* * *
Чарльз устало массировал виски, он уже несколько часов вычитывал планы расширенного комплекса, чутьё подсказывало ему, что где-то была ошибка, но он никак не мог её найти. Пожалуй, дело было в беспокойстве – за Эрика. Да, он всё ещё был в стенах дома, он вроде как даже пока не собирался никуда деваться, но… Его боль, его вина, его сомнения – даже при отсутствии чтения мыслей Ксавье чувствовал всё это. Не нужно быть телепатом, чтобы понимать, что твоему другу плохо. И эта его тяга к заботе… Чарльз чувствовал себя виноватым, впервые за долгое время он ощутил себя виноватым за свою инвалидность. Разум подсказывал, что это глупо и что его вины в сложившемся положении дел нет, но то, как Леншерр с ним таскается – это заставило профессора ощутить свою беспомощность в некоторых вопросах. При большом желании он мог подчинить себе весь мир и без помощи Церебро, Чарльз чувствовал, что ему бы хватило мощи его мозга для этого, но при этом он не мог просто разобраться с тем, что его самого гложет. Внешне он был как обычно спокоен и уверен, но внутри у Ксавье бушевал шторм, превративший океан его души в гибельное место. После взрыва он не мог спокойно спать, он не хотел принимать таблетки и просто не мог позволить себе расслабиться – ответственность за детей и за друзей плотным грузом легла на его плечи. Ситуация в мире после произошедшего обострилась до критического уровня, и Чарльз просто не мог уснуть, думая о том, что за его детьми могут прийти. Эрик был прав, это кошмар профессора, только кошмар, от которого не просыпаются – он преследовал Чарльза постоянно. И Алекс… Профессор смотрел на Скотта и не мог не думать об Алексе, своём верном друге. Чарльз был без сознания, но ему рассказали, как погиб старший Саммерс – пытаясь спасти его. Иногда Ксавье просто хотелось крепко обнять Скотта и попросить у него прощения, да, если бы Чарльз мог – он бы отдал свою жизнь взамен на жизнь своего друга, но у него не было такой роскоши. Но близость Эрика поддерживала его, равно как и близость Рейвен, Хэнка, они все были рядом с ним, они были дома. Чарльз смотрел на своего старого друга и вспоминал то время, когда между ними не было ещё и намёка на вражду – счастливое время до Кубы. Их время. Их первый поцелуй под кроной того самого дерева, их первый раз – в спальне Чарльза. Казалось, они смогут изменить мир... И они начали его менять, только каждый по-своему. Боль одиночества захлестнула Ксавье от одних воспоминаний о том моменте, когда Эрик ушёл. Были ли так важны ноги в тот момент? Нет. Был важен он, Леншерр, взявший себе имя «Магнето», его лучший друг, который его покинул. Чарльз часто вспоминал себя в те годы, напоминая самому себе о том, как низко может пасть человек в своём отчаянии. За те десять лет он успел загнать себя в такую пропасть, что всерьёз начал обвинять Эрика во всём, что произошло. И профессор сам в это верил, поглощённый ненавистью к себе, которая проецировалась на Леншерра, как бы глупо это ни было. Он верил, что именно из-за Эрика всё рухнуло, что если бы он не ушёл… И таких «если бы» было бесконечно много, голос разума тогда совсем покинул Чарльза, его захлестнули эмоции и отчаяние, и он готов был в глаза сказать Леншерру, что это он один во всём виноват. Собственно, что он и сделал в самолёте, устроив настоящую, образцово-показательную истерику. Теперь за то поведение и те мысли было жгуче стыдно, и Чарльз, как и много лет назад, краснел от одних воспоминаний. В чём-то он совершенно не изменился, хотя в целом Ксавье понимал, что слишком повзрослел, хотя самым главным для него было сохранить в себе ребёнка – того самого, который смотрит на мир огромными глазами, готовый любить его всем сердцем и дружить с каждой его частью. Чарльз любил этот мир, но теперь в нём был и кусочек, который было необходимо защищать – и профессор готов был это сделать.* * *
Эрик увидел Хэнка в коридоре – тот шёл к кабинету Чарльза, и Леншерр окликнул его, догоняя. - Хочешь поговорить с ним? – Эрик вскинул брови, глядя на вещи в руках доктора. – Это...? - Чтобы не было последствий, - МакКой держал полотенце и несколько мазей, - нужно делать массаж ног. Леншерр молча протянул руки, внимательно смотря на Хэнка. Теперь его очередь была вскидывать брови от удивления. - Но ты не умеешь… - Научусь, - Эрик забрал всё сам, огибая доктора и двигаясь к кабинету Чарльза. - В комнату его отведи, после массажа надо лежать! – только и мог проговорить вслед ему Хэнк, растерянно поправляя очки. Такой прыти даже он от Эрика не ожидал, а вот Леншерр был настроен крайне решительно. После разговора с Рейвен он уверился в том, что должен здесь быть хотя бы затем, чтобы поддерживать своего друга. Все вокруг могли до бесконечности сочувствовать тому, как Чарльз гробит себя, но у них не хватало смелости взять положение дел в свои руки. Ксавье всегда был сильным, даже когда всё было безмерно плохо – он был сильным и не позволял себя вести. Ведомый – не его роль, он всегда был у руля сам, всегда брал всё на себя, всегда отвечал за всё сам… Почти всегда, но тот период времени, когда Чарльз увлёкся алкоголем и «спасительной» сывороткой стоит вспоминать исключительно в контексте его отчаяния. Всё остальное время профессор не позволял себе помочь, он умел читать мысли, но всегда закрывал свой разум. Впускал всех в своё сердце – и никому не позволял латать в нём раны. Упрямый, упёртый, слишком ответственный Чарльз, таким Эрик его знал когда-то, таким профессор оставался и сейчас, только теперь он ещё и целенаправленно загонял себя в могилу, изматывая тело и разум переживаниями и паранойей. Леншерр был в курсе хрупкой душевной организации своего лучшего друга – и именно поэтому понимал, что он единственный, у кого хватит сил и наглости влезть в личное пространство профессора без обращения особого внимания на его возмущение. - Хэнк, ты рано… - Чарльз повернулся в своём кресле и умолк. - Возражения не принимаются, - Леншерр сгрузил всё на колени друга, беря кресло за ручки и выкатывая его из-за стола, направляясь сразу в спальню Чарльза. Профессор удержался от того, чтобы сложить руки на груди, но всем своим видом старался показать недовольство, ещё больше обижаясь на то, что Эрик на это никак не реагировал. Леншерр легко перекинул мази и полотенце на кровать, туда же усаживая Чарльза, сразу отодвигая кресло подальше. Он спокойно, словно всегда это делал, взялся за ремень на брюках профессора. - Эй! – Чарльз вцепился в его запястья, всё-таки понимая, что это слишком. - Хэнка не стесняешься, а меня – да? Я начинаю яростно ревновать. Эрик высвободился из захвата, спокойным взглядом пресекая все возражения – и Ксавье позволил стянуть с себя и ботинки с носками, и брюки. Он отвернулся, смотря в окно, чтобы не видеть реакцию Эрика на то, во что превратились его ноги за эти годы. Леншерр поглядывал на него с беспокойством, осторожно растирая пахнущую мёдом мазь между ладонями, всё равно согревая её, несмотря на то, что Чарльз не почувствует холода. Он начал со ступней, не будучи знакомым с какими-то специальными техниками массажа, но методично разминая мышцы и суставы, делая всё осторожно, но уверенно. Ксавье дышал глубоко и медленно, справляясь с приступом самоненависти, который нахлынул так внезапно, словно он вернулся на десять лет назад. Он запретил себе смотреть на то, как Эрик всё делает, но всё-таки не удержался. Они встретились взглядами – и Чарльз на секунду почувствовал комок в горле, который грозил превратиться в слёзы, как бы это ни было «не по-мужски». Леншерр вздрогнул от этого взгляда, не понимая, что творится в душе у его друга – но ободряюще улыбнулся, осторожно растирая мышцы бёдер, чтобы через минуту нанести ещё один крем – уже для кожи, не получающей достаточно движения. Чарльз дёрнулся было, чтобы закрыть лицо руками, но лишь снова отвернулся. - Прекрати, - Эрик повернул его за подбородок кончиками пальцев, уже сухих, он успел вытереть их полотенцем. – Посмотри на меня. - Не могу, - Ксавье смотрел куда-то вниз, натыкаясь взглядом на вторую руку Лешерра, которой он опирался на кровать, сев на её край. Сильные длинные пальцы, немного выступающие вены, идеальная форма кисти… - Посмотри, Чарльз. Профессор с трудом поднял взгляд – и Эрик поцеловал его, легко и уверенно, ломая все барьеры и стены, вновь стирая десятки лет из их памяти, кажется, сейчас одной на двоих. Чарльз зажмурился, из уголка глаз всё-таки скатилась слезинка – и Леншерр осторожно стёр её, кладя руку на затылок друга и касаясь лбом его лба, прерывая поцелуй. - Ты был и всегда будешь прекрасен, - Эрик почему-то шептал, хотя они были только вдвоём. – Всегда, Чарльз. Я виноват – и не спорь, это моя вина столько же, сколько случая. Ты разрываешь мне сердце, стыдясь себя. Ксавье крепко обнял его, утыкаясь лицом в плечо, и Эрик прижал друга обеими руками, поглаживая по спине. Он коротко коснулся губами виска Чарльза, осторожно стягивая с него рубашку, прямо через голову, только расстегнув пару верхних пуговиц. - Если мне нужно караулить тебя, профессор, чтобы ты спал, я этим займусь.