* * *
Эрику пришлось долго уговаривать себя подняться с кровати, и, если бы он не боялся, что громко урчащий желудок разбудит Чарльза, он бы точно дотерпел до утра. Но организм вдруг требовал еды, причём требовал настойчиво и бескомпромиссно, Леншерр давно такого не помнил, чтобы настолько хотелось есть. Ксавье уже привычно спал на его плече, уютно устроившись, удивительно, но у Эрика никогда не затекала рука, даже если они проводили в одной позе всю ночь. Приходить вечером в комнату профессора уже стало настолько… правильным завершением дня, что он не мог представить себе что-то другое. Они даже не целовались и оба были в одежде, по крайней мере, Леншерр не уставал подшучивать над тем, как Чарльзу идёт пижама. Минус возраст, плюс очарование, Эрик напрочь забывал, сколько лет этому человеку в кровати, который не мог оторваться от книги, если только ему не выключить свет. Профессор становился обычным человеком ночью — и засыпал только в объятиях своего старого друга. Могли ли они снова стать больше, чем друзьями? Становились ли хоть когда-нибудь меньше?.. Леншерр выбрался из кровати предельно осторожно, бесшумно выдыхая только за дверью спальни, надеясь, что Чарльз не заметит его недолгого отсутствия. И что его не посетят кошмары, иногда Эрику казалось, что он и правда был отличным защитником от них, по крайней мере, Ксавье не просыпался среди ночи с криком, пока он был рядом. На кухне, к удивлению мужчины, горел свет. Он сбавил шаг, приближаясь к проёму так тихо, как только мог, прислушиваясь к негромкому разговору среди ночи, который явно не предназначался для чужих ушей, но звучавшие голоса заставили Эрика пренебречь правилами приличия, которые запрещали подслушивать. — Всё будет хорошо, — Рейвен говорила мягко и успокаивающе. — Послушай, сколько уже времени прошло? И всё тихо. Всё спокойно. Я думаю, он останется. — А если нет? — голос Хэнка был одновременно бесконечно уставшим и несколько нервозным. — Я не могу спать, Рейвен. Я просто не могу спать, я ложусь и думаю о том, что я буду делать, если всё это повторится… — Не помешаю? — Эрик вошёл в кухню, едва уловил суть диалога, считая, что должен поучаствовать в этой беседе. Рейвен и Хэнк обернулись к нему одновременно, МакКой чуть дёрнулся, пытаясь отобрать руку у своей собеседницы, но она мягко удержала его ладонь, зная, что стесняться и тем более — опасаться им нечего. Леншерр предпочёл не акцентировать на этой детали своё внимание, проходя к чайнику и ставя его на огонь, параллельно всё-таки размышляя над тем, что можно съесть. — Не спится? — Рейвен обернулась, наблюдая за ним через плечо. — Голоден так, как будто сто лет не ел, — Эрик даже чуть улыбнулся, поднимая руку к затылку, чтобы задумчиво провести пальцами по коротким волосам. Мистик поднялась, отходя к холодильнику и вытаскивая из него продукты, сопровождая это коротким: «Садись, я сделаю». Леншерр некоторое время ещё постоял, думая, не стоит ли отказаться от такой помощи, он не хотел, чтобы за ним ухаживали — это и так делалось сверх всякой меры. Хэнк кивнул на стул напротив, с которого только что встала Рейвен, и Эрик всё-таки сел, теперь внимательнее приглядываясь к Зверю. И правда, синяки под глазами такие, что в них можно спрятать парочку галактик, кажется, обычно это скрывали очки, которых сейчас на МакКое не было. Леншерр качнул головой, словно немного споря сам с собой, но всё же решился заговорить. — Я слышал кусок вашего разговора, — он слегка усмехнулся, отдавая себе отчёт в том, что откровенно признаётся, что подслушивал. — Что тебя беспокоит? — Ничего. Хэнк уставился на свой стакан с молоком, кажется, оно было тёплым, рядом стояла тарелка с шоколадным печеньем, и Эрик готов был поспорить, что это Рейвен пыталась так успокоить своего друга. Материнский инстинкт требовал накормить, причём накормить вкусно, чтобы от простых вещей тоже была радость, но, судя по количеству печенья, МакКой не особенно преуспел в его поедании. Видимо, он не готов был заговорить со своим старым то ли другом, то ли врагом о том, что его так сильно тревожило, и Леншерр поднялся, чтобы сделать себе чай, пока Рейвен занималась сэндвичами, судя по количеству, она решила, что им всем надо перекусить. Эрик снова сел напротив дока, помешивая сахар, он сам не понял, зачем положил его, обычно чай без сахара казался в разы вкуснее, но тут — захотелось, к тому же, надо было чем-то занять руки. Леншерр продолжал гипнотизировать Хэнка, Хэнк продолжал уделять слишком много внимания своему стакану. — Я не думаю, что я так важен, — наконец, прервал молчание Эрик. — Я не ухожу сейчас, но если уйду однажды — неужели это станет такой трагедией, что стоит переживать из-за неё уже сейчас? — Ты, видимо, не понимаешь, — МакКой сжал пальцы на стакане — и тот вдруг треснул, не выдержав силы Зверя. Доктор выругался совсем несдержанно, кажется, это тоже было следствием его недосыпа, раньше Леншерр не замечал за ним такой любви к крепким словечкам. Последствия были устранены достаточно быстро совместными усилиями, и Эрик заварил другу чай, как и себе, поставив перед ним чашку. Хэнк вздохнул, благодарно кивая и устало потирая переносицу. — Вас не было рядом с ним, когда всё это происходило, — он говорил негромко, теперь уставившись на чай. — Вы не видели, как это было. Я видел. — Хэнк… — Рейвен поставила тарелку с сэндвичами на стол и села рядом с Эриком, складывая руки перед собой. — Это нельзя забыть, — перебил её док, убирая руку от чашки, чтобы не сломать и её ненароком. — Он простил. Я простил. Но забыть это невозможно, и я боюсь, что проснусь утром в доме, где вас не будет. И он проснётся. И всё это опять начнётся, я тогда точно застрелюсь. — Может, ты расскажешь нам? Эрик не был уверен, что готов услышать ещё что-то о том, как Чарльз переживал то время своего одиночества и затворничества, но Рейвен озвучила и его мысли. Он ещё не отошёл полностью от их недавнего разговора с Ксавье, да и с Хэнком они совсем недавно обсуждали это, но, судя по виду доктора, он рассказал далеко не всё. МакКой сцепил руки в замок на столе перед собой, сжимая их сильно, до белеющих костяшек, и Рейвен почти сразу накрыла его пальцы своими, успокаивающе поглаживая. Хэнк тяжело вздохнул. — Я думал, что знаю, что он чувствует, но ошибался.* * *
Won't you go to someone else's dreams Won't you go to someone else's head Haven't you taken enough from me Won't you torture someone else's sleep? ♫ Twenty One Pilots – Anathema
Friend, please remove your hands from Over your eyes for me I know you want to leave but Friend, please don't take your life away from me ♫ Twenty One Pilots – Friend, please
Хэнк со вздохом поднял очередную бутылку, пока ставя её на стол. Ведро в кухне уже было полно пустой тары, МакКой столько раз пытался спорить с Чарльзом, говоря, что больше не поедет за алкоголем, но Ксавье угрожал, что поедет сам, а он всегда был в таком состоянии, что отпускать его куда-либо было просто опасно. И доктор, сцепив зубы, садился за руль и ехал, чтобы привезти очередную бутылку яда, которой его друг на его же глазах будет себя убивать. Иногда это переходило границы. Как сегодня, например, когда Чарльз даже не добрался до кровати — уснул, как был, в халате, прямо на диване, свесив руку до пола. Там, кстати, тоже лежала бутылка, и её МакКой забрал следующей, чем и разбудил профессора. Хэнк даже мысленно себя одёрнул, вспоминая о том, как Ксавье не любит, чтобы его так называли. — Доброе утро, — мрачно проговорил Зверь, приоткрывая окно, чтобы хоть немного проветрить комнату. — Мне надо выпить, — Чарльз пытался закрыться от света, морщась. — Для начала тебе надо умыться. И желательно принять душ, — МакКой обходил кабинет в поисках мусора, надеясь, что сегодня ему дадут тут убраться. Чарльз что-то пробурчал в ответ, накрывая голову диванной подушкой, но из этого было достаточно ясно, что в душ он не пойдёт. Хэнк не знал, есть ли у его друга в запасе где-нибудь ещё что-то крепкое, он давно сбился со счёта, во многом потому, что Чарльз умудрялся прятать пустые бутылки, как будто МакКой их потом не найдёт. — Слушай… — Хэнк присел на край кресла рядом, собираясь с духом, он всю ночь накануне обдумывал этот разговор. — Тебе пора завязывать с этим. Я серьёзно, Чарльз, хватит. Ксавье замер, заставив застыть и друга, и МакКой напряжённо наблюдал, как Чарльз медленно убирает подушку от лица и так же медленно садится. Они говорили об этом, говорили не раз и не два, но сегодня Хэнк был настроен очень решительно. — Ты только и делаешь, что пьёшь, а мог бы… — начал он было, но его сразу перебили. — Мог бы что? Преподавать? — Ксавье прищурился; от недосыпа и постоянного опьянения его глаза были красными, а он сам — чертовски бледным, потому как почти не выбирался на улицу. — Интересно, кому. Призракам? Он резко поднялся, но сразу покачнулся, хватаясь за спинку дивана. Чарльз прижал основание ладони ко лбу, пытаясь этим унять звон в голове, получалось не очень, и это только сильнее злило. Хэнк наблюдал обеспокоенно, но не собирался отступать на этот раз. — Мы можем объявить новый набор, начать заново… — А потом их опять всех у меня отберут? — мужчина огрызнулся, скользя взглядом по кабинету в поисках выпивки. — Нет. С меня этого хватит. Он двинулся к шкафу, в котором точно должно было что-то оставаться, и МакКой сильнее сжал кулаки на своих коленях, считая до десяти про себя. Он слышал, как льётся жидкость в стакан, слышал, как Чарльз ставит бутылку на стол. Но выпить ему доктор не дал, поворачиваясь к другу ровно в тот момент, как Ксавье поднял стакан к губам. — Ты не можешь вот так всё бросить, Чарльз. Ты не можешь бросить себя самого. Просто не можешь, ты должен бороться. Чарльз стукнул стаканом по столу так, что Хэнк вздрогнул. Ксавье, казалось, мог испепелить его одним взглядом, но док держался, оставаясь невозмутимым и серьёзным. — Я никому. Ничего. Не должен, — медленно проговорил Чарльз. — Ты должен себе! — МакКой встал, щурясь — его собеседник остановился как раз напротив окна. — Ты всегда боролся, что изменилось? — Что изменилось? — Ксавье повысил голос. — Меня все бросили, вот что изменилось! Думаешь, мне всегда было просто? «О, Чарльз, ты такой общительный, Чарльз, у тебя всё получается», — мужчина поморщился почти что брезгливо. — Чарльз же у нас такой умница, ему всё легко даётся, зачем ему помогать? Логика моих родителей. Моих друзей. Всех, кто меня окружает. Не перебивай! — он гаркнул на Хэнка, едва тот открыл рот. — Я не был несчастным ребёнком, уж точно счастливее Эрика. И, наверняка, счастливее тебя. Но я был одинок, потому что родителям требовались успехи в школе, в колледже, в университете. Ксавье должен быть первым. Ксавье не может быть хуже кого-то. Они дали мне многое, но я никогда не чувствовал себя защищённым, меня никто не направлял, я всегда был ребёнком, которого учат плавать, бросая в воду. А если я ошибался… — Все ошибаются, — успел быстро проговорить МакКой. — Но почему-то только мои ошибки возводятся в абсолют, — Чарльз говорил сквозь зубы, распаляясь с каждым словом всё больше. — Мне нельзя было ошибаться. Это всегда причиняло кому-то боль, о чём мне не уставали напоминать. Я был рядом с вами, с вами всеми, я поглощал ваши страхи, как губка, я старался помочь вам с ними справиться, преодолеть их, отпустить боль и принять себя… Но никто из вас не видел меня. Никто из вас не видел за всем этим меня самого, кто из вас хоть раз спросил, что нужно мне? Я был только отражением ваших кошмаров, на которые вы смотрели, чтобы избавиться от них. Карманный телепат — это очень удобно. А стоило мне сделать неверный шаг — и меня сразу обвиняли во всех смертных грехах. Дарвин снится тебе по ночам? — Ксавье криво усмехнулся. — Мне — да. До сих пор. Я видел его смерть в ваших мыслях много раз, а теперь вижу в кошмарах. Кто тогда пришёл и сказал: «Нет, Чарльз, ты не виноват в том, что привёл его сюда»? Никто. И теперь, как только необходимость во мне отпала, все разбежались, все меня бросили. «Чарльз сам справится, он же сильный». Ха! — он даже закашлялся. — Я старался вести вас, я старался быть вашим маяком, чтобы вас всех не разбило о скалы, я хотел помогать вам во всём, но я переоценил свои способности. Никому это не нужно. И никто не захотел стать маяком для меня. Никто не захотел помочь мне выбраться из ямы, в которую я уже тогда начал себя загонять. Никто не захотел пойти рядом, чтобы направить меня хоть чуть-чуть, как я направлял вас, никто, Хэнк, я всегда был в этом одинок. Я же вроде как сильный и со всем справлюсь. Родители не видели меня. И вы не видели меня. А я был, и мне нужен был тот, кто будет держать за руку — хоть изредка. Говорить, что я всё делаю правильно. Успокаивать, когда я оступаюсь. А в итоге... В итоге — никто не захотел этого сделать. Хотя я и не уверен, что кто-нибудь смог бы это сделать… Может быть, Эрик, но он сбежал первым. Он всё-таки опрокинул в себя стакан с виски, залпом, как и каждый раз, когда вспоминал об Эрике. Алкоголь поджигал всё внутри, и это немного отвлекало от болезненных мыслей о человеке, который обещал стать всем — и это всё просто забрал с собой, исчезнув. Чарльз налил ещё и ещё выпил, вытирая губы рукавом халата, чувствуя, как желудок горит от новой порции, причём без еды, он даже не мог вспомнить, когда ел последний раз, но это было и не нужно. — Я не мессия, — медленно проговорил Ксавье, опираясь на стол обеими руками и опустив голову. — Не мессия, не проповедник и даже не профессор. Я простой человек. Слабый, уставший и одинокий. Я хотел никогда не сдаваться. Но чтобы бороться, нужны цели, Хэнк. Цели, смысл, хоть что-нибудь, ради чего стоит просыпаться по утрам. А для этого нужно место в жизни. Говорят, лучшая роль — это ты сам, но как её занять, если ты даже не знаешь, кто ты? — Но ты и сейчас иногда приходишь к «Церебро», пытаешься, я видел, ты ведь не сдаёшься! — Потому что меня всё ещё гложет совесть, — мужчина передёрнул плечами. — Кажется, что я должен использовать свой дар, раз он у меня есть, но я уже пришёл к выводу, что это бесполезно. Я бесполезен. Я не знаю, кто я и зачем я. — Это ты и есть, — МакКой говорил тихо, почти шёпотом, придавленный словами друга. — Человек, который никогда не сдаётся. Профессор, который хочет научить этому других. — Я был таким человеком, — Чарльз взял бутылку в одну руку и стакан в другую, видимо, собираясь перебраться в другую комнату. — Больше нет, Хэнк. Профессора здесь нет. — Ты сказал, что тебя все бросили, — док развернулся, заставляя Ксавье остановиться в дверях кабинета; Хэнк смотрел ему в спину, чувствуя, как у самого сердце сжимается от боли — то ли своей, то ли чарльзовой. — Но я здесь. — Ты просто тоже боишься остаться один, — Чарльз посмотрел на него через плечо. — Вот и всё, Хэнк. Вот и всё. Он ушёл в свою комнату на втором этаже, оставив Хэнка стоять посреди кабинета — растерянного и растерзанного внутренне. МакКой тогда пообещал себе, что будет записывать всё, что выпьет Чарльз, чтобы не дать ему убить себя в один вечер слишком большим количеством алкоголя за раз. Он мог говорить что угодно, но док знал: этот человека никогда не сдастся, но его ни в коем случае нельзя оставить одного. Слушать его было больно, очень больно, слова Ксавье пронзали сердце, однако Хэнк помнил о главном: где-то там, под всем этим, есть профессор, его профессор, который не знал другого смысла, кроме как спасать других. И этого профессора надо спасти и уберечь.* * *
Oh, let the world crash love can take it Oh, let the world come crashing down Oh, let the world crash love can take it Love can take a little, love can give a little more ♫ Skillet – A Little More
Чай давно остыл, причём во всех трёх чашках. Эрик взял один из сэндвичей, но так и не смог ни разу откусить, в итоге просто оставил его на столе перед собой. Рейвен отпустила руки Хэнка и теперь смотрела на свои, сам же МакКой убрал ладони со стола. — Он до сих пор просит прощения за тот разговор, хотя мне казалось, что такое быстро забывается, — док слабо улыбнулся. — Чарльз свои ошибки помнит лучше остальных. Поэтому я боюсь. Вы два раза уходили, я два раза оставался. Я не знаю, что с ним будет, если вы опять уйдёте. И не знаю, что будет со мной. Они помолчали ещё. Помолчали, не решаясь посмотреть друг на друга, Рейвен не знала, что и как сказать, у Эрика в очередной раз тоже не было ни единого варианта для того, что можно было бы по этому поводу выдать. Гнетущее, тяжёлое чувство вины и неподъёмный груз ответственности вдруг опустился на их плечи ещё больше, чем обычно, страшно представить, что же тогда чувствовал Хэнк. Вдруг он сам взял их за руки, просто накрыл своими ладонями пальцы Рейвен и Эрика, чуть подавшись вперёд. Оба синхронно вздрогнули, быстро переглянувшись, словно нашкодившие дети, и только после этого поднимая глаза на МакКоя. Тот неожиданно улыбался, мягко и спокойно. — Я не думаю, что он сейчас позволит кому-то вести себя, — доктор покачал головой. — Но ему нужна семья. Вы его семья. — Мы, — Рейвен поправила его тут же. — Мы все, Хэнк. Леншерр продолжал молчать, в его душе разворачивалась настоящая буря, причём снежная, льдинки больно впивались в сердце и лёгкие, мешая дышать, и, когда Хэнк позвал его по имени, Эрик вздрогнул. — Прости, я… Я не знаю, что сказать, — он шумно выдохнул. — Я столько натворил, в очередной раз убеждаюсь, что это слишком много для одного человека. — Ты не простой человек, — МакКой сжал его руку в обеих своих — крепко и решительно. — И ты нужен Чарльзу. И нужен нам. Я не устану это повторять, пока ты сам в это не поверишь. На плечо Эрика легла ладонь Рейвен, и он нашёл в себе силы приподнять уголки губ в слабой улыбке. Они всё-таки съели по сэндвичу, запивая остывшим чаем и даже пытаясь поговорить о чём-то другом, но в итоге было решено оставить все разговоры до утра. Леншерр ушёл первым, почему-то чувствуя, что этим двоим надо побыть наедине, он поднимался по лестнице тихо, тихо и пробирался в спальню, но, стоило лечь в кровать, как его крепко обняли. — Ты чего? — Эрик поцеловал Чарльза в висок, обнимая в ответ. — Думал, я сбежал? — В первую секунду — да, но потом нашёл тебя в кухне, — Ксавье снова устроил голову на плече мужчины, расслабляясь в его руках. — Значит, ты знаешь, о чём мы говорили? Профессор молчал, и Эрик негромко вздохнул, крепче прижимая его к себе. Он поглаживал Чарльза по плечу, осторожно и ласково, успокаивающе — и ему самому от этого становилось лучше. Ксавье даже не надо было ничего говорить, просто быть рядом, показывая, что доверяет, несмотря на всё случившееся. Эрик не был уверен, что смог бы довериться после такого. — Я всё ещё думаю о том, что наговорил тогда ему… — едва слышный шёпот заставил Леншерра пожалеть о том, что он не может обнять всего Чарльза, обхватить его, укутать и спрятать от всего мира. — Он знает, что ты не со зла. — Да, но ему было больно. — Мы все ошибаемся, профессор, — Эрик снова прижался губами к виску своего друга, на этот раз чуть продлив это прикосновение. — Не стоит возводить свои ошибки в абсолют. Чарльз улыбнулся, это было понятно даже в темноте, и Эрик улыбнулся тоже, прикрывая глаза. Он сам так долго думал, что знает, в чём смысл его жизни — отвоевать для мутантов место под солнцем, доказать их значимость, спасти от гонений… Но теперь он понимал, что это было целью. А смысл… Пожалуй, в том, чтобы засыпать рядом с самым дорогим в мире человеком. К тому же, их цели совпадали, только вот пути были разными. Леншерр первый раз подумал о том, что пора пойти за Чарльзом, а не топтаться на месте. Тем более, что это — спасение не только для него одного. Для них обоих. — Как думаешь… — он мягко сжал плечо профессора, всё-таки открывая глаза и вглядываясь в черноту потолка. — М? — Что бы ты сказал самому себе в то время? Если бы мог сейчас вернуться и сказать парочку слов. Себе, Хэнку, Рейвен… мне. Что бы ты сказал? Чарльз вдруг приподнялся на локте, и Эрик, немного привыкнув к темноте, смог разглядеть, пусть и смутно, черты его лица. Профессор был неожиданно серьёзен. — Так что? — Леншерр осторожно погладил его по щеке. — Я бы сказал коротко, — Чарльз смотрел ему прямо в глаза. — «Никогда не сдавайся».