***
Утром следующего дня, когда пришло время вставать к завтраку, Джеймс ещё не спал. Он лежал в очках, утопая затылком в мягкой подушке, раскинув руки в стороны. Они с Лили проболтали не меньше двух часов, и разошлись лишь тогда, когда заметили, что начало потихоньку рассветать. И хотя Джеймс не хотел соглашаться, но Лили всё же смогла уговорить его оставить всё в тайне. Ей хотелось насладиться интимностью и радостью от того, что они наконец вместе. Последнее, что нужно счастливому человеку, это слышать ото всех подряд "я же говорил", "давно пора было" и разного рода "неужели" да "наконец-то!" — Сохатый, — пискнул Питер, увидев обалдело счастливое лицо друга. — Ты чего? — Ничего, — улыбнулся он. — Доброе утро! Римус и Питер переглянулись. Джеймс вскочил с кровати, будто не спал эту ночь около часа. Он так старательно крутился перед зеркалом, одеваясь, что даже потерялся во времени. Ему хотелось выглядеть как можно лучше. Для неё. — У тебя всё в порядке? — спросил наконец Римус, когда они уже стояли в дверях, а Джеймс в сотый раз перевязывал свой галстук. — А-ага, — протянул Джеймс, затягивая последний узел. — Я немного перестарался, да? — В сравнении с тем, как ты выглядишь обычно, или в целом? — поднял брови Римус. Джеймс махнул на него рукой и сунул свою волшебную палочку в задний карман. — Прожжёшь трусы рано или поздно, — снова подал голос Люпин. — Заменяешь Бродягу сегодня? — рассмеялся Джеймс. — Мне кажется, что такие слова больше подходят ему. — Мои слова мне не подходят? Кто-то из нас определенно сошел с ума: либо ты, либо я. Ребята спустились в гостиную и поплелись на завтрак. Точнее плелись Питер и Римус, которые до сих пор не проснулись до конца, Джеймс же чуть ли не бежал вприпрыжку. В Большом Зале потихоньку появлялись рождественские украшения. На стенах повисли нарядные еловые венки, припорошенные не тающим снегом, на столах под каждой тарелкой для студента лежала расписная красная салфетка. Главную ёлку не поставили, потому что было ещё слишком рано — ученики разъезжались по домам ровно через неделю, семнадцатого декабря. На удивление ребят, Алиса и Лили уже сидели за столом, хотя вокруг было ещё совсем немного людей. Алиса самозабвенно уплетала свой завтрак, пока её подруга таращилась в стол, пытаясь сдержать улыбку, полную радости и смущения. Увидев Джеймса, она покрылась алыми пятнами и принялась судорожно выискивать блюдо, которое ей сегодня по душе. Взгляд ни на чем особо не задерживался до тех пор, пока друзья не уселись рядом. Тут уж её глазам было куда уткнуться — в его плечи, волосы, губы, руки... — Доброе утро, — поздоровались Римус и Питер. Алиса не слишком разборчиво пожелала им того же, дожевывая вареные яйца вприкуску со спелыми томатами и беконом. Лили и Джеймс сидели друг напротив друга, переглядывались и глупо улыбались. — Как думаете, Сириус уже проснулся или лучше навестить его ближе к обеду? — поинтересовалась Алиса, проглотив наконец огромный ком, не дававший ей начать болтать раньше. Лили наконец вернула взгляд обратно к столу и схватилась за вазочку с пудингом. — Он привык вставать к первому уроку, — пожал плечами Джеймс. — Так что, я думаю, можно сходить к нему через часик или полтора. Больше за завтраком никто не проронил практически ни слова, не считая просьбы передать тыквенный сок. Лили и Алиса закончили раньше остальных и углубились в чтение "Ежедневного пророка". Римус взглянул на страницу, лежащую перед Лили. "Открытые вакансии в больницу Святого Мунго", "Новые курсы для сквибов по поиску потаённых возможностей", "Предсказания от Таинственной Мерлин на неделю"... Люпин поднял глаза и наткнулся на взгляд директора, сидящего на своём месте в центре преподавательского стола. Сначала Римус подумал, что смотрят именно на него, но со временем стало ясно, что глаза Дамблдора были прикованы к Лили. Утро воскресенья хотя и было солнечным, но радости не чувствовалось в атмосфере школы, да и от учителей веяло прохладным напряжением. Лили и Джеймс были чуть ли не единственными, кто был невероятно счастлив. Кроме Сириуса, из студентов больше никто не пострадал, потому как всё произошло на окраине деревни, куда редко суются дети. Сириус лежал на больничной койке, смотря в потолок, и о чем-то размышлял. Он пускал из палочки ленты из цветного дыма, переплетая их между собой, рассекая новым взмахом руки. Сириус всё думал о произошедшем. Что Пожиратели Смерти забыли в Хогсмиде? Это безобидная волшебная деревушка, где к тому же именно в тот день было не протолкнуться от учеников Хогвартса. Почему именно этот день? Почему именно этот дом? Откуда в нем столько мракоборцев? Вопрос за вопросом нарушали его спокойствие, вызывая головную боль, пульсирующую в висках. Зарываться в собственных размышлениях было легко в спокойной тишине Больничного крыла. Готические арки потолка сияли в свете полуденного солнца, в лучах которого кружили мелкие пылинки. Сириус выпрямился на койке и посмотрел на поднос, стоящий у него в ногах. На него эльфы-домовики любезно отправили его завтрак, к которому он пока не притронулся. Даже поставили в уголок маленькую ёлочку, переливающуюся всеми цветами радуги. Для настроения. — Эй, бандит! — окликнул его знакомый голос. — Ты почему до сих пор не на ногах?! В дверях Сириус увидел друзей. Только Алисы и Питера не было рядом. Джеймс махал ему рукой изо всех сил и улыбался во весь рот. — Сохатый, когда ты ногу сломал, я и то больше волновался за тебя чем ты за меня сейчас, — усмехнулся Сириус, когда друзья подошли к нему. — Просто Лили убедила меня, что всё будет хорошо, — улыбнулся Джеймс и на его щеках проступил лёгкий румянец. — А я ей верю. На секунду воцарилась такая тишина, полная задумчивости и неловкости, что новоиспеченной парочке показалось, будто их вот-вот раскроют. Римус плюхнулся на край кровати и приложил руку к закружившейся вдруг голове. Хотя чего ещё ему ожидать в эту часть месяца. Совсем скоро на небо выплывет уже совсем округлившаяся серебристая луна. Она была для Римуса как хрустальный шар, предсказывающий дальнейшие невзгоды. — Разве уже близко? — обеспокоенно спросил Сириус. — Кажется, ещё недавно было первое декабря. Ну, ничего, мы это вместе переживем. Римус пожал плечами, безрадостно отводя взгляд. Лили нахмурилась и посмотрела на Джеймса, взглядом спрашивая, о чем идет разговор. Она часто забывала, что не только у неё бывают дни, когда ей непроизвольно становится очень плохо. Только вот её боли не давали ей даже толики тех страданий, которые испытывал на себе Римус и такие же как он оборотни. Всё его тело горело огнем, а сознание ускользало, как вода сквозь пальцы. Его порицали, прятали от взглядом других, скрывали его сущность, учили не заводить друзей, готовили к тому, что возможно, никто так и не сможет жить с ним под одной крышей. Римус практически всю свою жизнь верил, что это действительно так. Лили села на стул для посетителей, а Джеймс встал за её спиной, опуская руки ей на плечи. — Не возражаешь, если я стащу? — осведомился Римус, забирая шоколадку с тарелки на подносе с завтраком. — Я и сам не заметил, как месяц прошёл. Кстати о числах. У Хвоста скоро день рождения. Кто-нибудь уже придумал, что подарить? — К тому времени мы все будем на каникулах, — отмахнулся Сириус. — Будет ещё время придумать. Римус посмотрел на Джеймса, но тот в ответ только пожал плечами. Того кажется этот вопрос мало заботил. Ни для кого в этой комнате не было секретом, что его беспокоит что-то совершенно другое, но только Лили знала, что именно. Римуса на самом деле и самого не сильно интересовал день рождения Питера, как бы хорошо он к нему не относился. Обычно в эту часть месяца он любил запереться где-нибудь на пару часов и размышлять в одиночестве. Каждый месяц он прокручивал в голове ту роковую ночь.***
Вечером того дня маленький Римус и его родители возвращались из магического театра в Лондоне. Этот город они посещали не впервые — здесь жила единоутробная сестра Хоуп Люпин, в гости к которой они часто наведывались. Мирра Хауэлл хоть и была магглой, как и её сестра, но о способностях свояка и племянника знала, не посвящая в эту тайну даже своих родных детей. Сама она магии опасалась после происшествия, устроенного расстроенным Римусом на последний её день рождения, но всех своих родичей Мирра любила невообразимо, поэтому никакие страхи не могли ослабить этого её чувства. Отец Римуса, Лайелл вёл сына за руку, крепко сжимая его маленькую ладошку. Малыш не мог заметить нервозность своего папы, потому как был поглощен волшебной трещоткой-вопилкой, купленной в театре. Родители были явно обеспокоены чем-то, и смысл их разговора настиг Римуса далеко не сразу. — Занимайся лучше уэльскими боггартами, Лайелл, в этом ты спец, — пробурчал отец. — Можно подумать хоть кто-то из них сможет отличить уэльского от какого-либо другого. Никто даже носом не повел на этого убийцу! Уткнулись в отчеты и потеряли бдительность. А мне теперь расхлебывать. Не думаю, что Сивому понравилось, как я выразился о подобных ему. Мерзкие существа. Озлобленные. — О, Лай, ты уверен, что он не попробует тебе поднасолить? — вздохнула мать. — Они ведь живут в стаях, и могут напасть на тебя. Подробности взаимоотношений Фенрира Сивого и своего отца Римус узнает только спустя несколько лет. Лайелл, отчаявшийся и глубоко раскаявшийся, постыдился открыть сыну правду сразу. Ведь в его бедах виноват только он и его предубеждение. К тётушке Мирре они направлялись, чтобы забрать её подарок для Римуса на его пятый день рождения, который был уже через неделю. Подарок она передавала в строжайшей секретности, погрузив яркую коробку с бантом в такой же цветастый пакет. Римус прыгал на месте от нетерпения узнать, что же там, внутри. Тётка звонко чмокнула племянника в розовую щеку, которую ещё не рассекали шрамы. — Не понимаю, в чем красота этих балахонов, — сказала Мирра, оттягивая край мантии своей сестры. Хоуп тоже полюбила их не сразу. Первые два года их с Лайеллом отношений она наотрез отказывалась носить "эти тряпки", но со временем нашла свой фасон и цвет. Римус тоже был одет в парадную мантию из тёмно-зелёного бархата, которую родители заказали для него к дню рождения и решили обновить в театре. Когда он хватал мантию за подол и размахивал им из стороны в сторону, по изумрудной ткани пробегали сияющие блики, переливающиеся, как маленькие драгоценные камушки. Римус представлял, как с каждым взмахом рукава с него осыпалась волшебная серебристая пыльца, взмывающая в воздух, как тысячи светлячков. Но Римусу, сидящему в больничном крыле на койке своего друга, в голову лезли другие вещи. Он закрывал глаза и прямо на него летели осколки кирпичей. Уже дома родители помогли ему переодеться в пижамку, в которой Римус так и не научился застегивать пуговки, дали молока с печеньем. Домой они добрались на "Ночном рыцаре", потому что их сын был слишком мал для трансгрессии. Да и ему нравилось в этом безумном автобусе — всё прыгает, скачет, а людей кидает из стороны в сторону, как на американских горках. Он любил рассматривать пассажиров, которые располагались ночью на кроватях. Кто-то, деловито водрузив на нос очки, читал газету и, кажется, даже не замечал творящегося вокруг хаоса; кто-то пытался спать, но постоянно слетал на остановках на пол и смешно ругался; а кто-то сидел на койке вцепившись в прутья у изголовья, расширив в страхе глаза. В конце автобуса сохранился ряд обычных кожаных сидений, где Римус с родителями и расположились — ехать им было совсем недалеко. Мальчик болтал ногами и смотрел по сторонам, фантазируя о сниджетах и болтрушайках — волшебных птицах, которых он видел в зоопарке, куда водил его отец. Трещетотку-вопилку отобрала у него мама, чтобы он не мешал другим пассажирам, и ему ничего не оставалось, как довольствоваться тем, что есть. Какой-то мужчина в капюшоне сидел страшно сгорбившись, и в тусклом свете его лица почти не было видно, но рот его был искривлен в усмешке. Губы рассекал толстый уродливый шрам, что показалось маленькому Римусу страшнее, чем вся его фигура в целом. Но ни Лайелл, ни Хоуп не заметили его, как и того, что из автобуса он вышел следом и, скрывшись в тени, шел по пятам. Хоуп Люпин в последний раз чмокнула сына в лобик, прежде, чем выключила свет и вышла из комнаты, оставив дверь чуть приоткрытой, чтобы Римусу не было так страшно. Прошло около часа, может и больше, но Римус не запомнил этого — он сладко уснул, обняв любимую игрушку. Оконная рама над его головой бесшумно отворилась и тусклый лунный свет скрыла огромная черная фигура. Она перевалилась через кроватку с шумом плюхнувшись на пол, придавив косматыми ногами сразу несколько пищащих игрушек. Римус в испуге распахнул глаза и закричал что есть мочи, увидев склонившегося над ним полу-волка, обнажившего жёлтые, косые клыки в безобразной пасти. Он слышал, как в соседней спальне подорвались с кровати его родители, но было уже слишком поздно. Оборотень, оскорбленный и озлобленный, затаивший обиду, поднял когтистую лапу и полоснул мальчика по лицу, оставив на побледневшей щеке длинные шрамы до конца его жизни. Он так хорошо помнил тот страх, который словно ураган поднялся в его сердце, когда он впервые увидел Фенрира Сивого над своей кроваткой, что в Хогсмиде ужас заиграл в двойную силу. Картинки перед глазами путались, и вспоминая, он не понимал, что видит перед собой: оборотня или острые, тяжелые камни, стремящиеся размозжить его голову. Но эмоции помнил очень хорошо. — Я всё никак не могу понять, — сказал Римус. — Почему именно этот дом? Если бы они хотели достать кого-то из Хогвартса, то били бы по "Трём мётлам" или по центральной улице. — Орден, — просто ответил Сириус, словно знал это с самого начала. — Но это не самое интересное!.. — С чего ты взял? — перебила его Лили. Сириус взял с подноса вазочку с йогуртом и раскрошил внутрь несколько небольших печенюшек. — Ты помнишь, кого мы видели в этом месте незадолго до нападения? — спросил он, вопрошающе глядя на Лили. — Дамблдора и МакГонагалл. Именно Дамблдор инициировал создание Ордена Феникса. Оно даже названо в честь его любимой птицы. — И там был министерский. Хотя, насколько я знаю, Орден не поддерживается Министерством Магии, — сказал Джеймс. — Но после взрыва изнутри выбежало много министерских. Довольно молодых, кстати. Несколько выпускников прошлых лет я заметил, — протараторил Сириус и выразительно поднял вверх указательный палец. — Но! Самое интересное кроется вот в чем: сколько слизеринцев вы насчитали с тех пор, как мы ушли из "Трёх метел"? Я вот одного — Снэйпа. Лили и Римус переглянулись. Ей стало как-то не по себе. Лили посмотрела на Сириуса, заметив, что он не отводит от неё глаз. — Цветик, не хочешь поговорить с ним? — все резко уставились на Сириуса. — Ты понимаешь, что это значит? Все они знали, что произойдет, и сбежали в школу заранее, но Нюнчик не просто не ушел, он подошел ближе. Руки Джеймса сжали плечи Лили так, что ей стало больно. — Зачем?.. — спросила она, но её голос хрипло оборвался. — Зачем же мне говорить с ним? Он меня предупредил? Он увел меня оттуда? Что это значит? "Подошел ближе". Ну и что, что подошел? Меня всё ещё чуть не пришибло, и задело заклятьем... ох! — Лили в испуге закрыла рот руками, поняв, что ляпнула лишнего. — Тебя ЧТО? — воскликнул Джеймс, обходя её кругом. Да, он догадывался, да, он в теории это понимал, но услышать и удостовериться в случившемся — совсем другое. Лили стало мучительно стыдно. Если бы она так не испугалась того, что сказала, то ему бы не показалось это происшествие ложью, а лишь милой заботой. — И почему ты соврала мне, Лили? — строго спросил Джеймс. — Я думал, мы с тобой... друзья. — Потому что я не хотела, чтобы ты нервничал, — развела она руками. — Сириусу досталось, а он твой самый близкий друг. Зачем тебе переживать ещё и за меня? Ты как будто бы сам так никогда не делал! — Нет, не делал! — воскликнул Джеймс. Римус выразительно прокашлялся и улыбнулся. Лили посмотрела на него и нахмурилась. — Что такое, Римус? Расскажи мне, о чем он мне врал. Сириус прыснул от смеха в свой йогурт, когда увидел расстроенное лицо Джеймса. Их-то ложь посерьезнее. — Понимаешь, Лили, — осторожно произнес Джеймс, присаживаясь перед ней на колени и беря её за руку. Спеси в нём поубавилось. — Мы... мы втроем стали анимагами не для вылазок... точнее для них! Но немного по другим причинам... — Мы гуляем с Лунатиком, — вставил Сириус с азартным огоньком в глазах. — Во время превращений он принимает нас за своих, когда мы в облике животных, и мы бродим вместе по запретному лесу. — Что?! — взвизгнула Лили, вскакивая, и скрип стула о кафель разнесся по всему больничному крылу. — Н-н-но ведь это так опасно! — еле выговорила она, заикаясь. Римус опустил глаза. Конечно, они осознавали это. Сколько бы Римус ни просил их не приходить, друзья всегда заявлялись в Визжащую Хижину. Бродяга вилял хвостом и каждый раз послушно давал себя обнюхать, Хвост как правило прятался первое время на спине у Сохатого, который всем своим видом пытался излучать дружелюбие и спокойствие. Поэтому Римус с благодарностью в сердце принялся объяснять Лили, что и как обычно происходит, чтобы она попыталась не волноваться, что не всегда получалось даже у него самого. — Хорошо, что Алису задержали, — пробормотал Римус. — Я не хочу, чтобы об этом знало ещё больше народу. Лили откинулась на спинку стула, отстраненно покручивая между пальцев прядь волос. Джеймс всё ещё сидел перед ней на полу, но свою руку она уже вырвала в порыве гнева, который больше никому из друзей старалась не показывать. Она очень боялась, что обидит Римуса, а ведь его дружба значила для неё безумно много. Он умел читать между строк и быть тактичным, он всегда был добр ко всем и его скромный характер временами напоминал ей её саму. Сириус снова завел разговор о произошедшем в Хогсмиде, но Лили его не слушала. Она смотрела на Джеймса, повернувшегося к кровати. Он сложил руки на её краю и уронил сверху голову, наблюдая за лучшим другом снизу вверх. Он выглядел поразительно спокойным и даже... веселым. Ни одной мысли о том, что могло его развеселить у Лили в голове не возникло. Повода для смеха и правда не было, да и Джеймс на самом деле был в абсолютно нейтральном настроении. Просто Лили показалось иначе. И он с радостью разубедил бы её, если бы знал, что она уже успела накрутить у себя в голове. — Поверить не могу, что Регулус даже не попытался предупредить меня, — негромко сказал Сириус. — Он ведь был в "Трех метлах" и сидел за соседним столиком. Неужели ему настолько наплевать? — К слову о наплевательстве, — начала Лили, злобно прищурившись на Джеймса. Её оборвала мадам Помфри, с грохотом вкатившая тележку с лекарствами в зал, где эхо разносило звуки в многократном усилении. Джеймс встал с пола и упал плечом на стену в изголовье кровати. Сириус поставил опустевшую вазочку на поднос и, задумавшись, откинулся на подушку. Мадам Помфри выдворила всех из крыла, принимаясь за осмотр единственного пациента. Ребра оказались целыми, иначе Сириуса сразу направили бы в Мунго, но кое-что в нём всё-таки надломилось. Что-то разбилось в сердце. Ни Регулус, ни Марлин не пришли навестить его, а брат ещё и не попытался уберечь его. Даже Снэйп волновался за Лили, а ведь у них всё закончилось ссорой в разы крупнее, чем у Сириуса с Регом... Когда мадам Помфри закончила и укатила свою тележку обратно в кабинет, парню стало так горько, что захотелось швырнуть оставленный врачом пузырек об стенку, чтобы осколки разлетелись в разные стороны! И кидать его, раз за разом применяя "репаро" и "акцио", пока не станет легче. Но вряд ли ему стоит так поступать, ведь за пролитое зелье придётся ответить, а изливать душу медицинской сестре не хотелось вовсе. По щеке скатилась одинокая слеза. Сириус раздраженно смахнул её, и закопался под одеяло, отгоняя плохие мысли прочь. Думать про брата ему удалось перестать довольно быстро, но вот Марлин... С того самого случая она вообще не смотрит на него. Он не жалел о решении ни с кем не встречаться пока, ему и правда стало легче на душе, но он знал какую цену ему придется заплатить. Видимо, Марлин не любит его — так он думал. А вчера Сириус потерял единственное, что у него было от неё. Её письмо, которое лежало у него во внутреннем кармане мантии, разорвало на куски, и когда Марлин так и не пришла к нему, он в сердцах сжёг последние его клочки. Теперь его было не вернуть. В коридоре всего за одним поворотом от Больничного крыла в это же время всё замерло. Римус пораженно обернулся на Джеймса, который замер так, словно время остановилось. Лили приложила руку к раскрытому рту, изо всех сил стараясь молчать. Все трое обернулись, улыбаясь, к человеку только что прошедшему мимо. Регулус тоже остановился и повернул голову, заметив, что друзья его брата застыли на месте. Он направлялся прямиком в больничное крыло, но планировал сделать это тайно. Лили обалдело толкнула Джеймса в плечо, и её улыбка расплылась настолько широко, что заболели щеки. Римус кивнул головой в сторону лестницы, призывая друзей идти дальше, и те нехотя повиновались, уходя под пристальным взглядом Регулуса Блэка. Едва они зашли за угол, он услышал их восторженные голоса. Алиса отреагировала так, как они рассчитывали, когда они вбегали в гостиную Гриффиндора, тараторя наперебой. Лили схватила подругу за руку и придвинулась поближе, чтобы посекретничать и принялась восторженно обсуждать с ней, почему же Регулус мог идти в больничное крыло. Конечно, у них был только один вариант. Когда тема себя исчерпала, Джеймс рассказал о предположениях Сириуса на счёт ордена и слизеринцев. — Но вы же не думаете, что абсолютно все они знали, что именно произойдет?! — возмутилась Алиса. — Это тоже самое, что утверждать, что все пуффендуйцы славные и добрые, что они никогда не обманут и не предадут. Ведь это не так. Я думаю, те, кто знал, просто увели остальных под каким-то предлогом. Никто не ответил. Алиса продолжила: — Вспомните, когда Мальсибер издевался над Мэри Макдональд, далеко не все слизеринцы поддержали его. Джон Крук на следующий день врезал ему, когда он снова к ней полез. Джеймс приподнял уголок губ, вспоминая, что произошло после этого случая. Сириус ведь был влюблен в Мэри, хотя и не слишком долго. — А потом в тот же день Бродяга подлил ему в еду жабий эликсир, — он посмотрел на Лили и улыбнулся. — Они с Мэри провстречались после этого всю весну. Алиса фыркнула, скрещивая руки на груди и улыбнулась: — Знаешь, я почему-то совсем не удивлена.***
Днём четырнадцатого декабря женская спальня седьмого курса гриффиндора погрузилась в суетливое и взволнованное жужжание. Собирая чемодан домой, Лили улыбалась, скрывая лицо то за дверцей шкафа, то за волосами. Все её мысли занимал Джеймс. Прошлой ночью она сбежала с ним в Выручай-комнату, и он пригласил её на рождество, подкрепляя уговоры утверждением, что Сириус ни о чем не догадается, ведь теперь Лили не за чем справлять рождество дома. Она это понимала, ведь в этом году на праздник у неё дома придет не только Петунья и её жених Вернон, но и их друзья. — Я написал родителям, и они сказали, что будут рады тебя видеть, — прошептал Джеймс, когда они сидели на огромном мягком матрасе, столкнувшись лбами. — Они ведь знают, как давно и сильно я люблю тебя. Лили улыбнулась, краснея. — Хочешь сказать им, что теперь это взаимно? — спросила она кокетливо. Он пожал плечами: — Если только ты не будешь против. Учти только, что они не смогут это долго скрывать, и Бродяга в любом случае узнает. — Я согласилась приехать, если он будет думать, что мы ещё друзья, — закусила она губу. — Но теперь мне уже всё равно. Я хочу провести это рождество с тобой, и не прятаться ни от кого. Алиса ещё не знала, и Лили понимала, что если скажет, то обязательно выдаст себя. Особенно тяжело стало, когда подруга подсела на её кровать и спросила как она себя чувствует, ведь это будет её первое рождество без родителей. — Тунья не даст дому пустовать, — ответила Лили отрешенно. Мысли о родителях она отгоняла, ведь стоит не выкорчевать из своего сердца эти ростки, как они тут же превращались в заросли плюща, разрастающегося с немыслимой скоростью. Ей хватило бесконечных слез прошлым вечером на плече у Джеймса, и повторять этого не хотелось. Чувство вины за то, что она не скорбит по родителям ежесекундно, Лили глушила последнюю неделю бесчисленным количеством шоколада из запасов Римуса, которые те достал незадолго до полнолуния. У него их было достаточно, и он без раздумий отдал ей больше половины, зная, что они ему не пригодятся, и тех нескольких, что остались, ему хватит. Спустя пару часов бесконечных разговоров, когда шоколад уже не помогал, Лили решила пойти прогуляться. На улице поднялась метель, и теперь в её распоряжении оставался только замок. Джеймс всё утро пропадал в Больничном крыле — Сириуса вот-вот должны были выписать, но почему-то мадам Помфри медлила. Джеймс рассказал Лили, что Регулус так и не пришёл в конце концов, и что Сириус безумно расстроился из-за этого. Конечно, ему нужна была поддержка друзей, и, к счастью или нет, в это же время Римус отсыпался на соседней койкой, предвкушая превращение этим вечером. Лили пересекала коридор за коридором, но всюду было полно учеников. Гул голосов давил на виски, люди вокруг суетились, веселились, а ей хотелось убежать. Наконец, она нашла более менее тихий коридор, где она заметила лишь двоих девушек. Недалеко от библиотеки на скамейке перебирали листы и свитки пергамента Марлин и Моника. Мо как обычно улыбалась и, по видимому, пыталась расшевелить подругу, но та была не в духе. Наверное поэтому, когда Лили, проходя мимо, поздоровалась с ними, именно Моника позвала её присесть к ним и поболтать. Она хотела было отказаться, но решила, что с ними она сможет обсудить наболевшее. — Я так испугалась, когда услышала о случившемся! — воскликнула Моника. — Надеюсь, все целы? Хотя мне кажется, я не видела в Большом зале Блэка? — Да, ему здорово досталось, — ответила Лили, наблюдая за Марлин, рассматривающей какое-то старое эссе. — Меня задело заклятьем совсем немного, я быстро вылечила своё плечо и смогла немного помочь Сириусу. — У него всё хорошо? — участливо спросила Моника. — Может, нам его навестить? Марлин резко обернулась к ней. Её брови взметнулись вверх, а в расширенных глазах читался испуг. В одно мгновение это выражение приняло другую форму: брови свелись к переносице, а ноздри гневно раздулись. Марлин будто разрывало от желания сказать что-то в ответ, но она сдерживала это. — На самом деле было бы здорово! — радостно воскликнула Лили. — Мне кажется, ему очень одиноко. Он уже давно изменился и стал каким-то... отстраненным что ли. Он грустит из-за того, что брат его так и не навестил. Сегодня возможно его последний день в Больничном крыле, так что поторопитесь. Марлин раздраженно тряхнула головой и отвернулась. — Мне кажется я начинаю понимать Рошель! — резко вскрикнула она, хлопнув ладонями по коленям. — Этот Блэк кого угодно доведет до черной магии! Я готова убить его прямо сейчас вместе с этим его... его... — Марлин вдруг разразилась слезами. — Почему я должна пойти и пожалеть его, если он так со мной обошелся?! Моника схватила её за руку, заглядывая ей прямо в глаза. — Вы будто специально! Я столько времени пыталась забыть о нём, отвлекала себя, как только могла, а вы снова напоминаете... — Прости, Марлин, — сказала тихо Лили. — Я не знала. Но... послушай, почему ты непременно хочешь забыть его? Ведь он же сказал, что ты ему нра... — Он сказал, это было несерьезно, — перебила её Марлин. — Он сказал, что не хочет со мной встречаться. Когда я спросила его, почему он не дает мне ответа — это было задолго до этого, — он вообще отказался называть мне причину. Сказал забыть об этом. Да он просто ляпнул в шутку, а я приняла это всерьез! — вспылила она. — Недавно он написал мне об этом. — Прямо так и написал? — недоверчиво спросила Моника. Марлин свернула пергамент в трубочку и наспех пихнула в сумку, вскакивая. — Я не хочу говорить о нём больше, — отрезала она и быстрым шагом ушла прочь. Стук каблуков эхом отдавался в тишине, пока совсем не затих. Мо опустила глаза. — Жаль, что всё так. Что-то в этом году ни у кого не клеится, — вздохнула она. Лили скрыла улыбку. Она вспомнила ту ночь, когда призналась Джеймсу. Они лежали рядом, переплетая пальцы, шептались и смеялись, заглядывая друг другу в глаза. Тепло его тела так рядом пленило и убаюкивало, и Лили так хотелось уснуть рядом с ним! — А... а Римус сейчас тоже в больничном крыле, да? — осторожно спросила Моника. В ответ Лили только коротко кивнула, как вдруг замерла. Джеймс. — Мо, я кое-о-чем вспомнила! Мне нужно скорее идти, ты не против? — воскликнула она и, не дожидаясь ответа, вскочила и побежала к лестницам.***
Марлин не знала, где спрятаться. Первым порывом было вернуться в спальню. Ещё на лестнице она услышала задорный хохот однокашниц и застыла от удивления. Рошель пропала так недавно, а о ней будто бы уже и забыли все её друзья, знакомые и даже преподаватели. Даже мнительный профессор Флитвик перестал замирать на перекличке, когда доходил до её имени. " — Только вот Сириус наверняка вспоминает о ней, "— ядовито подумала Марлин, толкая дверь. Джулия и её подружка уставились на Марлин как на рогатое чудище, вдруг ввалившееся в спальню. Ханна, однокашница которая всегда липла к людям как жвачка к волосам, резко завела за спину руку с сжатым в ней листом пергамента. Джулия прыснула от смеха, толкая подружку в плечо. Марлин повернулась к своей кровати и, сделав пару шагов, встала как вкопанная. На тумбочке лежали её письма, одно или два, не много, но она знала, что не оставляла их там. Она подбежала к койке и схватила конверты, наспех проверяя от кого они. — Какого чёрта?! — выпалила она. — Зачем вы рылись в моих вещах? Ханна изо всех сил сдерживала мерзкую ухмылку, но Марлин всё равно знала, что у неё на уме. Она никогда ей не нравилась из-за своей подлой натуры, и поражала затаенной внутри злобой на всех окружающих. Рошель хоть и была на неё похожа, но всё же никогда не поступала с Марлин плохо, а Ханна с первого курса норовила уколоть побольнее, посмеяться над ней, унизить. — Джул видела, как ты на это письмо слюни пускала, сказала, это от Блэка, но я не верила, — сказала Ханна со злобной усмешкой. — Поверить не могу, что ты и правда думала, будто ты ему нравишься! Она разразилась таким искренним хохотом, что Марлин захотелось исчезнуть с лица земли. Джулия в мгновение стала красной как рак. — "Ты зря поверила мне, это не больше, чем шутка", — процитировала Ханна, подходя к Марлин. — Бедняга, — просюсюкала она, впихивая письмо хозяйке в руку. — Наверное, так обидно, думаешь, что в тебя влюблен Сириус Блэк, а он тебя отшивает. У Марлин не было сил даже плакать от обиды. Внутри всё клокотало от желания достать палочку и показать им, что это значит — связаться с Марлин МакКинонн! Хотя она и сама не была уверена, что это значит. Ей даже показалось, будто бы ничего. Марлин покачала головой, всматриваясь в едкое выражение лица обидчицы, и сунула письмо в карман мантии, сдерживаясь, чтобы не схватиться за палочку. — Спасибо за сочувствие, Ханна, — спокойно ответила она. — Как жаль наверное, что тебе он даже письмо не написал в ответ на твои сентиментальные поэмы. Выскочила обратно за дверь Марлин так быстро, что даже не успела заметить растерянность на её лице. Все эмоции, которые так долго подавлялись, снова выплыли наружу, обжигая изнутри. Заклятием акцио Марлин призвала к себе уличную мантию и шарф и, укутавшись, побежала прочь из замка, прежде, чем наступил отбой, и ворота закроют. Питер как-то рассказал ей об одном непопулярном выходе из замка, в то недолгое время, когда она крутилась в их компании, и Марлин решила воспользоваться им, чтобы не встретить никого из преподавателей на улице. Ход выводил на узкую тропинку на границе с обрывом скалы, на которой уютно устроился Хогвартс, и вёл прямиком к Запретному лесу мимо Гремучей ивы. Время неумолимо близилось к ночи, и ещё одна душа не находила покой в школе. Лили всё никак не могла поймать Джеймса. Сириуса уже выписали, и он пропадал где-то, а Питера и вовсе не было видно весь день. Она обежала этаж за этажом, и даже внутренний дворик школы, но так и не нашла их. Сумерки сгущались над замком, в коридорах зажигались маленькие свечки и яркие гирлянды под сводами потолка. Коридоры постепенно пустели. За Лили бежала её черная тень, то обгоняя её, то вновь отставая. Огромные часы в башне известили, что наступил отбой, и всем необходимо вернуться в спальни. Лили нехотя подчинилась, надеясь всё же, что встретит Джеймса по пути, и тогда уже он не сможет слинять в Запретный лес со своими дружками. Марлин уже с час сидела на камне, окружив себя согревающими чарами, и пялилась перед собой, искусывая губы в кровь. Она не знала о том, что не давало покоя Лили в эту минуту. Та по возвращению в гостиную Гриффиндора даже забежала в мальчишечью спальню в надежде увидеть Джеймса. А Марлин терзало желание никогда больше не видеть Сириуса, чтобы не мучить себя. В одиночестве утонуть в самокопании стало так просто! Все вопросы обрели четкие ответы, но неутешительные, будто бы проявились сквозь пелену тумана уродливыми образами из кошмаров. Марлин вдруг осознала, что не понимает, кто она такая на самом деле. Она воображала друзей и думала, что она может сказать о них. — Моника — радостная, добрая и любопытная. Она любит травологию и Римуса Люпина, — негромко размышляля Марлин, улыбаясь. — Все её действия всегда направлены на благо других. Лили — справедливая и отважная. Поразительно то, насколько она поглощена жаждой знаний и насколько она пытается подарить другим любовь. Сириус, — её голос стал совсем тихим. — Сириус — категоричный, умный и очень... очень хороший. Хороший придурок, который думает только о себе, — говорила она, всхлипывая. — А я ду-дурочка... Никто я. И не у-умная, и не до-обрая... ни-ка-ка-я, — с горечью проревела Марлин, захлебываясь в слезах. В тишине просвистел беспокойный ветер. Марлин сидела на камне, уткнувшись носом в колени, и обессиленно всхлипывала. Ей стало так от себя противно, что она даже не стала восстанавливать рассеявшиеся согревающие чары, и она осталась один на один с ледяными порывами в бесконечной метели. В тёплой гостиной Гриффиндорской башни также обняв себя руками сидела Лили. Казалось, ей очень холодно, и душу её действительно сковывал леденящий страх и смятение, но снаружи ей просто нужно было ощутить чье-то присутствие. И даже не приходилось долго думать чье именно. Несмотря на всю несправедливость таких мыслей по отношению к Римусу, она всё равно ужасно волновалась за Джеймса. Ей не давало покоя какое-то странное чувство, будто что-то случится, будто нечто опасное на подходе, и кому-то понадобится помощь. Лили не знала, откуда это предчувствие взялось, и, главное, что с ним делать, куда бежать. Карта Мародеров была утеряна, а даром провидения она не обладала, поэтому оставалось только ждать и с содроганием прислушиваться к завываниям сурового ветра.