, которые должны были прозвонить с минуты на минуту. Она переоделась так быстро, как позволили ей ослабевшие за день мышцы, и вышла как раз за минуту-другую до будильника. Ей не хотелось двигаться, ей не хотелось говорить, но она знала, что ей просто необходимо хоть что-то поесть и уйти на занятия. В конце концов, как она сможет биться за свои права, против сил Тёмного лорда, если не будет обладать превосходными знаниями и умениями в магии? Желание быть лучше всех этих злых людей завладело её мыслями, поборов отчаяние и боль. Она уверяла себя, что каждый новый шаг приближает её к часу возмездия, когда она свергнет человека, который так сильно возненавидел её природу, что решился убить невинных людей. Так, бойко настроенная, она вошла в Большой Зал, где ещё не было ни приборов, ни, тем более, еды. Желудок Лили грустно заурчал. Проходя между рядами столов, она едва не грохнулась в обморок, но вовремя облокотилась на ближайшую скамью. Ей не представлялось, что она может быть измождена настолько. Ужасно хотелось спать, лечь и не шевелиться. Лили тошнило, а от мысли о пище жутко воротило. Не прошло и пяти минут, как на столах появились пустые блюда и графины. Лили с ужасом подумала, что не против, если бы еда в них так и не появилась, тогда никто не заставит заталкивать её в себя. Но это пожелание не сбылось. Со дна стеклянного кувшина быстро поднималась какая-то малиновая жидкость, в соседнем прибывала рыжая (Лили предполагала, что это тыквенный сок), на широком серебряном блюде возникла горка груш, рядом появилась вазочка с шоколадом. Тарелки накрыли круглые колпаки; под ними что-то зашипело. В коридоре зашумели разговорами первые студенты, и Лили ощутила некоторую неловкость от того, что сидела в огромном зале в полном одиночестве. В дверях появилась высокие фигуры профессора МакГонагалл и профессора Дамблдора. Они вели оживленную беседу, пока не поравнялись с застывшей в смущении Лили. Та вдруг вспомнила, что прогуляла целый день занятий, и никого не предупредила. МакГонагалл остановилась, чтобы спросить, всё ли у неё в порядке, а затем с упреком в голосе поведать директору о том, что та не появилась на уроках. — Помните то, о чем я вам говорила, мисс Эванс, — строго сказала она.— Не сидите на месте. Если вы будете действовать, вам станет гораздо легче. Лили поблагодарила её настолько тихо, что та могла и не услышать её. Правда Лили не знала про её кошачий слух. — Доброе утро, Цветик, — бодрый голос Сириуса вывел её из оцепенения, в которое она погрузилась, когда профессора уселись за своим столом. Ребята быстро приближались к ней все как один растрепанные и взволнованные. — Вы чего такие? — только и спросила Лили, когда они расселись. — Я просыпаюсь, а тебя нет, — возмущенно воскликнула Алиса. — Я чуть с ума не сошла, дуреха. — Что со мной может случиться? — риторический вопрос повис в воздухе, и у Лили в голове тут же возникла парочка невеселых вариантов. Джеймс, севший слева от неё, непрерывно смотрел прямо на неё. — Ты сейчас прожжёшь во мне дыру, — сконфуженно проговорила Лили, краснея. — Всё в порядке, вам не о чем волноваться. Сириус поднял глаза от тарелки, на которую уже свалил тосты, яичницу и жареный бекон. — Цветик, ты меня извини, но мы будем доставать тебя до тех пор, пока не удостоверимся, что ты и правда "в порядке". Так что давай-ка покушай поплотнее, и идём грызть гранит науки. Лили с отвращением посмотрела на горы самых невероятных вкусностей перед ней. Все за столом уже во всю жевали сэндвичи, заедали их кашей, сверху заливали горячим шоколадом или кофе со сливками. Зал до отказа наполнился студентами и профессорами, стучащих вилками о тарелки, жующих и болтающих. Лили послушно налила себе в стакан немного оранжевого сока, к её ужасу оказавшегося не тыквенным, а морковным. Она сделала два маленьких глотка и отставила его в сторону. Время завтрака уже подошло к самому разгару; Питер и Алиса уже наелись до отвала, Сириус и Римус, погруженные в прочтение "Ежедневного пророка", не спеша уплетали тосты, а Джеймс тщетно пытался скормить Лили хоть что-то. — Я не могу, правда, — жалобно стонала Лили, отталкивая руку Джеймса, проталкивающую ей в рот ложку с пудингом. От запаха бекона, лежащего у него в тарелке, её едва не стошнило. Всё её тело ныло изнутри, и каждое движение давалось ей с великим трудом. — Ты не встанешь из-за этого стола, пока что-нибудь не съешь, — угрожающе сказал Джеймс. — Если она не поест, она и так отсюда не встанет, — усмехнулся Сириус, не отрывая взгляда от газетной страницы.— Просто сил не хватит. Лили пристыженно опустила глаза и неспешно взялась за свой стакан с соком. Её рука обессиленно упала на колени, так и не добравшись до рта. Сок плюхнулся на мантию. Лили сгорбилась и зажмурила глаза. Джеймс притянул её к себе за талию и приподнял её лицо за подбородок. — Тебе нужно что-нибудь скушать. Сейчас же, Лили. Я не шучу. Она согласно закивала. Он отломил маленький кусочек хлебного мякиша от сэндвича и поднёс к её губам. Лили послушно зажевала его, а Джеймс пока очистил её мантию, всё время придерживая её за талию. К концу завтрака она осилила половинку ломтика хлеба, яблочную дольку и запила это тремя глотками сока. Джеймс завернул в салфетку несколько сэндвичей и положил в свою сумку вместе с яблоком и грушей. — Спасибо, — прошептала Лили, когда он помогал ей подняться на подкашивающиеся ноги. Она придерживалась за его плечо, и её голова так и норовила упасть ему на грудь. Но она помнила о своем обещании самой себе не влюбляться в него, поэтому держалась из последних сил. Правда, они едва не покинули её, когда она подняла глаза на его лицо, и он посмотрел на неё совсем как в тот вечер у озера. Ласково, участливо и понимающе. Он окружал её заботой весь день. Кормил, носил непосильно тяжелую сумку. Совсем не шутил и не повышал голоса. Лили удивилась бы, если бы не проходила в прострации весь день. К вечеру ей и правда стало намного лучше. На обед она смогла съесть половину тарелки супа-пюре и тост с сыром, а на ужин осилила целое куриное бедрышко и несколько кусочков бекона, от одного запаха которого её утром воротило. Вечером вся компания собралась в Выручай-комнате. Едва они вошли, как у стены материализовалась уютнейшая кровать, в которую Лили буквально грохнулась. Мысленно она осознавала, что её тело не хочет слушаться вовсе не от усталости или голода. Ей просто совсем не хотелось шевелиться, говорить хоть с кем-то. На уроках она так ничего и не поняла, потому что её мысли всегда витали где-то в грязных подворотнях Коукворта. Алиса и Сириус изо всех сил пытались её растормошить, но за весь день добились только одной вспышки гнева, которая утихла так же резко, как и появилась. Выручай-комната была самым любимым местом Питера в Хогвартсе. Он не был таким уж любителем красивых видов и интерьеров, как Римус, не был поклонником авантюр, чтобы исследовать таинственные коридоры с Джеймсом и Сириусом, и уж точно не был таким охотником душных, тёмных, но уютных комнат, как Лили. Ему доставляла удовольствие удобная и красивая магия. Вне стен Выручай-комнаты искреннее наслаждение приносили разве что живые картины, которые часто пытались завести с ним разговор, в отличии от тех же сокурсников. Здесь же его окружало всё, что он только пожелает, в том числе и внимание. Алиса часто играла с ним в плюй-камни, а Римус в это время тщетно пытался привлечь их к учебе, или хотя бы какой-то практической магии. Он часто ухитрялся превратить обучение в игру, потому что друзья никак не хотели становиться серьезными. Джеймсу и Сириусу это не требовалось, потому что их главным стремлением в жизни было стать лучшими во всем, что им хоть немного интересно. Отсюда десятки часов проведенные за книгами, хотя и коротаемые в удобных гамаках где-нибудь под потолком Выручай-комнаты. В тот вечер играть никому не хотелось. Лили было бы жаль, что она создает вокруг себя такую атмосферу, если бы не было так плевать. Ей хотелось запрыгнуть в постель родителей, которые только-только улеглись спать и ещё заняты чтением, забиться между ними и закрыть глаза; лежать... лежать, а потом спросить у мамы, что это она опять такое читает, или на каком моменте она остановилась, а потом пощекотать папу, потому что тот ответит ей, чтобы она лучше за свои книжки взялась, чем мать отвлекать. Вместо этого она утыкалась носом в подушку, сворачивалась калачиком и молчала целыми часами. Она даже не заметила, как задремала под тихие разговоры друзей, которые расселись на огромные пушистые подушки прямо под койкой, на которой она успешно занималась самобичеванием. Проснувшись, она долгое время пыталась вникнуть в суть разговора, но в него так и не вступала, не поворачиваясь к друзьям лицом. Она слышала, как Алиса и Питер вскочили и понеслись к противоположному концу комнаты, чтобы покачаться на так любезно появившихся для них качелях, а Джеймс, Римус и Сириус остались сидеть рядом с ней. — Лунатик, что я могу сделать? — тихо-тихо спросил Джеймс. — Ты и сам знаешь, — ответил тот. — Всё, что я могу посоветовать, ты и так делаешь. Быть рядом, помогать, поддерживать. Поднимать настроение. И кормить, конечно. Всё предложение Лили не понимала, о чем речь, пока Римус не сказал про еду. Джеймс спрашивал о ней. — Мне кажется, будь я на её месте, мне бы это не помогло. Да и... знаете, мне кажется, она никогда не была так близка к... к моему боггарту, как сейчас. Я уже и не надеялся увидеть её после похорон, всё думал, что Пожиратели Смерти обязательно ворвутся прямо на церемонию, и... — Сохатый, ну ты и параноик, — воскликнул Сириус. — МакГонагалл была там. Ты не хуже меня знаешь, какая она ведьма. И раз уж ты так боишься её смерти, то, как сказал Лунатик, будь рядом. Это всё, чем ты можешь помочь. Лили впилась взглядом в серую стену. Она не понимала, о чем они говорят. К какому боггарту она близка? Джеймс боится Пожирателей? Тёмного Лорда? Ей стало нестерпимо больше не вмешиваться, поэтому она не спеша обернулась, будто только что проснулась. Даже потянулась для вида. По взгляду Римуса она поняла, что его провести ей не удалось. Джеймс тут же уперся взглядом в пол, и Лили показалось, что она никогда не видела его таким смущенным. — Как спалось, Цветик? — весело спросил Сириус. Она пожала плечами, и посмотрела на Питера и Алису, которые высоко-высоко раскачивались на огромных качелях. Ей стало неудобно из-за того, что она прервала ребят. Джеймс стал держаться как-то странно отстраненно, и в конце концов именно он предложил возвращаться в спальни, хотя обычно он тот человек, который против этого всеми руками и ногами. По дороге в гостиную Лили и Римус шли позади остальных, так, что никто не мог слышать их разговор. — Я знаю, что должна спрашивать это не у тебя, но... — Лили покраснела от волос до кончиков пальцев на ногах, — какой боггарт у Джеймса? Извини, я слышала только про это, и... и ничего больше. Я не хотела подслушивать. Просто... просто так вышло. — Я не могу сказать тебе, — ответил Римус, обнимая её за плечи. — Он сам когда-нибудь тебе расскажет. Или нет. Лили подозрительно на него покосилась, но ничего не ответила. Она смотрела Джеймсу в спину всю оставшуюся дорогу, гадая, что такого он может скрывать от неё. Хотя ей думалось, что в общем-то, она никогда не станет для него таким же другом, как Сириус. А затем она поймала себя на том, что весь день мысли о Джеймсе отвлекали её от плохих мыслей о смерти родителей. Она не знала стыдиться ей этого или воспользоваться этим. Она хотела спросить об этом Римуса, но рядом тут же нарисовалась вся компания. Сириус спросил Лили о слушание об опеке, и она, ответив, погрустнела ещё больше — все два дня она старалась избегать мысли об этом. И тут она решила для самой себя, что, может, это и постыдно, но она лучше отвлечет себя, чем будет вечно копаться в собственной боли. Она посмотрела на Джеймса, всё такого же сконфуженного и подавленного. Он и правда подумал, что она разгадала самую большую его от неё тайну, хотя она даже не догадывалась о её содержании. Джеймс поднял на неё взгляд, и её будто током ударило. Она быстро попрощалась со всеми и вбежала вверх по лестнице, красная как рак. "— Кажется, я по-крупному влипла,— подумала она, когда поднималась к спальне. — Никто не должен знать. Может, это само пройдёт?"