Brown Eyed Girls — Cleansing Cream IU — The Story Only I Didn't Know
Внезапно Минхёк замечает, что с компанией творится непонятно что: некогда дружные, как братья, ребята становятся какими-то чужими друг для друга. Происходит это медленно, но верно, если всё не исправить как можно раньше, то дружбу будет не спасти. Вот только Минхёк не может придумать никакого способа вернуть всё на свои места. Печально, что, судя по всему, проблемы замечает только он один, собственно, он же и пытается вернуть всё на свои места, но что у него может получиться, если он в этом заинтересован один? Все заняты. Все поголовно внезапно оказываются заняты чем-то неотложным, очень важным. Минхёк пытается вернуть всё на круги своя, хочет собрать ребят снова в одной квартире, как раньше, поговорить обо всём, рассказать. Но это не представляется возможным, и Минхёку так тяжело это осознавать. Он даже думать не хочет о том, что они отдалятся друг от друга, что всё перестанет быть как всегда. Чёрт побери, эти шесть парней — самые близкие люди для Минхёка, он не может спокойно смотреть на то, что происходит. А ещё он старается не думать о том, что один пытается спасать их потерпевший сильное крушение кораблик дружбы. Этот кораблик весь в пробоинах, трещинах, а Минхёк бегает и пытается заклеить их скотчем. Если сравнить их кораблик с Титаником, то получается ещё грустнее, чем есть: хотел бы он посмотреть, как Титаник заклеивали бы скотчем. В любом случае, заклеивай его или не заклеивай, Титаник утонул, и практически все его пассажиры тоже. Но раз уж он в компании оказался скотчем, то ему хотя бы попробовать стоит, посмотреть, что из этого получится. Самый сложный кадр — это Хёну. «Какого чёрта, — хочет спросить Минхёк, — ты вообще игнорируешь всё, что происходит прямо перед твоим носом? Ты у нас главный и мы всегда доверяли тебе и полагались на тебя, так какого чёрта я должен выполнять твои обязанности, когда нам так необходимо, чтобы ты вмешался?!». Но он так никогда не спросит, конечно же. Он не хочет ссориться с кем-то из друзей, когда всё и так в плачевном состоянии.***
— Кихён-а… — тихонько зовёт Минхёк, тормоша одеяльный кокон, — Кихён. — Я не вылезу отсюда, — доносится сдавленный ответ из-под одеяла. — Кихён, ну ты же не ешь ничего! — обречённо выдыхает Минхёк. — Потому что не хочу. Не хочет он, конечно. — Ладно, хочешь душу себе травить — трави, но я купил тебе рамён, поешь хотя бы, дурачок, — говорит Минхёк, гладит кокон в том месте, где должна быть голова парня, и уходит. Хосок морально взрослее, вроде бы, поэтому бойкоты и голодовки не устраивает, но ему не лучше, чем Кихёну, как бы он не старался это скрыть. Минхёк решил, что, по мнению Хосока, он достаточно уже наплакался Минхёку в жилетку, поэтому решил строить из себя камень. — Что за идиоты… — то ли злобно, то ли обречённо тянет Минхёк, направляясь к Хосоку домой. — Они же сами видят, что не получается у них по отдельности! На улице становится холоднее. Ледяной ветер дует прямо в лицо, и Минхёк чуть ли не стекленеет, пока доходит до дома друга. Всё-таки, даже такие люди, как Минхёк, устают. — Хён, — зовёт Минхёк, оказываясь в квартире Хосока, — можно я у тебя посплю? Хосок выходит в коридор встречать младшего и одаривает его весьма удивлённым взглядом. — Просто я так спать хочу, а до моего дома далеко. Хосок никогда не против, конечно, любезно предоставляет младшему свою кровать. Минхёк пришёл поговорить, вообще-то, рассказать последние новости, но так не хочется. Хочется спать. Уже сквозь сон Хёк слышит как захлопывается входная дверь. Минхёку снится какой-то день, который был несколько лет назад, судя по ещё совсем детским лицам ребят. Они сидят в парке за круглым столом и бросаются едой друг в друга. Айэм даёт куском пиццы пощёчину Чжухону, тот смеётся и выливает тёплый чай младшему голову, оба хватаются за животы и выходят из игры, пока Минхёк ловит лицом салат, брошенный Хёнвоном. Хосок будит его, когда приходит. Хёк улыбается во сне. — О, хён, покрасил-таки корни? — удивляется младший, поднимаясь с кровати. Хосок как-то странно грустно улыбается и идёт на кухню. — Слушай, хён, я не сказал тебе, но… мне кажется, что тебе стоит поговорить с Кихёном. — А что он мне скажет? Я не хочу, — говорит Хосок, ставит чайник. — А я не могу так, — тихо говорит Мин, но Хосок всё равно слышит. — Как — так? Минхёк запускает пальцы в волосы, вздыхает. — Вот так, хён, ты не видишь что ли, что происходит? Пока Хосок молчит, Минхёк делает свои выводы. — Я понял, ты слишком занят своими проблемами, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг, так? Я тебя не виню. Хосок выключает ещё не закипевший чайник. Садясь на стул рядом с Минхёком, говорит: — Я понял, о чём ты говоришь, Минхёк-а. Я схожу к Кихёну, если это важно. — Это важно, — соглашается младший, кивая головой.***
Сонный Кихён заходит на кухню. На столе, как и говорил Минхёк, оказываются несколько пачек рамёна, но у парня нет настроения есть, хотя он и считает, что очень приятно со стороны друга было покупать еду расстроенному Кихёну. В итоге парень решает, что стухнет в квартире один без свежего воздуха и отправляется на прогулку. Ему, в конце концов, стоит обдумать своё отвратительное поведение, как бы глупо это не звучало. Кихён, натягивая кепку до самых глаз, идёт по длинной людной аллее. Он сам знает, что поступил так глупо, как только смог, и на душе так хреново, что хочется сброситься с моста насмерть, но он держится и просто решает переждать. Переждать — всегда работающая тактика, которая не подводит, а к тому же, самая лёгкая из всех возможных, но у Кихёна не получается осуществить даже её. Быть честным самим с собой — то, что всем даётся тяжело. Лучше продолжать самообманываться, чем взглянуть правде в глаза. Покопавшись в своём сознании, Кихён находит то, что тщетно пытался спрятать от самого себя: он просто-напросто испугался. Испугался, что с Хосоком у него ничего не получится, испугался, что сделает ему или себе больно, испугался, что эти отношения не принесут ему ничего хорошего. Испугался и включил режим самозащиты, выпустив колючки. Тем не менее, лучше не стало ни ему самому, ни, тем более, Хосоку, который, не понимая поведения Кихёна, сам додумывал ситуацию и приходил к самым плохим выводам. И что теперь делать со своими ложью и страхом, Кихён попросту не знал. На него всё вдруг навалилось, любовь эта, дневник, бесконечные проблемы, и он не разобрался, что с этим всем нужно делать, поэтому просто испортил сразу всё, что ему доверили.***
Хосок топтался с ноги на ногу, не решаясь дать знать о своём присутствии. Рука потянулась к кнопке дверного звонка сама, и Хосок, нажав на неё несколько раз, понял, что открывать ему не собираются. Он постучал, но также не получил ответа. Идти домой без ответов на свои вопросы ему категорически не хотелось, поэтому он не придумал ничего лучше, чем просто усесться на пол около двери в кихёнову квартиру и ждать. Сколько угодно ждать, только бы дождаться, всё-таки… — Кихён-а, — позвал он, — открой пожалуйста. Что-то неприятно давило на сердце, а поганый внутренний голос шипел: «Вот видишь, ты ему не нужен, он даже не хочет тебя слышать!». Хосок тяжело вздохнул и попробовал ещё раз: — Ну Кихён-и, открой, пожалуйста. Я не уйду отсюда, пока ты не откроешь. С обратной стороны не было ни намёка на чьё-либо присутствие в квартире, но Хосок всё равно остался сидеть. Обняв коленки руками, он притянул их к себе ближе и уткнулся носом в неприятную ткань джинс. Со стороны парень, буквально свернувшийся калачиком у чужой квартиры, выглядел достаточно странно, но Хосоку было всё равно: он собирался ждать, пока не увидит Кихёна. На улице сгущались сумерки, становилось всё холоднее, да и холодная стена сзади никак не создавала чувства хотя бы минимального уюта и тепла. Хосок слегка напрягся, когда понял, что у него стучат зубы и замерзают пальцы, но, в любом случае, он не собирался никуда идти. Внезапно Хосок услышал звук захлопывающейся подъездной двери и слегка расстроился: вот сейчас кто-то пойдёт домой, а там его будет кто-то ждать, и этот кто-то, к тому же, увидит на своём пути Хосока — такого скрюченного и грустного, подумает, что это какой-то подросток-наркоман и выгонит ко всем чертям из подъезда, чтобы детей не пугал. Но, обернувшись на лестницу, когда оттуда послышались шаги, Хосок вздрогнул и с трудом сдержал в себе порыв счастливо вскрикнуть, потому что по ступенькам с взволнованным взглядом быстро поднимался Кихён. — Хён… — прошептал Кихён, помогая старшему встать, — ты что… ты ждал меня? Хосок коротко кивнул, отворачиваясь сразу же в другую сторону. — И замёрз. У Кихёна в груди вдруг всё сжалось в тугой узел и он резко почувствовал острую необходимость обнять старшего. — Прости, пожалуйста, хён, — залепетал парень, прижимаясь к широкой груди Хосока. — Прости меня, пожалуйста… Кихён не смог сдержать слёз, когда почувствовал, что его обнимают в ответ. — Тихо… успокойся, Кихён-а. Хосок отстранился, когда услышал свой рингтон из кармана. Когда он достал телефон и посмотрел на дисплей, то увидел улыбающееся лицо Минхёка. — Хён, если ты сейчас не у Кихёна, то иди к нему, а если у него, то там и сиди, скоро мы приедем, подождите немного. Спросить, кто это — мы, и когда это — скоро, Хосок не успел, потому что Минхёк поспешно бросил трубку. Судя по лицу Кихёна, он слышал разговор, и сейчас смотрел на старшего непонятным взглядом. — Пошли, что ли? — предложил Ю, вытирая рукавом кофты щёки. — Опять, наверное, какая-то чертовщина с дневником, — предположил Хосок, закрывая за собой дверь.