Daiya no A: сборник драбблов

Они снимают комнату не на самой людной улице, но в популярном у студентов районе — поэтому и неудивительно, что в День совершеннолетия воздух здесь гудит от возбужденных голосов девушек и юношей. Савамура у него под боком тоже что-то гудит, но Миюки сонно плывет на облаке высоко-высоко в небе, поэтому ему ни черта не слышно. Он вопит об этом Савамуре прямо в ухо и получает тычок локтем, утопающий в пуховике. Их ведет куда-то вбок на огромной скорости — так ему, по крайней мере, кажется, потому что все перед глазами теряется в тумане — и в итоге они заваливаются в какой-то проулок между домами. Падает, к своему вялому сожалению, только Миюки, больно ударившись затылком об землю, потому что его шапка и шарф на Савамуре. Тот успел ухватиться за край мусорного бака и теперь виснет на нем, насмехаясь над Миюки и размахивая полами хаори. Недолго, правда, Миюки из последних сил поднимает ногу и пихает его в коленку, и Савамура черной бабочкой с нецензурной бранью летит к нему. — Не успел отметить, а уже ругаешься, Савамура? — пытаясь отдышаться от смеха говорит Миюки, но язык прилип к небу, поэтому сам он слышит только окончание фразы. Савамура лишь отмахивается от него, дергаясь в сторону, но отползти у него не получается, как бы он не изгалялся. А вот Миюки — да, всего лишь пара странных судорог, выдаваемых его помутившимся рассудком за телодвижения, и он может уткнуться носом Савамуре в шею за шарфом. Там тепло и пахнет их квартирой, в которой его запах и запах Савамуры за год переплелись в один, прочно ассоциирующийся у Миюки с домом. Рука сама собой взмывает вверх, чтобы притянуть Савамуру поближе, почувствовать его всем телом — как мечталось с тех пор, как они стали ночевать на соседних футонах. Савамура все звал его заучкой, тыкал пальцами в темные круги под глазами, с аккуратно остриженными ногтями под бесцветным лаком, которые Миюки красил сам по вечерам пятницы, пока на чьем-нибудь ноутбуке шло кино. Какие фильмы выбирал Савамура, он не знает, зато знает о маленькой родинке возле косточки на левом запястье и шраме от бритвы на безымянном пальце той же руки. За это Миюки даже шутливо отругал дурачка, пока сам пытался понять, что чувствует. А когда понял — отругал уже серьезнее, и тот с ним до утра не разговаривал. Миюки считает про себя до пяти — обычно Савамура сдавался на этом моменте: отодвигался от него на диване, убирал ногу под столом, отворачивался, проигрывая в гляделки. Полыхал своими оттопыренными ушами и молчал, а поддевать Миюки не рисковал — тут уже не рой другому яму. А являть миру свои уязвимые места он был не готов в здравом уме, даже сходя с ума от недостатка кислорода по ночам, пока задумчиво пялился на спящего Савамуру и ожесточенно дрочил в туалете. Вот сейчас он пьян и называет про себя пресловутую пять раз в пятнадцатый, наверное. А Савамура все лежит рядом с ним и молчит. Миюки даже начинает думать, что тот спит, но кончик уха, выглядывающий из-под съехавшей шапки, горит. Румянец застилает щеку и ползет на шею, в тепло к Миюки, и на мороз это уже не спишешь. И он не выдерживает, широко лижет солоноватую от пота кожу и прихватывает ее зубами, дурея от вспыхнувшего возбуждения и неожиданной вседозволенности. Савамура не отталкивает, только вцепляется в его руку своей ладонью, придвигаясь плотнее, и Миюки чувствует тот шрам от бритвы на подушечке пальца на своем запястье, с которого он понял. И тянет ее назад, к своему паху, все фантазии с этой рукой, с ее шрамом и родинкой вспыли сразу в пьяном сознании, наперебой требуя их воплотить, и Миюки готов, прямо здесь и сейчас, но Савамура резко разворачивается и бьет его лбом по лбу. Уже почти трезвый. — Не здесь же, Миюки Казуя, — бурчит он сквозь идиотскую лыбу на все лицо, поднимается и тянет его вверх. Миюки так же по-идиотски лыбится в ответ и, наконец, отключается.