И во тьме их сковать

ФРОДО ________________________________________ Ко всему можно привыкнуть – как оказалось, и к печали тоже. Фродо держался. Но порой он ничего не мог с собой поделать: слёзы сами собой наворачивались от странной светлой горечи, стоило ему случайно бросить взгляд на трубку Бильбо, сиротливо скучающую без хозяина на каминной полке, или, разбирая бумаги на столе, наткнуться на заметки, исписанные аккуратным дядиным почерком. Утешало и подбадривало сознание того, что, как бы ни было грустно сейчас, их расставание всего лишь временно. Они с Бильбо встретятся снова, в Лугах Госпожи Йаванны, когда настанет его время. Фродо старался не забывать об этом. В доме было слишком спокойно и тихо. Дядино присутствие заполняло собой, оживляло и освещало их маленький домашний мир. Теперь же взамен осталась огромная, звенящая эхом пустота. После того, как сошли на нет визиты выражавших соболезнования валмарских друзей и знакомых, Фродо погрузился в работу над книгой. Не раз, особенно поначалу, увлёкшись, он едва не срывался бегом в комнату Бильбо – спросить совета, обсудить что-то, в чём был неуверен, похвалиться удачной находкой – и спохватывался, вспоминая, что бежать больше не к кому. Несмотря ни на что, Фродо не поддавался унынию. Он трудолюбиво сражался с неразберихой, царящей в его черновиках: располагал по порядку написанные в разное время разрозненные отрывки, заполнял промежутки, переписывал начисто, пытаясь собрать из них что-то цельное и удобочитаемое. Это занимало бо́льшую часть его времени. Элронд просил его сделать копии некоторых сочинений Бильбо, чтобы они хранились в Главной Библиотеке Валмара. Фродо гордился – дядины слова, его истории, стихи и песни будут звучать в бессмертных землях и сами обретут бессмертие, до конца мира увековеченные в Благословенном Краю. Помимо прочего, всё это отвлекало от растущего беспокойства за Торина. Отчаяние Торина было безмолвным и всепоглощающим. Нож для резьбы по дереву валялся заброшенным, сад, за которым он – вместе с Бильбо, для Бильбо – так старательно ухаживал, заполоняли сорняки. Он уходил к морю и проводил целые дни, как неприкаянная тень бродя по берегу. Он брал ложку и ел, когда Фродо приводил его на кухню и ставил перед ним тарелку. Отвечал, когда Фродо с ним заговаривал, послушно поднимался и шёл в спальню, когда Фродо убеждал, что ему надо поспать. Но это и всё. Как будто внутри у него погас огонь. Не было ни гнева, ни слёз. Равнодушие непроницаемой стеной отгородило его от всего, что его окружало. Бывали дни, когда от рассвета до заката он не произносил ни единого слова, а по ночам неподвижно, словно каменная статуя, сидел у очага. Гэндальф часто навещал их, приносил бумажные кулёчки с эльфийскими сладостями и россыпь свежих городских новостей и сплетен – и то и другое с очевидной целью развлечь Фродо и выманить его из уединения. Он тоже беспокоился. Много раз в присутствии Торина он пытался затеять спор, надеялся растормошить его, рассердить – но добивался только того, что Торин молча уходил из комнаты. Гэндальфовы подколки разбивались о ту же глухую стену безразличия, что доброта и заботливость Фродо. В конце концов терпение Гэндальфа лопнуло: - На кого ты похож, сын Траина?! – громыхнул он во всю мощь своего гнева. Фродо чуть не выронил фарфоровую супницу, которую нёс к столу. Стайка пёстрых хохлатых птичек с оскорблённым чириканьем вспорхнула с куста за окном. – Что за жалкое зрелище! – Гэндальф будто хлестал каждым словом. – Когда ты последний раз надевал чистую рубаху и переплетал косы? Шатаешься по дому, как неумытое привидение. Думаешь, Бильбо порадовался бы, глядя на тебя? Глаза Торина сверкнули. Кулаки сжались, желваки напряглись на скулах. Отодвинутый пинком стул проскрежетал ножками по полу. Торин вышел, ударом ноги распахнув дверь. Это было самое сильное проявление чувств, которое Фродо видел с его стороны за многие недели. Гэндальф вздохнул. - Зря ты так с ним, - с упрёком сказал Фродо, в сердцах с размаху плюхнув на стол супницу. Стоявшие горкой чайные блюдечки подпрыгнули и жалобно задребезжали. - Всё ещё хуже, чем я предполагал, - пробормотал Гэндальф. Он хмурился, размышляя, потирал пальцами виски. Вдруг решительно поднялся и взял стоявший у стены посох. – Не время рассиживаться. Пообедаю у вас в другой раз. - Если ты намерен пойти за Торином, то не советую. Тебе не хуже меня знакомо его упрямство. Сквозь мрачную как туча тревогу на лице Гэндальфа проскользнул лучик улыбки: - О да, ещё как, - усмехнулся он. Наклонился и потрепал Фродо по щеке. – Мне жаль, что тебе приходится справляться со всем этим в одиночку. Фродо неловко сглотнул, отстранился и принялся оправлять и без того ровно, без складочки лежащую на столе скатерть. - Я выдержу. - Да, я знаю, мой мальчик, - Гэндальф снял с крючка свой серебристый плащ, набросил его на плечи и глубоко надвинул на лоб шляпу. – Если не случится ничего неожиданного, я загляну к вам завтра. На пороге у открытой двери он остановился: - И кстати… Если в ближайшие несколько минут вдруг услышишь что-нибудь, кхм… подозрительное неподалёку – не обращай внимания и не выходи из дома! - Ч…что? Гэндальф…?! За то время, пока Фродо обежал стол и выскочил на крыльцо, волшебник успел скрыться. Торина тоже было не видать. Маленький двор и сад были пустынны. Да пусть хоть в Беззвёздную Бездну провалится и заберёт с собой все свои тайны! Стоя на крыльце, Фродо крепко стискивал кулаки и чуть не дымился от гнева. Потом усталость победила раздражение. Ладно, пусть оба делают что хотят. Торину он не нянька, да и волшебник как-нибудь без него разберётся со своими волшебными делами, раз уж они простым хоббитам не по уму. А он вернётся в дом и пообедает. А потом заберётся в кровать и пару часиков вздремнёт. Он уже взялся за ручку двери и тут неожиданно заметил, как что-то тускло блеснуло в траве, у самой калитки. Арфа Торина. Прекрасный, благородного изгиба деревянный корпус расколот пополам, струны – как будто кто-то набросился на несчастный инструмент в припадке слепой ярости – сорваны с колков и перепутаны. Фродо заботливо поднял всё вместе и отнёс в дом. Обернул в мягкое полотенце и направился со свёртком в библиотеку Бильбо. Какое-то время Фродо просто стоял посередине маленькой комнаты, глядя на знакомые, поистёртые временем корешки на книжных полках, на стопки чистых неразрезанных листов, на пустую стеклянную чернильницу на подоконнике. Эту чернильницу он помнил ещё по Бэг-Энду. Фродо закрыл глаза и вдохнул запах высохших чернил, кожи, старой бумаги, приправленный слабой ноткой травяного чая. Потом подошёл к резному сундуку в углу – в нём Бильбо хранил всякие мелочи и безделушки, которые по какой-то причине были дороги ему. Половинки разбившейся любимой чашки, яркие птичьи перья, необычной формы камень, найденный на берегу, выглаженные морем жемчужно-розовые ракушки… Фродо перебирал и разглядывал их, забавляясь и припоминая. В небольшом полотняном мешочке, заполненном разномастными пуговицами, нашлась обрезанная косичка Торина, бережно завёрнутая в платок тонкого тёмно-синего шёлка. Фродо аккуратно завязал мешочек и отложил его в сторону, освобождая место на самом дне. Всё-то у нас без тебя пошло наперекосяк, дядюшка, горько подумал он и опустил в сундук покалеченную арфу. Торин вернулся домой в сумерках, в весьма задумчивом настроении, красуясь великолепным синяком под левым глазом. Поужинали, как это у них теперь водилось, в молчании. Фродо притворился, что не замечает попыток Торина скрыть за рукавом рубахи рассаженные в кровь костяшки пальцев. На следующее утро, когда Торин вышел во двор, чтобы предаться своему излюбленному в последнее время занятию – сидению на скамейке и хмурому глядению вдаль – рубаха на нём была свежая, а волосы расчёсаны и опрятно заплетены. Гэндальф не показывался ни в этот день, ни на следующий, зато на третий появился не один, а вместе с госпожой Галадриэль. Фродо мыл посуду после второго завтрака, Торин с молотком и стамеской возился в гостиной – ночью с моря прилетела гроза, шквал ветра распахнул незапертое по недосмотру окно и повредил раму. Дождь шёл до сих пор, штормовой ветер гнул деревья в саду. По своей всегдашней самоуверенности Гэндальф и не подумал постучаться. Вошёл как к себе домой, отряхнул воду с полей шляпы и невозмутимо прислонил посох к стене. Проворчал в бороду: - Ну и погодка, - и добавил: - Согреться бы не помешало, – ведомый убеждением, что, когда бы ни зашёл в гости к хоббиту, закипающий чайник на плите над очагом, а заодно что-нибудь вкусное к чаю, не заставят себя ждать. Вспомнив ториновы поцарапанные кулаки, Фродо забеспокоился, как будет встречено появление волшебника в гостиной, но, к его немалому облегчению, всё сошло благополучно. Торин на миг отвлёкся от работы, чтобы кивнуть в знак приветствия – не выказав ни признака враждебности. Гэндальф же посматривал по сторонам, щурясь с безмятежным и чуть насмешливым видом. Что бы там между ними ни случилось, и чем бы оно ни кончилось, лучше всего будет, если он останется в неведении, благоразумно решил Фродо. Ему не пришлось долго об этом думать. Повесив сушиться у очага промокший голубой плащ, Владычица Галадриэль сразу подошла к нему. Взяла его лицо в мягкие прохладные ладони, повернула к себе и долго, внимательно изучала своим пронзительным всевидящим взглядом. Оставшись, по-видимому, удовлетворена осмотром, выпустила его подбородок и напоследок смахнула с плеча воображаемую пылинку: - Как ты себя чувствуешь, малыш? - Ну, вроде бы… неплохо. По большей части, - пытаться что-нибудь скрыть было бы бесполезной затеей. Фродо спохватился о гостеприимстве, засуетился: - Я пойду подогрею чай? От завтрака остался хлеб, и ветчина, и, кажется, пара яиц, я мог бы приготовить… Рука Галадриэль мягко, но непреклонно легла на плечо. Это подействовало сильнее, чем самый властный окрик. Фродо замолчал. - Благодарю, Фродо, но ничего не нужно. Пойдём присядем. Фродо подчинился и сел в кресло. Гэндальф сам налил себе чаю, но пить не стал. Чайник ещё не успел остыть, струйка пара завивалась над чашкой. Недавняя беззаботность и лёгкая насмешка пропали без следа, волшебник был очень серьёзен. У Фродо от внезапного предчувствия пересохло в горле. - Я очень рад повидать вас, но… что заставило вас пуститься в путь в это ненастье? - Мы принесли важные вести, - Галадриэль посмотрела на Торина. Тот усердно стучал молотком, прилаживая новую поперечину к разбитой раме, и делал вид, что всё происходящее его ни капельки не интересует. – Вам обоим. В последние три ночи мне приходили сны. О тебе, Фродо, и о Бильбо. Я решила, что должна посетить Сады Лориена. Сегодня с рассветом я отправилась туда, в одиночестве прошла Тропою Снов, и Владыка Лориен явил мне видение. Стук молотка прекратился. - Я гуляла в прекраснейшем, дивном краю, в вечноцветущем благоуханном саду, что раскинулся до самых пределов мира, - певучий голос Галадриэль стал мечтательным, далёким, как будто воспоминания вновь уводили её на тропы волшебной страны снов. – На этой благодатной, изобильной плодами земле повсюду царили блаженство и покой. Я видела там тебя, Фродо, и рядом с тобой – твоего храброго неразлучного Сэма. Галадриэль взяла его за руку. Фродо неуверенно улыбнулся. - Ты был свободен и счастлив, окружённый теми, кого любишь, и кто любит тебя. Твоя улыбка была ясной как рассвет, - её голос обволакивал, словно мягкий шёлк. – Но я шла дальше, и вдруг поняла, что кого-то недостаёт. Твоего дяди не было в этом саду, мой милый Фродо. Фродо оцепенел. Тысяча ужасов, один кошмарнее другого, пронеслись перед ним. Эру милостивый! Что они сделали не так? Вода, которую они дали выпить Бильбо, каким-то образом вместо исцеления стала проклятием и преградила ему путь в Луга Йаванны? Или они ошиблись, и чёрная тень Кольца не до конца отпустила его? - Не торопись пугаться, - Галадриэль сильнее сжала его руку. – Послушай. Сначала я подумала, что обманулась. Я принялась искать его, перенеслась мыслями вовне, за пределы той благословенной земли. И тогда я оказалась в каменных чертогах, освещённых пламенем тысячи горнов, в высоких залах, чьи золотые своды были небом, а самоцветы блестели ярче звёзд. От окна, где, так и замерев на коленях с молотком в руке, стоял Торин, раздался сдавленный возглас: - Этого не может быть…! Галадриэль ничем не показала, что услышала. - Я шла и шла по бесконечным переходам, между украшенных древними рунами арок и колонн, и наконец, в самой огромной, великолепной зале я увидела трон. Я узнала его. Это был мраморный трон потерянного Эребора, образ запечатлённого в камне величия Подгорных Королей. Сказать тебе, что ещё я увидела, сын Дурина? Рядом с троном, по левую руку, стоял хоббит. Он был одет в синее с серебром твоего рода, на его лбу сверкал мифрильный обруч, а в волосах, гордо, на виду для всех – твоя бусина в свадебной косе. Торин вздрогнул всем телом, как от боли, сгорбился, волосы упали ему на лицо. Фродо наполовину приподнялся в кресле. Сквозь изумление и испуг постепенно прорастало подозрение: - Что… что это значит? Галадриэль молчала. Вместо неё заговорил Торин: - Это всё… кузни, залы с золотыми сводами – это Чертоги моих отцов. - Бильбо в Чертогах Ауле, - с трудом выговорил Фродо. Ни слова возражения не прозвучало в ответ. – Но как? - Вмешательством Силы, что превыше любого из нас, - ответила Галадриэль. – Как именно это стало возможным, я не берусь предполагать. Это знание не было мне открыто. Но я видела в моём сне – Бильбо сделал тот же выбор, что некогда Лютиэн, и моя Арвен – и потому отныне он не придёт в зелёные сады Йаванны. - Ох, - прошептал Фродо. Рука Гэндальфа тяжело, торжественно опустилась ему на плечо. – Ох. Он поднял глаза и встретил бездонный взгляд Галадриэль. Её прекрасное лицо было печальным, а ласковая, понимающая улыбка полна сострадания. Я больше никогда не увижу его? Нет, малыш. Гэндальф присел рядом, привлёк Фродо к себе. Фродо спрятал лицо в складках одежды у него на груди и заплакал. *** Как только Галадриэль и Гэндальф ушли, Фродо бегом бросился в кабинет Бильбо и принялся, как одержимый, лихорадочно рыться в его бумагах. Должно же, непременно должно найтись что-нибудь! Заметка, записка, пара строк, чёркнутых на полях, что угодно! При всех своих чудачествах и подверженности внезапным прихотям Бильбо никогда ничего не делал без разработанного до мелочей, тщательно продуманного плана. Надо только поискать как следует, обязательно обнаружится какой-нибудь намёк! Фродо занимался поисками всю вторую половину дня. В результате его усилий сложенные раньше в безупречном порядке – словно прямоугольные разновысокие башенки некоего замка – стопки листов на письменном столе превратились в хаотичные груды развалин. И, что хуже, ничего найти так и не удалось, кроме нескольких незнакомых Фродо недописанных стихотворений и небрежно нацарапанных списков покупок для похода на рынок в ярмарочный день. Звук, раздавшийся от двери, оторвал его от раздумий над содержанием очередного черновика, по какой-то причине избегшего мусорной корзины. Торин неуверенно стоял на пороге, с фарфоровой чашкой и блюдом имбирных пряников в руках. - Ты пропустил полдник, - сказал он, протягивая чашку. Фродо поглядел на тёмно-красную непрозрачную жидкость, не слишком-то похожую по цвету на чай, и потянул носом: - Это вино? - Я подумал, что-нибудь покрепче тебе не повредит. Фродо проглотил содержимое чашки единым залпом – весьма необдуманно, вино оказалось густо сдобрено перцем, нёбо и горло загорелись огнём. Но успокаивающее тепло, вскоре разлившееся в животе, с лихвой искупило неприятное ощущение. Фродо глубоко вздохнул и отставил чашку. Торин смотрел на него. Синий взгляд – который за прошедшие недели Фродо привык видеть мутным от горя, ушедшим в себя – снова был внимателен и ясен. - Прости меня, - тихо сказал Торин. Фродо положил смятый листок, который держал в руке, на верхушку ближней к нему шаткой кипы бумаг и потянулся к тарелке. Покрытый глазурью пряник – испечённый по здешнему, эльфийскому рецепту, Тауриэль недавно его научила – показался слишком сладким. Да извинят его эльфы, но в следующий раз сахара он добавит поменьше. - Той ночью… когда ты выходил на кухню, Бильбо тоже просил у меня прощения. Он сказал, что был эгоистичен, и сожалеет об этом, но не может иначе. Тогда я не понял, почему он это говорит. Теперь я думаю, что у него уже тогда был план. Он в самом деле ни о чём тебя не предупредил? Торин пересёк комнату, присел на стул у окна. - Нет. Ни малейшего намёка, я клянусь тебе. - Возможно, он не был уверен, что его план удастся, и не хотел раньше времени тебя обнадёживать? - Возможно, - Торин опёрся локтями о колени и обхватил руками голову. – Я не знаю, как мне быть. Фродо вопросительно посмотрел на него: - О чём ты? - Даже если всё это правда. Бильбо живёт в Чертогах Махала, - голос прозвучал глухо из-под закрывших лицо волос. – Но я изгнан, мне не разрешено возвращаться. - Нет, нет! Быть не может такого, чтобы у дядюшки не имелось в запасе какой-нибудь хитрости! Если он готовился сделать такой выбор, то должен был что-то предусмотреть, придумать способ, как тебе тоже вернуться. - Упаси меня Эру сомневаться в его находчивости, - отозвался Торин, помолчав. – Я был свидетелем, как Бильбо не побоялся ни троллей, ни орков, ни дракона, и никому не позволил взять над собой верх. Но здесь… вряд ли даже ему было по силам чего-то добиться. Я нанёс Махалу тяжкое оскорбление. Я ослушался его приказа, променял на Валинор священное обиталище моих предков. Я добровольно отринул наследие моего народа, отказался от родни. Махал позволил мне это. Такой выбор не даётся даром. Я был бы глупцом, если бы решил, что за него не придётся расплачиваться. - Но подожди… как же так! Я просто хочу, чтобы вы были вместе!.. - Не тревожься обо мне. Я выдержу. Мне многое приходилось выдерживать. Махал сотворил нас сильными. Торин наклонился, подобрал с пола несколько упавших листков и положил их на краешек стола. Его взгляд задержался на строчках ровных округлых буковок, выведенных знакомой уверенной рукой. - Прости, что тебе пришлось со мной возиться. - Было бы что прощать, - отмахнулся Фродо. Уголки губ Торина дрогнули в улыбке: - Великодушие у тебя дядино. Фродо потянулся за вторым пряником и невольно охнул – от долгого сидения согнувшись над столом затекла спина. - Да ну что ты. Это пустяки. Торин усмехнулся: - Ну как скажешь. И посерьёзнел: - Манвэ наказал мне не забывать о том, что Махал любит своих Детей. Может быть, нам с Бильбо будет позволено встретиться снова, в конце времён, когда мир возродится после Последней битвы. - Не нужно отчаиваться, - Фродо решительно вытер ладони о штаны, не обращая внимания на рассыпавшиеся по полу крошки, и взял со стола толстую счетовую книгу. Короткий взгляд, брошенный на Торина, заставил его замереть. Фродо аккуратно положил книгу на место. - Ты уходишь, да? Торин в неподдельном изумлении вскинул глаза: - Неужели меня видно насквозь, как будто я сделан из хрусталя? - Нет, - заверил Фродо. – Но я знаю гнома, который рискнул всем, оставил свой новый дом ради надежды вернуть Эребор. Я знаю гнома, который покинул Чертоги своего Создателя, не побоявшись его гнева, ради надежды спасти старого друга. И мне трудно поверить, что этот гном стал бы сидеть сложа руки и смирно ждать, пока ему соизволят оказать милость. Торин шумно вздохнул: - Что ж, разумно. Впрочем, ничего другого от Бэггинса не следовало ожидать, - он бестрепетно выдержал взгляд Фродо. - Да, я собираюсь уйти, если смогу. Я не знаю, что скажу Махалу, что должен буду сделать, чтобы заслужить прощение. Но я попытаюсь. - Ты уйдёшь прямо сейчас? Взгляд Торина потеплел. Фродо понял, что дрожь в голосе его выдала, несмотря на намерение казаться спокойным. Никудышный из меня притворщик. - Нет, не прямо сейчас. Через какое-то время. Вскоре, но не сразу. Торин поколебался, но всё-таки сказал: - Я чувствую себя так, будто украл его у тебя. Фродо стало почти смешно: - Дядюшка не сокровище, чтобы его можно было украсть. Он сам решил свою судьбу. Торин немного помолчал. - Одно я могу тебе обещать. Что бы ни случилось со мной, даже если Махал не позволит мне вернуться – знай, что среди моей родни Бильбо будет окружён любовью и заботой. Они станут ему семьёй. Я клянусь тебе в этом. Фродо кивнул: - Ни на миг я бы не вообразил его покинутым. Каменно-напряжённая осанка Торина стала чуть свободнее. - И всё-таки, - проговорил он, – мне тяжело думать, что тебе предстоит одному уйти в ваши Луга. Чертоги Махала велики. Если их двери растворились для одного хоббита, найдётся место и двоим. - Нет, - твёрдо сказал Фродо. – Я очень тебе благодарен, но… нет. Возможно, Бильбо будет там счастлив, но это место не для меня. И тебе не за что чувствовать себя виноватым. Не грызи себя понапрасну. Возвращайся домой. Я же вижу, как ты тоскуешь. Торин медленно, торжественно наклонил голову. - Эта земля очень красива, - тень усмешки промелькнула по его губам. – Но она не для меня. Торин поднялся, забрал пустое блюдо и чашку, и собрался уйти. Он был уже в дверях, когда Фродо окликнул его. - Торин? Обещай мне ещё одну вещь. - Всё, что угодно. - Обещай, что не уйдёшь не попрощавшись. Я имею в виду, по-настоящему не попрощавшись. Записка не считается. Лицо Торина, жёсткое и суровое в резких тенях, отброшенных горевшей на столе лампой, смягчилось: - Даю тебе нерушимое слово. *** - Я всё гадал, когда же ты наконец снова пожалуешь в гости? Фродо улыбнулся, ступая на нагретый солнцем мраморный пол террасы, и одобрительно принюхался. На низком столике в тени увившего решётку дикого винограда был сервирован весьма аппетитно выглядящий и не менее восхитительно пахнущий ланч. - А я думаю, вы знали, когда я приду. Насмешливо приподняв тонкие брови, Элронд налил тёмного пива в высокий бокал и протянул его Фродо. - А может быть, я просто решил, что сегодня чудесный день для того, чтобы перекусить на свежем воздухе? - Перекусить моим любимым мясным пирогом? - Всегда испытывал слабость к крольчатине. - Крольчатина? Вы её терпеть не можете! Арвен сказала мне однажды, а мы, хоббиты, не забываем ничего, что имеет отношение к еде. Иначе мы бы рассорились с половиной наших соседей, когда приглашаем их на чай. Фродо взял бокал и тарелку, на которой лежал солидный кусок пирога: - Спасибо! Элронд с улыбкой кивнул, накладывая себе на тарелку засахаренных фруктов и несколько тонко нарезанных ломтиков сыра. Мастерство элрондова повара, как всегда, было выше всяких похвал. Фродо ел медленно, с наслаждением, смакуя густую ароматную подливку и зажаренную хрустящую корочку. - Я вижу, к тебе вернулся аппетит, - удовлетворённо заметил Элронд. Фродо промокнул губы салфеткой – как бы ни было умопомрачительно вкусно, ни один хоббит не позволит себе забыть о хороших манерах! – благодарно закивал и подхватил лопаточкой следующий кусок. Только после того, как с пирогом было покончено, и слуги принесли сладости к чаю, а Фродо с Элрондом начали неспешную партию в шахматы, разговор коснулся главного. - Я слышал новости, - осторожно сказал Элронд. – Сочувствую тебе. - Галадриэль рассказала вам про дядю. - Верно, - Элронд положил на пустую тарелку Фродо продолговатый ломтик марципана. – Могу представить, каким огромным потрясением это для тебя стало. - Да. И в то же время нет. Я должен был догадаться, что дядюшка просто так этого не оставит. Иногда мы, Бэггинсы, в упорстве можем посоперничать с гномами. Элронд с теплотой посмотрел на него. - Да, я знаю. Твой дядя в особенности. Кто бы смог распознать стальную волю за наружностью мягкотелого домоседа. Фродо прикрыл салфеткой недоверчиво-изумлённый смешок: - Это дядюшка-то?! Мы точно говорим об одном и том же хоббите? - Ты не знал его в те годы. Он был так безукоризненно вежлив, всегда застёгнут на все пуговки, и сокрушался, что его товарищи-гномы ведут себя так грубо и развязно. И вместе с тем, в нём жила жажда знаний, душа истинного исследователя и путешественника, которые и победили в конечном итоге – но для этого ему потребовалось выдержать много битв с самим собой. Элронд отпил долгий глоток и сменил тему: - Правда ли, что Торин намерен вернуться в Чертоги и просить Ауле отменить его приговор? - Да, так он мне сказал. - Его уход опечалит тебя? - Нет, не то чтобы опечалит, хотя за эти два года я привязался к нему, - задумчиво проговорил Фродо. – Так уж сложилось. Не было такого выхода, который одинаково устроил бы нас всех, и я примирился с этим. Наверно, это и называется философским отношением к жизни? Какое-то время он молча размышлял над ходом, потом передвинул слона и победным щелчком смахнул с доски элрондову ладью. - Да и как я могу сердиться на Бильбо? Мне самому пришлось сделать непростой выбор. Расставаться с друзьями было тяжело, но их любви оказалось недостаточно, чтобы удержать меня в Средиземье. Они поняли это и простили. Я по-прежнему их люблю и надеюсь, что они не забывают обо мне. Если посмертие в гномьих Чертогах – это то, что может сделать Бильбо счастливым, тогда я тоже прощаю его и желаю ему счастья. - Ты набираешься мудрости. Фродо опустил глаза и неловко пошевелил лежавшие в стороне поверженные фигуры. - Ну, дядюшка не слишком-то хорошо уживался в Шире. Он сам частенько это повторял. Наверно, нечему удивляться, что хоббичьи Луга тоже оказались не для него. Фродо вдруг представил себе, какие лица сделались бы у их добронравных соседей, узнай они, как Бильбо вздумал распорядиться подаренной ему вечностью после смерти, и не удержался от улыбки. Дядя умудрился сыграть свою последнюю шутку даже из могилы! – И, я думаю, в каком-то смысле это справедливо. Лицо Элронда на миг омрачилось. Фродо понял, что он вспомнил о дочери. - Хотел бы я обладать толикой твоей рассудительности. Элронд помолчал, а потом заговорил о другом. - Я хочу кое-что тебе предложить. Однажды, уже давно, Бильбо спросил меня, не соглашусь ли я позаботиться о тебе, когда его не станет. Его мучила мысль о том, что тебе придётся остаться в одиночестве. Для меня будет честью, если ты согласишься переехать в Валмар и жить у меня в доме. - О, я… это так великодушно с вашей стороны, но… - слова вежливого отказа щекотали язык. Элронд взял его за руку и легонько пожал. - Пожалуйста, подумай над этим, mellon nín, - попросил он. – Уверяю, меня это не стеснит. Я бы и сам предложил, даже если бы Бильбо ни разу не заговорил со мной об этом. Ты для нас родной, и мы будем счастливы стать твоей новой семьёй до тех пор, пока Йаванна не призовёт тебя в Луга. - В таком случае я приму приглашение с радостью, - сказал Фродо. В ответ ему досталась одна из редких улыбок эльфийского владыки. - Я же тебе говорил, что он согласится, - громкий радостный голос Гэндальфа застал врасплох обоих – хотя Элронд, конечно же, слишком хорошо владел собой, чтобы подскочить от неожиданности. Чего не скажешь о Фродо. – Ты напрасно беспокоился, друг мой. - Я беспокоился, потому что подозревал, что ты намереваешься всё устроить, не спросив его мнения. Знаю я твои повадки. - Ну, что есть, то есть, - добродушно согласился Гэндальф. – Линдир искал тебя в доме. Подозреваю, что дело срочное. Бедняга выглядел так, как будто небо на землю рухнет, если он тебя не найдёт. Впрочем, кажется, он всегда такой. - Если ты сказал мне про Линдира только потому, что рассчитываешь поживиться сладостями с моей тарелки, то пеняй на себя, когда я это обнаружу! – Элронд поднялся и положил руку Фродо на плечо. – Дай мне знать, когда закончишь сборы и будешь готов. Я пришлю слуг и повозку, чтобы перевезти сюда твои вещи. Величавым взмахом руки прервав поток благодарностей Фродо, Элронд направился в дом. Когда его шаги стихли вдали, Гэндальф с воровато-таинственным видом огляделся по сторонам и стащил с его тарелки засахаренную дольку апельсина. Фродо прыснул от смеха: - Ты неисправим! Гэндальф взял бокал с пивом, который Фродо протянул ему, и хитро подмигнул: - Поздно, мальчик мой! Ты сам согласился, и теперь уже от нас не избавишься. - Чему я очень рад, - со смехом заключил Фродо. Подошёл к краю террасы, перегнулся через перила, посмотрел на раскинувшийся внизу сад. Было тепло, приятное чувство сытости заставляло веки наливаться тяжестью. Не хотелось думать ни о чём плохом. Всё-таки он спросил: - Как ты думаешь, у Торина получится вернуться в Чертоги? - Он твёрдо намерен в этом преуспеть. Тебе и самому хорошо известно – нет такого препятствия, которое остановило бы Торина Дубощита на пути к цели. Не тревожься о нём, Фродо. Гномы крепкий народ, а Торин крепче многих. Гэндальф подлил себе ещё пива, не спеша, с удовольствием отпил несколько глотков: - Лучше скажи, нужно ли мне тревожиться о тебе? Фродо помолчал в раздумье, прислушиваясь к себе. - Нет. Уже нет. Я знаю, что я не один. И что, когда настанет время, я увижу их всех: Сэма и Рози, Мерри и Пипа, и маму с папой… Ты чего? – удивился он, заметив, как плечи Гэндальфа затряслись от беззвучного смеха. - Добрый старина Бунго! Он будет вне себя, когда узнает, что за сюрприз преподнёс его непутёвый сынок, – взгляд волшебника игриво заискрился. – Он всегда повторял – помяните моё слово, туковская кровь ещё заставит мальчишку выкинуть что-нибудь эдакое! Ты уж не поленись, Фродо, замолви за Бильбо словечко. И за гномов заодно. Если возьмётесь за дело вдвоём с Беладонной, у вас получится убедить его сменить гнев на милость. Гэндальф покачал головой, всё ещё посмеиваясь, отставил бокал и полез в карман за трубкой. - Я тут подумал, Фродо… когда нам надоест наша праздная жизнь в ничегонеделании – а не отправиться ли нам снова путешествовать? Аман велик, в нём столько всего можно повидать. - Я считал, что с приключениями покончено? - Чем была бы наша жизнь без приключений? – Гэндальф встряхнул кистью, над кончиками пальцев сам собой возник крохотный язычок пламени. Трубка немедленно разгорелась. – Особенно таких, как это. О, что это было за приключение! Я им горжусь. Фродо рассмеялся. Запрокинул голову, глядя в яркую полуденную синеву. - Гору Манвэ я бы не отказался увидеть ещё раз. И самому услышать песни Ульмо. Надо же убедиться, что они в самом деле достойны тех похвал, которые Ори без устали им расточал. Гэндальф облокотился на перила рядом с Фродо и выпустил большое серебристое колечко дыма. Оно медленно поднималось, пока не растаяло среди лёгких кучерявых облачков. - Одним словом, - пробормотал он, не выпуская кончика трубки изо рта. – Скучно нам не будет. - Да, - согласился Фродо. Солнце грело ему лицо, ласковый ветерок шевелил волосы, а вокруг, до горизонта и дальше, простирался Валинор, прекрасный, непостижимый и вечный как мечта. – Это уж точно. ________________________________________ ТОРИН ________________________________________ Решимость Торина поскорее отправиться в путь крепла день ото дня. Мутная пелена горя и безразличия ко всему рассеялась, и он с ясной головой принялся за сборы. Что бы его ни ждало, успех или неудача – он попытается. Отыщет дорогу в Чертоги. А там будь что будет. Если придётся покорно умолять о снисхождении – что ж, он сумеет и это. Уже не имело значения ни самолюбие, ни его королевская гордость. Ведь если даже его собственное закалённое в битвах и невзгодах сердце было не чуждо жалости – так неужели же его Создатель не смягчится? Впервые за долгое время впереди забрезжил лучик надежды. Ради этого стоило пойти на многое. Как сильно ему хотелось вновь увидеть своих родичей, ощутить прохладное дыхание камня и могучий жар огня в звенящих молотами кузнях! Как он скучал по отцу с матерью, по брату и сестре. Как ему недоставало спокойной мудрости и лукавой доброты Балина, весёлых проделок Фили и Кили, громкого смеха забияки Даина и суровой величавости деда. Острая, лишающая покоя боль обосновалась у него в груди, с каждым днём она росла, вгрызалась глубже. Но сильнее всего, отчаянно, невыносимо, он тосковал по Бильбо. Прежде, после того как смерть разлучила их в первый раз, было иначе. Тогда любовь и горечь расставания накрепко сплелись, сплавились с сознанием безнадёжной несбыточности, и он смирился с тем, что горстка воспоминаний и печаль о безответном чувстве – это всё, что ему осталось. Теперь же… Два года, в согласии и счастье прожитые вместе, избаловали его. Теперь, когда он знал, что любовь Бильбо принадлежит ему одному, когда привык отвечать улыбкой на улыбку, слышать тихий голос, засыпать, чувствуя тепло его тела рядом… Каждая частичка его существа рвалась к нему. Разлука и ожидание были нестерпимой му́кой. И всё-таки, он не мог просто так взять и уйти. Нельзя больше забывать о долге и ответственности, хватит и того, что, очнувшись от горестного оцепенения, он со стыдом убедился, как много в эти прошедшие недели Фродо пришлось взвалить на себя одному. Нет, он не мог больше думать только о себе и о своих переживаниях. Вооружившись ящичком с плотницким инструментом, он придирчиво обходил их жилище – приколотить расшатанную доску здесь, заменить заржавленный гвоздь там, не оставить без внимания ни одного самого незаметного уголка. Пусть маленький уютный дом, пристанище и свидетель их с Бильбо короткого счастья, простоит крепким ещё много лет. Он снова взялся за резку по дереву, и долгие часы проводил за столом, с любимым ножом в руках – он выучился весьма неплохо с ним обращаться! – пока Фродо готовил, беспечно болтая о чём-то. Торин молча слушал его, догадываясь, что парню нужен не столько собеседник, сколько просто чувствовать чьё-то присутствие рядом, побороть накатывающее ощущение пустоты. С огромным облегчением он узнал, что Фродо принял предложение Элронда переехать к нему. Как бы тоска и нетерпение ни звали и ни тянули вперёд, мысль о том, что он покинет его совсем одного в этой глуши, без единой живой души поблизости, больно царапала совесть. Хорошо же докажет он Бильбо свою любовь, если так обойдётся с тем, кто ему дорог! К счастью, Фродо явно воодушевился грядущими переменами, и с предвкушением подолгу говорил о городе и о своих тамошних знакомых и друзьях. Уважение, которое Торин питал к Элронду, ещё больше возросло – и на сей раз, признаваясь себе в этом, он не испытывал ни малейшего укола самолюбию. Методично и последовательно Торин строил планы путешествия. На антресолях большого шкафа в прихожей он разыскал свой старый заплечный мешок и положил его в ногах кровати, постепенно заполняя всем, что могло пригодиться в пути. Вещей было немного – никаким особым имуществом в Валиноре он не обзавёлся, а всё, что за эти два года изготовил своими руками, решил оставить Фродо. Со своей стороны, Фродо почти всё время посвящал сборам, прилежно сортируя и упаковывая многочисленные оставшиеся от Бильбо записи и раскладывая книги по коробкам. В один из таких дней, ближе к вечеру, когда сделанной за день работы уже достаточно, чтобы со спокойной совестью отправиться отдыхать до завтра, к Торину подошла Тауриэль. Весь её облик излучал решимость. - У меня к тебе просьба, Торин Дубощит, - без предисловий сказала она. – Пожалуйста, когда увидишь Кили, передай это ему. - И она протянула Торину письмо, запечатанное красной восковой печатью. Торин взял письмо и постарался одарить её одним из самых грозных своих взглядов исподлобья: - Откуда тебе знать, что я не выброшу его в реку? - Неоткуда, - согласилась она. – Но ты этого не сделаешь. - Да, ты права, - Торин сложил конверт надвое и убрал за пазуху. – Не сделаю. Она наклонила голову в вежливом благодарном полупоклоне – может быть, лишь самую чуточку насмешливом – но в её потемневших глазах застыла печаль. Сочувствие кольнуло у Торина в груди. - Я принесу тебе вести о моём племяннике, госпожа Тауриэль, - произнёс он. – Если нам будет суждено увидеться снова. Слабая улыбка проскользнула по её губам: - О, я уверена, что мы ещё увидимся, - не добавив больше ни слова, Тауриэль повернулась и ушла. Следующие несколько дней были заполнены делами, как и немало дней до них. По ночам, в звенящей цикадами тишине Торин подолгу лежал с открытыми глазами, вздрагивая от напряжённого ожидания. Наконец, всё было готово. Осталась лишь одно, последнее. Он отправился в Валмар и разыскал городского мастера-кузнеца. Тот принял его любезно – насколько это возможно для эльфа – и в обмен на гномью секиру позволил ему на время занять малую, нечасто используемую кузню. На полных три дня Торин погрузился в работу, в клубах обжигающе-жаркого пара, в снопах взлетающих от наковальни искр – вспоминая, наслаждаясь этим всеохватным, окрыляющим чувством, когда силе рук покоряется твёрдая сталь, а сердце начинает биться в такт ударам молота. Он выковал превосходную секиру и отдал её в отплату мастеру. Что с ней станет потом? Украсит ли она стену над камином в гостиной какого-нибудь местного собирателя редкостей? Или ей всё же доведётся послужить в бою? Потом Торин приступил к тому делу, ради которого пришёл. Времени ему хватило с избытком. Вечером третьего дня он покинул кузню, унося в спрятанном на груди полотняном мешочке две прямоугольные серебряные бусины, украшенные чеканным рисунком-косичкой, фамильным узором рода Дурина. *** Ещё через несколько дней Торин проснулся утром, охваченный особым, отрешённым умиротворением. Глубоко в сердце кто-то словно шепнул ему: пора. Он умыл лицо прохладной водой, надел свою лучшую рубаху и провёл целый час, расчёсывая и заплетая волосы, тщательно, с умыслом размещая и закрепляя все бусины и зажимы. Он переплёл заново Фарфилову косу над левым ухом, перекинул её вперёд и собрал волосы в хвост на затылке – так, чтобы деревянная бусина с цветком подсолнуха оказалась на виду. Затем он прибрался в спальне и забрал свой заплечный мешок. Фродо, углубившись в книгу, сидел за столом в кухне. Он поднял на Торина глаза, намереваясь, без сомнения, приветствовать его рассеянным «с добрым утром», и замер. - Ты уходишь. - Да, - Торин положил мешок на стол и вышел в прихожую. Его сапоги стояли в нише у входной двери, Драконья Погибель висел на ремне от ножен рядом с дорожным плащом – уже много месяцев Торин почти не брал его в руки. Он устроил меч за спиной, заново привыкая к ощущению правильности, которое дарила его надёжная уверенная тяжесть. Забытая Фродо книга осталась на столе, сам он переминался на пороге, лихорадочным жестом сплетая и расплетая сцепленные пальцы. - Даже не позавтракаешь? Я могу пожарить яичницу с ветчиной, или сделать кашу с мёдом. Торин покачал головой и нагнулся, чтобы застегнуть ремешки на сапогах. Довольно ожидания. Каждый час, проведённый здесь, настолько же продлевал ему дорогу. Но в том, что касается еды, с хоббитом так просто не поспоришь. Фродо собрал ему с собой целую головку сыра, пол-краюхи ржаного хлеба и большое румяное яблоко. - Поешь потом, - непререкаемым тоном сказал он, запихивая свёрток в мешок. И тут же, наказав подождать его, торопливо скрылся в своей комнате. Когда он вернулся, в руках у него была арфа. - Я попросил Тауриэль мне помочь, - объяснил Фродо. – Она отвела меня к мастеру в городе, он починил её. С тяжким стыдом Торин вспомнил, как в ослепившем его порыве горя и ярости разбил арфу. Словно прося прощения, погладил её по плавному изгибу корпуса. Следов поломки почти не было заметно, мастер постарался на славу. - Это великодушный дар, - сказал он. Сердце наполнилось тихой печалью. Ему будет очень недоставать храброго ясноглазого паренька, наделённого дядиным светлым умом и удивительными добротой и благородством. – Отныне, когда я буду играть на ней, я стану вспоминать тебя. Торин снял с крючка свой меховой плащ, завернул в него арфу и убрал в мешок. - У меня тоже есть для тебя подарок, - он достал одну из бусин, выкованных в эльфийской кузнице, и бережно вложил её в раскрытую ладонь Фродо. Чеканные серебряные грани блестели на светлой коже. – На ней знак рода Дурина. Любой гном, увидев её, будет знать, кем ты приходишься мне и всему моему роду. Глаза у Фродо изумлённо расширились. Медленно, как будто не веря, он сомкнул кулак. - Спасибо. Торин кивнул, уже вскидывая мешок на плечо. Фродо положил бусину в карман и протянул к нему обе руки. Торин взял их в свои, наклонился, коснувшись лбом его лба. - Mahal tadnani astû, sanzigil tamkhihi astû, - произнёс он старинное напутствие-благословение гномов. – Да хранит тебя Махал, и да сияет твоя удача ярко, как мифрил. Прощай, сынок. Когда Фродо отстранился, разорвав прикосновение, его глаза блестели от слёз. Но он улыбнулся: - Прощай, дядюшка. Торин покинул маленький дом у Моря, в котором узнал счастье. Только раз, остановившись у калитки, он оглянулся назад. Фродо стоял на крыльце и смотрел ему вслед, юное лицо было строгим и торжественным. Прощаясь, Торин поднял руку, Фродо помахал в ответ, и они расстались навсегда. Долгая дорога ждала впереди, но Торин не спешил, не ускорял неутомимого ровного шага. Он миновал прибрежную полосу песчаных дюн и углубился в лес, оставив в стороне озеро и стены города. За лесом расстилались золотые пшеничные поля и пестреющие разнотравьем луга. Вспугнутые его шагами стайки птиц взлетали от живых изгородей. Он вышел к реке и повернул на Запад вдоль её зелёных берегов. Не тревожимый ни эльфом, ни зверем в этом пустынном краю, он шёл до самого заката. Когда стемнело, устроился на привал под укрытием деревьев, но не стал разжигать костёр. Поел хлеба с сыром и улёгся, завернувшись в плащ. Ещё до рассвета он проснулся, чтобы продолжить путь при свете заходящей ущербной луны. Земли, через которые он шёл, были ему незнакомы, но он не боялся заблудиться. Он не удалялся от реки и уповал на то, что приношение Милосердной Ниенне, которое он оставил у воды в тихой заводи, в тени плакучих ив, придётся Владычице по душе, и она пропустит его невозбранно. Он шёл и пел одну за другой все дорожные песни, которые помнил, и в которых с тоской и теплом говорилось о доме. Когда закончились все известные ему куплеты, он сочинял мелодии для своей арфы. Он намеренно не думал о том, что скажет, когда доберётся до Крепости. Не будет заранее подготовленных оправдательных речей, он предоставит говорить сердцу – так он решил и мог только надеяться, что этого окажется достаточно. Пять дней и ночей Торин шёл на Запад, делая лишь короткие остановки, чтобы поесть и поспать несколько часов. Удивительное дело, он вдруг понял, что ещё ни разу за всю свою жизнь не путешествовал в одиночку. Было так непривычно и странно не слышать рядом ничей голос, кроме своего собственного. В детстве и юности Наследному принцу Эребора полагался целый штат прислуги и телохранителей. Он не мог и шага ступить за ворота Горы без того, чтобы по приказу деда его не сопровождал отряд вооружённой стражи. После падения Эребора, когда он скитался по дорогам Средиземья в поисках заработка, с ним была Дис, или Балин, и Двалин, лучший друг и правая рука, верной неотступной тенью следовал за ним. И даже путь из мира живых в Чертоги павших ему не довелось проделать в одиночку. На этот раз с ним не было ни волшебной раковины Ульмо, ни племянника, чьё неуёмное любопытство способно было закинуть его неизвестно куда – поэтому без особых происшествий, на шестой день после полудня, Торин достиг берега Внешнего Моря. Там, над безрадостной равниной белого песка, по-прежнему дул ровный тёплый ветер, и на лиги вокруг царили безмолвие и пустота. Он искупался в аквамариновых солёно-горьких волнах, развёл огонь на берегу и сидел, вычёсывая засохшие крупинки соли из волос и бороды и заново переплетая косы. Потом он достал арфу и сыграл на ней простую грустную мелодию, пришедшую ему на ум, пока он измерял шагами дорогу. Но вода осталась безмятежной, отороченные кружевами пены волны всё также размеренно, одна за другой выплёскивались на песок – хотя Торин был почти уверен, что в свисте ветра до него донёсся шелестящий переливчатый отзвук флейты. На заре следующего дня Торин пересёк долину, но, когда он взобрался на холм, то увидел, что дальше путь закрыт. Преграждая ему дорогу, Владыка Махал стоял непоколебимо как скала. Лучи солнца вырвались из-за гребня холма, в их свете его борода вспыхнула гневным красно-рыжим пламенем. Бекхаз, его могучий молот, лежал у него на плече. Госпожа Йаванна держала мужа под руку, её длинные тёмные косы, украшенные вплетёнными в них ярко-синими цветами, шевелились словно живые, обвивались вокруг её гибкого стана. - Привет тебе и доброго утра, Торин Дубощит! – произнесла она. Сердце подпрыгнуло к горлу. На какой-то миг Торин испугался, что это обман, лихорадочное видение, порождённое чередой бессонных ночей. Он остановился и поспешно опустился на одно колено, склонив голову. Гулкие удары сердца отдавались в ушах. Мягкая прохладная рука взяла его за подбородок. Он поднял голову. Бездонные как речные омуты глаза Йаванны поймали в плен его взгляд, так же как тогда, в первый раз в Крепости. Однако сейчас, кажется, увиденное пришлось ей по нраву. Она с улыбкой отстранилась: - Я скажу сестре Ниенне, что ей больше нет нужды плакать о тебе. Торин закрыл глаза. - Госпожа, прошу тебя… Хоббит, Бильбо Бэггинс, он… - …пребывает во владениях моего мужа. Он живёт у твоей родни, в Крепости Дурина. Торин поднёс руки к губам и снова наклонил голову: - Благодарю тебя, Отец моего рода, за то, что позволил ему войти в твои Чертоги. Махал возмущённо засопел. - Позволил?! Этот мелкий негодник тайком прошмыгнул у меня под носом, а когда я заметил, у меня недостало строгости вышвырнуть наглеца вон как подобало! - Мы убедились в том, что слава первоклассного мастера Взломщика целиком и полностью заслуженна, - сказала Госпожа. Из-под её опущенных ресниц сверкнуло выражение довольного озорства, как будто она радовалась удавшейся хитрости. Торин поклялся бы, что ему не почудилось. Облегчение накатывало, кружило голову, он едва удержал рвущийся наружу шальной сумасшедший смешок. - Ну а о себе что скажешь, сын Траина? – нетерпеливо зарокотал Махал. – Должен ли я понимать, что изгнание пробудило в тебе раскаяние, раз уж ты снова явился сюда? Торин помолчал, тщательно взвешивая слова. - Я скучаю по Чертогам. Я тоскую по моей семье. Но это был мой выбор. Я не раскаиваюсь, и не могу жалеть о тех годах, что провёл с ним. Они стоили того, чтобы заплатить за них такую цену. Торин ждал громов и молнии, но Махал вовсе не выглядел рассерженным. Задумчиво сдвинув кустистые брови, он повернулся к Йаванне: - Признаю́, что ты была права, жёнушка. Йаванна с благосклонным изяществом кивнула, принимая как должное заслуженную похвалу. - Моя дорогая супруга читает в сердцах моих детей куда лучше, чем я сам, - сказал Махал Торину. – Возможно, мы с тобой слишком похожи, Торин Дубощит. Ты – дитя моих дум больше, чем кто бы то ни было. Торин глубоко вздохнул: - Прости меня, Отец, за то, что своим своеволием и упрямством причинил тебе горе. Прошу, пойми меня. Я ушёл не потому, что мне плохо у тебя жилось. Единственное, чего я желал – это увидеть Бильбо снова. - Уж не думаешь ли ты, что сердце у меня из камня? Я не хуже тебя знаю, что значит любить. Махал сурово поглядел на Торина: - А теперь ты желаешь вернуться? Торин расправил плечи. - Да. Несколько мгновений прошло в напряжённом молчании. Потом сверливший его суровый взгляд смягчился. - Ну что ж. Соглашусь, что я погорячился, когда послушался своего гнева и изгнал тебя. Нет правды в жестокости, в том, чтобы карать без конца. Я умею быть милосердным. Весёлый смех Йаванны зажурчал, как прозрачный летний дождь. Она вытянула из косы цветок и воткнула стебелёк в мужнину буйную шевелюру. - Твои родные проходу не давали моему супругу, - сказала она. – День и ночь изводили просьбами о твоём возвращении. Щёки Махала покраснели так густо, что почти сравнялись цветом с бородой. - Что правда, то правда, - он пригладил ладонью вздыбившиеся усы. – Сыны Дурина твёрже алмаза и упорней, чем первородный гранит из самых глубоких недр. Я сотворил их такими. Махал свёл брови: - А твой твердолобый братец несноснее всех остальных вместе взятых! Продыху от него не было. Я думал, от его нытья у меня голова треснет. Милый Фрерин. Торин не был уверен, чего ему хочется больше – крепко обнять брата или хорошенько взгреть за непочтительность. Махал посерьёзнел. Повелительно вытянул руку: - Вот что, сын Траина. Я возьму с тебя клятву. Ты по доброй воле вернёшься в Чертоги твоих праотцев и больше не покинешь их, покуда стоит мир. Торин не колебался ни секунды. Поднял руку и вложил ладонь в широкую, одетую в кожаную рукавицу ручищу Махала. - Да, Отец. Я клянусь. Если ты окажешь мне честь и примешь меня. - Окажу. Говоря начистоту, всё это время это было мне словно незаживающая рана – чувствовать, что в доме недостаёт одного из моих детей. Махал неожиданно бережно сжал руку Торина. Но эта мягкость таила за собой колоссальную силу, как плотина сдерживает бурную мощь реки. - Торин сын Траина, добро пожаловать домой! - Я возвращаюсь с радостью. – И, не успел Торин моргнуть, как перед ним оказались мраморные ворота Чертогов. Он жадно обегал взглядом возносящиеся ввысь несокрушимые арки и узорные сплетения древних рун. Сердце ударяло молотом, всё тело будто звенело от его ударов, из груди разливался, наполнял до краёв пьянящий восторг. Он дома. Сейчас он войдёт в эти ворота, увидит родных, обнимет их. Какое счастье! И Бильбо. Бильбо ждёт его где-то там, внутри. Махал вскинул в воздетой руке молот, и ворота отворились. Торин заворожённо замер, глядя, как тяжёлые створки беззвучно разошлись в стороны. Йаванна снова взяла супруга под руку и уже на самом пороге обернулась к Торину: - Идём же! Стряхнув оцепенение, Торин поднялся по невысоким ступеням следом за ними. Только он переступил порог, как на него, чуть было не отшвырнув обратно и не сбросив кубарем вниз со ступеней, налетели два неудержимых вихря, темноволосый и золотой. Мир смешался в мелькании растрёпанных косичек, вторящих друг другу ликующих криках и тесном объятии уцепившихся за него двух пар рук. - Фили! Кили! – Торин прижал к груди сразу обоих. Дис и Фрерин уже ждали своей очереди. Их объятие было таким же отчаянно-крепким. Отец громко разрыдался у него на плече и ладонями долго гладил по лицу – как будто убеждая самого себя, что Торин настоящий. Мать взяла его за подбородок и запечатлела на лбу солёный от слёз поцелуй. - Больше никогда, - яростно прошептала она. – Ты слышишь меня, Торин? - Никогда, - обещал он. - Брат, - Фрерин потянул Торина за руку, куда-то вперёд, к наблюдающей за встречей толпе гномов, и многозначительно пихнул его локтем. – Посмотри туда. Торин посмотрел – и дыхание замерло в груди. Впереди, чуть ближе остальных, между Даином и Балином стоял Бильбо. Молодой, лучащийся здоровьем, в точности такой, каким был в их первую встречу в Бэг-Энде много лет назад. Исчезла седина, исчезли старческая немощь и испещрившие лицо морщины. Щёки румянились, пламя светильников зажигало тёплые рыжеватые отблески в русых волосах. На нём были хоббичьи короткие штаны, рубашка и шёлковый жилет, чеканная застёжка удерживала на плечах гномий плащ с меховой опушкой. Один из перстней Фреис с молочно-белым лунным камнем поблёскивал на пальце, а на лбу, приминая волосы, лежал тот самый обруч, что Торин когда-то отдал в дар Госпоже Йаванне. Дубовые листья, обвитые стебельками ландышей, в невесомой россыпи жемчужных капелек росы. Их взгляды встретились, и улыбка Бильбо засияла как солнце. Торин не помнил, как оказался рядом с ним. Помнил только, что ощутил гладкие щёки под ладонями, что мягкие губы нетерпеливо приоткрылись навстречу жадному, неистовому поцелую. Где-то за спиной в унисон громко присвистнули Фили и Кили. Свист перешёл в хихиканье, оборвавшееся нестройным двухголосым «ооой!» - несомненно, обоим шалопаям досталось по воспитательному подзатыльнику от его тяжёлой на руку сестры. Торин почувствовал, как Бильбо улыбнулся прямо в поцелуе. - Ты здесь, - выдохнул он, когда пришлось оторваться, чтобы перевести дыхание. Бильбо чмокнул его в щёку. - Ага. Верно подмечено, - он тихо, ласково засмеялся. Вытянулся на цыпочках и уложил голову Торину на плечо. Торин вплёл пальцы ему в волосы, перебирал, ерошил короткие шелковистые завитки, и не мог заставить себя разжать руки. Что, если Бильбо растает, испарится, как мираж, стоит только разомкнуть объятие? - Ты просто невозможный. - Боюсь, что уже ничего не поделаешь – придётся теперь меня терпеть! Лёгкий, шутливый тон – но то, как Бильбо цеплялся за Торина, так же как он сам, боясь отпустить даже на миг – говорило намного выразительнее слов. Торин притиснул его ближе. - Это хорошо. И это была правда. Они потеряли счёт времени, забыли обо всём на свете, не замечали шума и суматохи, царящих кругом. Наконец Бильбо завозился в кольце его рук. Чуть повернул голову – мазнув щекой по шее, открытой в расшнурованном вырезе рубахи – и снял руки с плеч Торина. - Твой дедушка созвал в общей зале праздничный пир в честь твоего возвращения, - прошептал он. – Идём, столы уже накрыты. С сожалением Торин позволил ему отстраниться. Благоговейным, почти невесомым прикосновением его пальцы погладили обруч – плавные изгибы листьев, крошечные зёрнышки жемчужин и склонённые чашечки ландышей, плод его одиночества и сердечной тоски. Он подумал о бусине, что дожидалась у него за пазухой, и о том, как сегодня же ночью вплетёт её в медово-русые мягкие кудри. - А не слишком ли рано для пира? Я ещё не голоден. От звонкого, радостного смеха Бильбо в груди сделалось тепло и сладко. - Зато я – очень даже! - Упаси меня все благие Силы не пускать проголодавшегося хоббита к праздничному столу! Торин поцеловал смеющиеся губы, и, рука об руку, они вошли под каменные своды Крепости его Создателя.