Daiya no A: сборник драбблов

У Санады-семпая ласковые руки. Раичи терпеть не может всякие крема, после них — жирная пленка между пальцами, и собственные ладони кажутся чужими от того, как легко скользят пальцы друг по другу. Но он молчит, потому что — Санада-семпай. Санада-семпай зачерпывает кончиками пальцев крем из баночки без этикетки, безликой баночки — даже будь на ней этикетка, Раичи бы не запомнил, потому что сейчас все, что важно для него — Санада-семпай. Он любит эти моменты после тренировки, удаляющиеся голоса ребят за дверью раздевалки и закат, вползающий в форточку и полыхающий на потолке. И руки Санады-семпая, удивительно нежные для питчера руки, касающиеся его ладоней, которые так сильно, но не больно, удивительно нежно разминают его кожу. Руки Раичи — сплошные камни-мозоли, разбавленные занозами, ему и неважно это, пока они еще способны держать биту крепко, так, чтобы она с громким гулом, громче поездов, врезалась в мяч, отправляя его высоко-высоко, далеко-далеко. Санада-семпай ведет по его ладонями подушечками пальцев, отмечая мозоли сильным нажатием. На каждой из них он останавливается ненадолго — разминает ее сосредоточенно, словно надеясь, что она станет обыкновенной мягкой кожей. Мягче мозоли не становятся, только если совсем чуть-чуть, пока впитывают в себя крем — и Санада-семпай идет дальше. А вот сам Раичи — мягкий-мягкий в его руках, все его тело впитывает в себя Санаду-семпая, и он едва дышит, прислоняясь к стене и прикрывая глаза, но не совсем — он не может не смотреть, одних прикосновений — мало. Между бровей Санады-семпая — три маленькие морщинки. Он не улыбается, когда они наедине, потому что его широкая улыбка, при взгляде на которую у Раичи слезятся глаза — это учеба, друзья и семья. Неизвестно, что больнее — летнее солнце над полем или такая вот улыбка, от которой собственный рот сводит судорогой, немного болезненной и приятной, и сердце плавится в жа́ре. Когда они остаются наедине, Санада-семпай не улыбается, только хмурится озабочено и достает из бокового кармана на спортивной сумке крем. В этом же кармане — старый потрепанный мяч. «Эти три морщинки, — думает Раичи, — это бейсбол». Эти три морщинки — это сложный бэттер над плитой, это колики в напряженных икрах, это несгибаемый питчер на горке, это последние иннинги в финале, это мозоли Раичи под его пальцами. Эти три морщинки, с которых Раичи не спускает глаз — то, что помогает выждать и отбить удобную подачу, не кинуть выше базового, выдержать и не наклониться вперед, не поцеловать, когда так хочется, особенно когда Санада-семпай ведет кончиком языка по нижней губе. Если Раичи поддастся, то все это пропадет. Брови Санады-семпая поднимутся вверх, пропадут три морщинки, пропадет бейсбол. Пропадет и Раичи. Эти три морщинки, думает Раичи — это бейсбол, мяч и бита. Эти три морщинки — это сам Санада-семпай, бейсбол и Раичи. Раичи — это бейсбол, в который играет Санада-семпай. Губы зудят и горят, но Раичи не подается вперед. Пока хватает его мозолей, пальцев Санады-семпая и жуткого противного крема. Мозоли станут мягче, и бита ляжет в руки плотнее, мяч полетит далеко-далеко, и Санада-семпай останется дольше на горке. Пока хватает и этого.