Зеркало

— Ребят, а давайте прогуляемся, а? Чего нам дома сидеть? — предложил Чангюн одним днём, как обычно зависая с парнями в скайпе. Все поддержали идею, поэтому уже через несколько часов они гуляли по безлюдному парку, рассказывая друг другу разные весёлые истории. — Блять… — почти заплакал Чангюн, когда Хосок пропадал из поля зрения парней, закрученный в непонятном вихре, а на его месте появлился ЛжеХосок, злобно ухмыляющийся и тянет, разминая мышцы:  — Ну, или так. Чангюн смотрит на Шону, у того взгляд напуганный до смерти, но Чангюн не дурачок — понимает, что ЛжеХосока Шону не боится (благо, комплекция позволяет не бояться вообще никого), и следит за взглядом хёна, что устремлён ровно в руки ухмыляющегося парня. И Чангюна бьёт мелкая дрожь. Хосок держал в руках дневник. Теперь его в руках держит ЛжеХосок.  — Ой, а чего это вы так смотрите? — спрашивает он, гадски улыбаясь. — А-а-а, вам нужно вот это? — указывает пальцем на книжку. — Так заберите, чего ж вы стоите? Вот ты, например. — кивает в сторону Кихёна. Чангюн и Шону синхронно кивают Кихёну, мол, забирай, чего стоишь. Он тогда медленными шагами подходит к врагу, глядя в глаза. Кихёну неимоверно страшно, его мозг отказывается верить, что этот Хосок — не настоящий, этот не обнимет, когда грустно, не развеселит, когда скучно, не успокоит, когда тоскливо. Этот — безжизненная ледяная машина, он может ударить, съязвить, возможно, убить — Кихён не уверен. Однако глаза видят Хосока и автоматически хочется доверять человеку, стоящему напротив. Чангюн же отворачивается и смотрит на возвышающиеся дома, чтобы отвлечься — у Кихёна страшно трясутся руки, да и всё тело, впрочем, тоже, и он, Чангюн, кажется, понимает почему. Кихён протягивает руки к Хосоку… и резко отлетает на пару метров в сторону — это наблюдает уже Шону.  — Что, не ожидал, что у меня будет силовое поле, так же, крошка? — язвит ЛжеХосок, глядя на лежащего Кихёна, который уже глотает поступающие слёзы. Затем подходит к нему ближе, присаживается на корточки и смотрит в глаза с вызовом. Медленно протягивает Кихёну книгу, а затем резко одёргивает руку, когда тот пытается забрать нужную вещь.  — Давай же, ударь меня! — кричит Хосок, подставляя щеку. — Кишка тонка, не так ли? Я же Хосок, твой самый лучший друг, я бы даже сказал, любимый… друг. Кихён не выдерживает. У Шону сердце выкручивает, когда тот начинает заходиться рыданиями. Чангюн смотрит на это, виснет пару секунд, чувствует вселенскую тоску, которая внезапно его охватила, а затем придумывает. Дальше он помнит туманно: как резко оглядывается, направляет обе руки в сторону рекламной афиши, напрягается всем телом и перемещает руки в сторону ЛжеХосока. Телекинез, конечно, сработал: афиша со свистом летит в ничего не подозревающего подлеца, сбивая его с ног, так что тот в итоге падает на землю. Затем же снова закручивается уже привычный вихрь, и с земли поднимается потирающий ушибленную голову Хосок. Настоящий Хосок.  — Э-э-э, а что произошло-то, а? — тянет он, оглядываясь, но Чангюн не успевает ответить: Хосок летит к заплаканному Кихёну, который уже весь красный. Чангюн чуть сам слезу не роняет  — Тихо, успокойся, всё хорошо, Кихён-а… — спокойно тянет Хосок, обнимая Кихёна и поглаживая по спине.  — Я только дневник хотел забрать… — захлёбываясь, рассказывает Кихён. — А он… Я думал, это ты… И мне так плохо стало… Хосок прижимает Кихёна к себе всё сильнее, чувствуя, как его кофта становится влажной, но и чувствует одновременно содрогающегося в его объятиях Кихёна, и его же всхлипы. И понимает внезапно, что Кихён сам ещё маленький ребёнок и его нужно защищать. Хосок всеми клеточками души ненавидит того, кто сделал вот это с Кихёном, хотя и понимает внутри, что это, по сути, его двойник. Проходит около десяти минут, пока кихёновы рыдания не превращаются в тихие всхлипы и подрагивания. Шону мечтает о том, как бы быстрее попасть домой и выпить ромашкового чаю, потому что волнуется он за друзей больше, чем за себя, но. Всех оглушает пронзительный крик Чангюна.  — Ребята! Здесь нет дневника! Парни испуганно оглядываются по сторонам и понимают, что книжки действительно нет. Уже когда ребята сидели дома, отпаивая друг друга и каждый себя вкусным горячим чаем, Шону внезапно тихо засмеялся.  — Ты чего? — поинтересовался Чангюн, сидящий рядом, и поправил на себе плед.  — Помнится, ты раньше хвастался постоянно, что у тебя психика железобетонная, а у самого глаза на мокром месте были, когда Хосок Кихёна успокаивал.  — Ну, трогательно же… — тушуется Чангюн.  — Ага, ка-а-а-ак же, — саркастично тянет Шону. — Всё дело в твоём характере. Ты пытаешься казаться крутым, но где-то глубоко внутри тебя живёт маленькая сентиментальная девчонка, которая обожает сопливые дорамы про любовь. Я это Чжухону расскажу. Чангюн не возражает. Думает только отстранённо: и откуда этот хён всегда всё узнаёт?

***

Хосок подобрал с пола байку, которая была брошена туда в порыве чувств самого же Хосока и натянул её на голову, просовывая руки в рукава. В драный рюкзак с заезженным принтом британского флага полетели телефон и побитый жизнью фотоальбом в обложке с разноцветными цветками. Подумав с минуту, Хосок отправил туда же и огромные дорогие наушники. Закинув на плечо многострадальный рюкзак, он глубоко вздохнул, и хлопнул всё-таки два раза в ладошки, сразу погружаясь в вихрь распадающихся мельчайших частиц атмосферы и самого парня. Через некоторое время в мозгу что-то щёлкнуло, как бы оповещая, что лифт прибыл на нужный этаж. Хосок четырхнулся и громко ударил себя по лбу, когда понял, где оказался. Небо затягивали синие тучи, собирался дождь, дул промозглый ветер. Место было не как обычно — тёплым и уютным, а отталкивающим и неприятным. Хосок, давно к подобным изменениям привыкший, сразу определил, что к чему. Да, он на своей (и Кихёна) любимой крыше, да, тут он провёл чуть ли не половину жизни, но именно поэтому он сразу и отметил то, что обычно называют «что-то не так». Парень быстро пересёк расстояние, отделявшее его от перилл крыши и наполовину свесился вниз, разглядывая обстановку на земле. По дороге слонялись компании нетрезвых подростков, они же приставали к девчонкам, которые были очень даже не против компании пятерых воняющих перегаром и дешёвым куревом парней. Рядом со всем этим мракобесием носилась совсем маленькая девчушка лет пяти, радостно терзающая голову светловолосой куклы, а около подъезда неприметный седой старик избивал тростью неугодную ему кошку, которая осмелилась испорожниться на его драгоценные ботинки. Тот же Шону-хён не понял бы, в чём подвох, но Хосок знает наверняка, что оказался в другом мире. Один из пятерых пьяных тинэйджеров внезапно поднял голову и встретился взглядом с Хосоком, глядя прямо в глаза и мерзко ухмыляясь. Хосок пригляделся, не сообразив сразу, что лучше бы ему сейчас бежать, и мгновенно отряпнул, усаживаясь с обратной стороны перилл. Вдох-выдох. Это не Кихён, ещё вдох. Это его двойник, выдох. Ещё пару вдохов-выдохов и Хосок успокоится. Парень попытался привести себя в норму и перешёл на середину площадки крыши. Глубоко вздохнув, он дважды хлопнул в ладоши. Ничего не последовало, ни вихря, ни распадающихся частиц — ничего. Попытка, ещё одна. Липкий ужас стал подниматься от пяток и обволакивать всё тело постепенно, добираясь до кончиков пальцев и забираясь в каждую клеточку тела парня, пытаясь поглотить всего его и ничего от него не оставить, кроме комка нервов. Хосок был парнем умным, и всегда всё улавливал на лету, так что он быстро смекнул, что к чему в ситуации, произошедшей с парнями. Он едва ли не быстрее остальных догадался, что меняется с двойником местами в мирах, стоит только настоящему Хосоку — то есть, ему — захотеть. Из этого следовало, что он полностью контроливал все перемещения, а двойник власти не имел. Чтобы не перемещаться в другой мир тогда, когда хотел попасть в другую квартиру, стоило лишь не использовать свои возможности. Легко, не правда ли? Хосок до этого додумался достаточно быстро и решил, что не будет телепортироваться, пока всё не уляжется. Но, тем не менее, он регулярно это делал, забывая об опасности, или попросту плюнув на неё. Теперь же он корил себя за легкомысленность и стоял посреди крыши, на минуточку, в другом мире, а снизу во дворе сидел двойник человека, который Хосоку был, мягко говоря, небезразличен. И Хосоку было жизненно необходимо, чтобы этот самый двойник не решил навестить его, Хосока, на крыше. Ещё пару вдохов-выдохов и Хосок начал сосредоточено вспоминать, у кого из ребят сейчас дневник. Парня осенила ужасная догадка и он моментально свалился на колени, выворачивая рюкзак, чтобы проверить её, догадку. Хосок пару раз оглядел содержимое старого, но так горячо любимого рюкзака. Взгляд парня остановился на фотоальбоме в цветастой обложке, который он тут же схватил и прижал к груди. Парень вспомнил, что не клал дневник в рюкзак, когда собирался, а значит, книжка точно не у него, зато у него фотоальбом с совместными фото Хосока и Кихёна, а это куда более интересная вещица. В конце концов, ему же нужно как-то отвлечься! С первой страницы альбома на Хосока глядели два двенадцатилетних мальчугана, приобнимающие друг друга за плечи и ярко улыбающиеся. Рты были перепачканы шоколадом и Хосок с упоением улыбнулся, вспоминая тот день. Отец Кихёна подарил тогда ребятам огромную плитку дорогущего шоколада на пятьсот грамм, привезённого из другой страны, и парнишки ели её весь день, просто кусая с разных сторон и страшно пачкая лицо в шоколаде. С каждой новой фотографией в альбоме ребята взрослели, красивели, вытягивались. Завершающей альбом фотографией оказалось недавнее селфи парней на фоне какой-то крутой тачки в центре города.  — Я люблю тебя, — прошептал Хосок в тишине. Хотелось подойти к Кихёну, высказать ему это же в лицо, и давно хотелось, но Хосок очень этого боялся. Боялся быть отвергнутым, боялся предать дружбу своей непонятной любовью, боялся осуждения со стороны Кихёна. И будь один из них девчонкой — всё было бы в десятки раз проще: отказала — ну и ладно, переживём. Но, к сожалению, Хосок оказался, как он сам себя в мыслях называл — «бракованным». Бесконечные сомнения и тревоги мучили парня и днём и ночью, однако с Кихёном он мог о них забыть и получать удовольствие от каждого момента, проведённого вместе. Парень откинулся на спину и улёгся. Спине стало холодно, но какая ему теперь разница?..  — Кто ты Кихёну? — стебаясь, спрашивал когда-то один из одноклассников мальчиков, глядя на них. Хосок на это притягивал младшего к себе за шею, широко улыбался и орал:  — Мы лучшие друзья! Теперь же Хосок себе не верил. Не верил себе и своим словам. Больше, чем лучшие друзья, но меньше, чем пара. Эти размышления не давали покоя Хосоку, он разъедал ими себя изнутри и ненавидел себя за них. Свою любовь Хосок заметил достаточно давно, и когда он понял, что абсолютно и полностью влюблён в Ю Кихёна, то очень испугался. В первую очередь — себя. Ему сотни тысяч раз во сне виделось, как отреагирует Кихён на его признание. И, что говорить, сны почти всегда были практически одинаковыми — Кихён бился, кричал, что это мерзко и начинал ненавидеть Хосока, а Хосок себя. Поначалу было очень тяжело бороться с собой и со своими желаниями. И если то, что Хосоку постоянно хотелось поцеловать Кихёна или хотя бы обнять, старший в себе поборол, то отвращение к себе так и осталось лежать неподъёмной гирей на плечах, тянущей вечно радостного и живого Хосока вниз — к грусти и депрессиям. Парень, как мог, пытался с этим расправиться, но стоит ли говорить, что у него ничего до сих пор не получилось? Однажды он подумал, что может искать поддержку дома, то есть, не дома в материальном смысле этого слова, а в ментальном. У родителей. Он очень долго собирался с мыслями, неделю копил смелость и напористость, но подрастерял её, стоя перед входной дверью, и застенчиво, как ребёнок, водя носком кроссовка по полу. Хосок и не знает, как он смог подобрать нужную фразу, чтобы точно описать маме всё, что творится у него внутри. (Только маме потому, что отца, на счастье, дома не оказалось.) Парень дома готовил длинную речь, чтобы мама всё правильно поняла и не осудила, но в итоге просто завалился на кухню, не разуваясь, и шепнул матери, кропотливо готовящей что-то у плиты: — Мам, а я, кажется, влюбился. В Кихёна. Нож застыл в руке матери, и та осела на стоящий рядом стул. Закрывая глаза руками, мама тяжело дышала — испугалась. А потом, в упор глядя на Хосока минут пять, просто расплакалась. И Хосоку внезапно стало так горько и так стыдно, что захотелось вскрыть себе вены тем ножом, которым мама только что нарезала морковь. И он заплакал вместе с ней. Ему, наверное, никогда не было так грустно, как тогда. Слёзы так и текли нескончаемым потоком и не хотели останавливаться, а сердце будто сжали в железных тисках и собирались выжать из них всю кровь, а заодно и всё доброе и светлое, что там вообще могло быть. Когда мамина истерика поутихла, Хосок долго извинялся перед ней, стоя на коленях, и ещё дольше плакал. Мама успокоилась, слава Богу, и приняла сына. Дождётся она ещё, может быть, внуков — дочка уже взрослая. С сыном она первое время не общалась — не могла поверить. Зато через неделю первый раз позвонила, поговорила с ним. А через месяц даже осмелилась спросить, как у него там с Кихёном, давала советы. Отец не знает до сих пор, и Хосок надеется, что так и не узнает. Мысли закончились и вышли из головы, стоило Хосоку их додумать. Но, пусть тяжеленная гиря на плечах сбросила пару килограмм, она так и осталась неподъёмной. Хосок закрыл глаза, чувствуя, как расстаётся с частицами себя, чтобы вновь потом собраться в единое целое. Открыл парень глаза уже в квартире Кихёна. Тот сидел на диване, вжимаясь в мягкую обивку всем телом, и смотрел затравленно на Хосока.  — Хён, ты любишь меня? — произнёс младший дрожащим голосом. В Хосока будто ударила молния. Он широко распахнул глаза, всё ещё лёжа на полу, а потом резко сорвался с места, поднялся, попятился назад, и остановился только потому, что почувствовал спиной стену. Оба парня смотрели друг на друга испуганно, и оба боялись сказать что-нибудь, хотя бы для того, чтобы не молчать. Затем Кихён, не меняясь в лице, произнёс:  — Так вот, хён, я, кажется, тоже. Хосок сполз по стене вниз, громко дыша, и закрыл глаза. ***  — Блять, — сквозь зубы шипел Чжухон, — звоните Кихёну, быстро! — всё так же сквозь зубы.  — Подождите, можно ещё раз?! — в панике кричал Чангюн. — Ещё раз, ещё, кому я говорю?!  — Тебе всё читать, что ли? — громче положенного ответил Шону.  — От этого вся наша жизнь зависит, а не сегодняшний ужин, как вы не понимаете? — не успокаивался Чангюн. — Этого просто быть не может!  — Да не ори ты, истеричка! — гаркнул Хёнвон, подскочив с дивана. — Серьёзно, позвоните уже этим двоим, ну! Минхёк побежал за телефоном, а схватив его, сразу набрал Кихёна.  — Приходите быстрее к Шону-хёну с Хосоком, пожалуйста, это очень срочно. Кихён хотел только возмутиться, мол, с чего это Хёнвон взял, что Хосок рядом, но вовремя передумал.  — Что-то случилось?  — Ничего, кроме того, что вполне возможно, что мы все вшестером умрём, а Хосок ещё поживёт и тоже умрёт. — спокойным тоном, будто рассказывает, как у него дела, парирует Минхёк. Звонок сбрасывают — верный признак того, что ребята уже в пути. Уже спустя полчаса парни были дома у хёна. Хосок требовал срочно рассказать, что случилось, и Шону принялся перечитывать абзац уже, наверное, в сотый раз.  — Если все отрицательные двойники носителей природных сил окажутся в одном мире с самими носителями, то переймут их силы, а это означает, что носители станут абсолютно беспомощными и бессильными в схватке с двойниками. Глаза Кихёна и Хосока полезли на лоб. Однако, глаза Кихёна из-за того, что парень только что услышал, а вот Хосока…  — Ты… ты откуда это сейчас прочитал? — спросил он.  — Из дневника, — спокойно ответил Шону, показывая Хосоку обложку книги. Тут дошло и до Кихёна:  — Но там же пустые страницы! Чистые!  — Уже нет, как видите, — подал голос Чжухон. — На нескольких страницах появился текст и картинки.  — На четырёх страницах в разных местах дневника, — уточнил Чангюн. — Но не сначала и не подряд. Хосок и Кихён переглянулись.  — Многое пережить и сделать, так? — начал вспоминать старший. — Чтобы увидеть подсказки, им придётся многое пережить и сделать? Теперь переглянулись остальные ребята.  — У меня тот сайт ещё в закладках, — начал Чжухон. — я могу посмотреть. Парень отказался от предложенной Кихёном помощи, ушёл в другую комнату, а спустя минуту вернулся с ноутбуком. Десять минут ковыряния гаджета, и снова та же страница сайта.  — Тут больше ничего нет, кроме того, что мы уже видели? — спросил Шону, перечитав единственный абзац, располагающийся на странице.  — Похоже, что да, — отозвался разочарованный Чжухон.  — Да неважно это, неважно! — взвыл откуда-то из угла Чангюн. — Лучше давайте думать, что сделать, чтобы не свести нас всех в одном чёртовом мире! После десятиминутного молчания и всеобщего успокоения Минхёк заявил:  — Ничего. Нам не нужно ничего делать. После того, как парень догадался, что ребятам ничего не понятно, он продолжил:  — Иногда получается так, что Хосок в другом мире, а его двойник в нашем, да, но за остальными же такого лага не наблюдается, так?  — Пока не наблюдается, — прошипел Чангюн, держась руками за голову и выделяя интонацией слово «пока». — Почему я практически уверен, что это ненадолго?