И во тьме их сковать

ТОРИН __________________________________________ Накануне отплытия гномов Владыка Элронд, верный своему гостеприимству, решил устроить для них прощальный ужин – чтобы, покидая Валмар, они увезли с собой радостные воспоминания о последнем вечере, проведённом в обществе дорогих им хоббитов. Принимая приглашение, Торин спокойно, с заученной вежливостью поблагодарил. Элронд смотрел на него с выражением плохо скрываемой жалости. В другое время задетая гордость заставила бы Торина вскипеть от гнева, но только не сейчас. Всё это существовало словно бы где-то очень далеко. Все прошедшие дни эльфы безукоризненно исполняли роль щедрых хозяев, их гости не знали недостатка ни в мягких постелях, ни в изысканной и обильной – даже на самый ненасытный гномий аппетит – еде. Хотя, как сильно подозревал Торин, таким небывалым почётом они были обязаны исключительно дружбе с Бильбо и тем уважением, которое испытывали в доме Элронда к их Взломщику. Прогуливаясь вместе с Бильбо по улицам города, он не раз и не два замечал, как гладкие бесстрастные лица встреченных эльфов кривятся от неумело замаскированного отвращения. Это выводило из себя. Город отталкивал его. Но, несмотря ни на что, ещё ни разу в жизни Торин не был так счастлив – и счастье это было тем пронзительнее, что за ним, как глубокое тёмное дно под пронизанной солнцем водой, таилась боль. Они с Бильбо не расставались ни на минуту. Шесть коротких дней! Разве можно за шесть дней успеть рассказать о шестидесяти годах, проведённых друг без друга? Бильбо говорил о своих странствиях, о встречах и знакомствах, о чужедальних краях. Говорил о Братстве Кольца, о том, как для своих ширских соседей сделался «чокнутым Бэггинсом», о книгах, которые прочитал – и о том, как безнадёжно одинок он был, пока в его жизни не появился Фродо. Затаив дыхание, слушал рассказы Торина о невиданных просторах Амана, о чудесах Неумирающих Земель, о внушающей трепет красоте Зелёной Госпожи и о музыке Повелителя Морей. Засыпа́л вопросами о Чертогах Махала, и Торин с теплотой и гордостью вспоминал о величии каменных залов и о том, какой долгожданной была встреча с давно потерянной роднёй, с отцом и матерью, и ощущение от возвращения домой. Со скромной торжественностью, приправленной капелькой самодовольства, Бильбо отвёл Торина к себе в комнату и показал ему книгу в красивом кожаном переплёте. Торин рассматривал вытисненную на обложке монограмму, перелистывал страницы, исписанные аккуратным округлым почерком. Бильбо недолго противился уговорам – желание противиться растаяло, стоило лишь Торину пустить в ход неотразимое, по признанию Бильбо, оружие своей улыбки – и согласился почитать ему вслух. Вечерами они сидели у уютно потрескивающего камина, Торин слушал негромкий голос Бильбо и с удивлением обнаруживал, что способен смеяться над остроумным описанием их давних злоключений. - Неужели я и правда показался тебе таким напыщенным? – спросил он в один из таких вечеров, ставя на столик рядом с креслом Бильбо дымящуюся паром чашку с чаем. Бильбо благодарно кивнул и поднёс чашку к губам. - Ты даже не представляешь, - сказал он, отпив глоток. – Первое время я от восхищения вздохнуть боялся. - Ты смеёшься надо мной, - Торин поднял глаза от тарелки с печеньем. Бильбо с невинным видом поболтал в чашке ложечкой: - Ничего подобного! И вдруг посерьёзнел: - Я никогда не встречал никого, похожего на тебя. Ты показался мне… необыкновенным. - И я ни разу не произносил «высокопарных речей»! - О, ещё как, - ласково усмехнулся Бильбо и перевернул страницу. Торину хотелось сохранить, унести с собой каждый миг этих долгих, и так неотвратимо убегающих в прошлое дней. Наглядеться, наговориться впрок, на всю ожидающую впереди вечность взаперти за стенами Махаловой Крепости. И в этом стремлении он был не одинок. Чем ближе придвигался неизбежный час расставания, тем чаще к их с Бильбо прогулкам присоединялся кто-нибудь ещё из Отряда – Балин, Оин и Ори, Бифур с Бофуром, Фили и Кили. Бильбо радовался им, и Торин не мог сердиться, не мог досадовать за украденные у них с Бильбо минуты наедине. Он вспоминал себя прежнего и не узнавал – случись такое раньше, ревность и чувство обираемого собственника ввергли бы его в приступ самой лютой хандры. Без сомнения, жизнь после смерти благотворно сказалась на его характере. Утром шестого дня Торин проснулся с ощущением странной, особенной безмятежности. Солнечные лучи наискось пересекали спальню, в полосах желтоватого света, как пузырьки в прозрачном янтаре, неподвижно висели невесомые крохотные пылинки. Он смотрел на них, разглядывал лиственно-зелёный полог кровати над головой и постепенно стряхивал пелену невнятных, беспорядочных видений, преследовавших его во сне. Ночью он то соскальзывал в беспокойную будкую полудрёму, то выплывал из неё к раздумьям о том, что принесёт наступающий – последний из отпущенных им! – день. И вот тогда, на зыбкой грани забытья и бодрствования, когда не удивляешься невозможному, в сознании смутным проблеском мелькнула некая мысль. Поначалу она едва дала себя рассмотреть, и Торин попытался отмахнуться – чего только не причудится в полусне! Но мысль была настойчива. Близилось утро, вместе с побеждающим темноту рассветом она крепла, обретала форму – и наконец засверкала, как освобождённый от породы самородный кристалл, переплавляясь в спокойную решительную ясность. Торин рывком отбросил одеяло и поднялся, готовый выдержать предстоящее ему сражение. Они с Бильбо провели этот день за городом, вдали от гомона и суеты улиц. Они бродили в тени обступившего озеро леса, спускались к песчаной кромке берега, или взбирались на господствующие над округой холмы, откуда у горизонта было видно нежащееся в голубоватом мареве, взблёскивающее солнечными искрами море. Торин вспомнил, что Бильбо ещё не дочитал ему свою книгу, и предложил вернуться пораньше и закончить. Бильбо лишь покачал головой и сказал, что, может быть, и к лучшему, что они так и не дошли до конца. Когда начали сгущаться сумерки, они возвратились в дом Элронда и застали приготовления к ужину в самом разгаре. Как и в первый день, для Отряда накрыли роскошный стол. Гостиная вновь наполнилась громкими голосами, песнями и звоном кубков. Торин взял протянутую ему тарелку, но не мог проглотить ни кусочка. С Бильбо дело обстояло не лучше – судя по тому, как он отнекивался от заботливых попыток Фродо или кого-то из гномов заставить его съесть что-нибудь. Он отрешённо, подавленно молчал, лишь изредка отвечая на брошенную кем-нибудь шутку. Его рука крепко стискивала руку Торина, и неожиданная, почти отчаянная сила этого пожатия говорила красноречивее, чем что-либо другое. Возможно, на словах оба и смирились с тем, что расставание неизбежно, и Бильбо мог сколько угодно рассуждать о приходящей с возрастом мудрости и о тщетности сожалений – но было очевидно, что сердце не желало слушать доводов рассудка. Бильбо выглядел очень утомлённым, даже измученным, и вскоре стало ясно, что царящие вокруг оживление и шум ему в тягость. Пропуская мимо ушей слабые возражения, Фродо мягко, но непререкаемо убеждал его подняться к себе и лечь пораньше. Наконец Бильбо устало кивнул и встал из-за стола, опираясь на руку Фродо. Торин собрался пойти с ними. - Пожалуйста, не надо. Не сейчас, - Бильбо отмахнулся рукой. – Пусть прощания подождут до утра. Торин смотрел на заставленный опустевшими тарелками стол, оглядывал примолкших гномов, с лиц которых одна за другой пропадали улыбки, и собирал в кулак свою решимость. Без главного виновника торжества веселье быстро сошло на нет. Хотя, по правильным гномьим меркам, пирушка длилась всего ничего: ещё далеко было не то что до рассвета, но даже до полуночи. Заявив, что неплохо бы как следует выспаться перед завтрашней дорогой, Оин и Бифур первыми покинули застолье. Бофур убрал в чехол умолкшую скрипку и последовал за ними. Фрерин тоже направился было к двери, но Торин остановил его. - Фрерин, Дис, - сказал он. – Останьтесь ненадолго. И ты тоже, Балин. Фили и Кили растерянно запереглядывались. Торин положил руки на плечи обоим и зашагал к камину у стены, подталкивая их перед собой. Фрерин и Дис, озадаченные не меньше их, шли следом. Тихонько скрипнула закрытая Балином дверь. - Что происходит? – к недоумению в голосе Дис примешивались нотки зарождающегося испуга. – Торин? Рука Балина замерла, пальцы намертво впились в дверную ручку. Глаза его были закрыты. Торин понял: он уже знает. - Простите меня, - сказал Торин. Лицо Балина окаменело. - Дядя? – севшим голосом спросил Кили. Глаза Фили расширились, в них постепенно росла догадка. - Я остаюсь. Торин почувствовал, как вместе с этими словами какой-то словно бы отколотый, мешавший вздохнуть кусочек у него в груди повернулся и встал на место. Упала оглушительная тишина. На обращённых к нему белых пятнах лиц медленно проступало понимание простой и ужасающей неотменимости происходящего. Фили первым разомкнул губы: - Дядя, пожалуйста, - не громче, чем едва слышное дыхание. Это было невыносимо. - Простите меня, - повторил Торин. – У меня нет другого выбора. Дис молчала, глядя в огонь. Неосознанным движением Торин протянул к ней руку. Она отшатнулась, резко вскинула глаза. В них стояли слёзы. - Дис… Она подобрала юбку, повернулась и быстро пошла к двери. Торин догнал её и схватил за запястье. - Подожди. - Какой же ты дурак, - холодно припечатала Дис. С силой выдернула руку, почти оттолкнула замершего у двери Балина и пинком распахнула дверь. - Amad! – Кили бросился за ней. Фили отчаянно оглянулся на Торина и выбежал следом за братом. Фрерин стоял очень тихо и неподвижно, переводил взгляд с Торина на недопитый кубок у себя в руках. Моргнул, словно приходя в себя, поставил кубок на каминную полку, медленно поднёс руку ко рту… повернулся и вышел, так и не проронив ни слова. Дверь бесшумно закрылась за ним. Остался только Балин. Опустив голову, он тяжело опирался на дверной косяк. - Ты тоже уйдёшь? – устало спросил Торин. Ответа не было. - Балин? - Сколько ещё раз нам придётся терять тебя, Торин? Глаза защипало от слёз. - Я не могу иначе. Не могу. Пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь! - Да. Понимаю. Хотя, может быть, было бы легче, если бы я не понимал, - Балин шагнул к нему и порывисто обнял. – Бильбо не обрадуется твоему выбору, Торин. Зная его, ставлю последний грошик на то, что он будет вне себя от гнева! Ты твёрдо решил? - Да, мой старый друг. Да. Балин вздрогнул всем телом и ещё сильнее, почти до боли крепко прижал Торина к себе. - Махал, смилуйся над нами, - прошептал он. Его голос дрожал. *** На следующее утро, едва лишь рассвело, Торин поднялся в комнаты Бильбо. Фродо был вместе с ним, они уже закончили ранний завтрак и допивали чай. Увидев Торина, Фродо собрался было уйти, чтобы оставить их вдвоём. Торин остановил его и тут же, без лишних предисловий, рассказал обо всём. Балин предсказывал верно. Назвать последовавшую за этим сцену бурной – значило погрешить скромностью против истины. Бильбо был в ярости. Когда стало ясно, что Торин не изменит решения, гнев и крики уступили место слезам. - Я умру! – с какой-то ядовитой злостью почти выплюнул Бильбо. – И что ты тогда будешь делать? Ты навсегда останешься здесь в западне! Среди эльфов! Валар милосердные… Вдали от родни, вдали от всех, кто мог бы тебя утешить… За что ты так со мной, Торин? Как я смогу найти покой, когда уйду в Луга, если буду знать, что обрёк тебя на это?! Бильбо хотел вскочить с кресла, вцепившиеся в подлокотники пальцы побелели от напряжения. Но вспышка гнева совсем лишила его сил. Он тяжело упал обратно и беспомощно разрыдался, уронив голову на грудь. Торин привлёк его к себе, обнял и не отпускал, пока хрупкие плечи не перестали вздрагивать, а судорожные всхлипы не затихли. - Да, ты прав. Я был… слаб и думал только о себе, - покаянно сказал он. Бильбо в последний раз всхлипнул и неловко завозился, устраиваясь поудобнее в кольце его рук. – Но я сделал свой выбор. И готов принять его вместе со всем, что он мне принесёт. Всё это время Фродо сидел на табуретке у окна тихо-тихо как мышка, и наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой круглыми от изумления глазами. Поняв, что буря миновала, он бесшумной тенью проскользнул к чайному столику и налил им обоим свежие чашки. - А что остальные? Отплывают сегодня, как было условлено? – тихо спросил он Торина. - Да. - Прощаться всегда трудно, - чистое юное лицо омрачилось каким-то печальным воспоминанием. Торинова чашка показалась ему недостаточно полной, он торопливо долил её доверху и протянул Торину вазочку с сахаром. – Но один мой друг как-то сказал мне, что каждое прощание заключает в себе обещание новой встречи. - Ещё один премудрый эльф? Фродо улыбнулся: - И снова ты не угадал. Этот друг был гномом. Голос Бильбо, едва слышный, ломкий от слёз, заставил вздрогнуть их обоих: - Пожалуйста, не делай этого. Торин глубоко вздохнул. Обхватил ладонями чашку, позволил успокаивающему теплу втечь сквозь кожу. Нет, он не дрогнет. - Ты так сильно не хочешь, чтобы я остался с тобой? - Хочу, конечно, хочу! Но они твоя семья, Торин. Там, в Чертогах – твоя жизнь. Нет, больше, чем жизнь. Это твоя вечность. - Я знаю. С чем-то средним между гневным рычанием и стоном Бильбо стукнул кулаком по подлокотнику: - Да пойми же ты! Я не смогу ничего тебе дать. Абсолютно ничего! Я даже не могу обещать, что буду жив ещё через месяц. Или через год. - Но у меня есть твоя любовь. Ведь так? - Торин. - Это так? Бильбо спрятал лицо в ладонях. В его прерывистом вздохе поровну смешались и досада, и смущение, и счастье: - Ты сам прекрасно это знаешь. - Тогда я богаче, чем кто бы то ни было, - Торин дотянулся через разделявший их столик, отвёл его руки от лица и сжал их в своих больших ладонях. – Я пойду на пристань проводить их. Помоги мне. Если ты будешь рядом, я смогу это выдержать. *** Как и обещал Владыка Манвэ, три небольших корабля дожидались их в Гавани. Они спокойно покачивались на волнах, фигурные носы, выполненные в виде орлиных голов, гордо поднимали к небу деревянные клювы. Белоснежные паруса хлопали, встречая крепнувший утренний бриз. В сосредоточенном молчании гномы грузили на борт мешки с поклажей. Торин начал спускаться по пологому песчаному склону. Бильбо, Фродо и Тауриэль остались наверху, на лицах у всех троих застыло выражение суровой торжественности. Поодаль, с явным намерением не мешать прощанию, стояли Гэндальф и Владыка Элронд. Торин отвернулся от них и посмотрел на солнечно-голубое море, на чаек, игравших в воздушных потоках над берегом, на вскипавшие у бортов белые гребешки пены. На свою родню, на тех, кого он любил и с кем сегодня простится навсегда. Я не могу. Отчаяние шипастой булавой шибануло в грудь. Он сбился с шага. Закрыл глаза, почувствовал, как прохладный ветер овевает лицо, словно дружеское прикосновение. Я должен. - Смелее, Торин, - прозвучал за спиной негромкий подбадривающий голос Бильбо. Не оборачиваясь, Торин кивнул и пошёл вперёд. Кили увидел его первым. Выронил свой мешок и неловко, по щиколотку увязая в песке, побежал к нему, прямо в раскрытые объятия. Его щёки неровно пятнал румянец, глаза покраснели, а на груди, поверх рубахи, блестела звёздная подвеска Тауриэль. Он разомкнул губы, попытался заговорить, но не смог, и молча уткнулся лицом Торину в шею. Фили, как всегда, лишь ненамного отстал от брата. Он обнял сразу их обоих, прижался к Торину, пристроив голову ему под подбородок. - Мы прощаем тебя, - прошептал он. – И не прощаемся. Мы увидимся снова. Гномы подходили один за другим – объятия, пожелания «доброго пути», пожелания «счастливо оставаться». Лица были мрачны, даже неунывающий Бофур не улыбнулся. Фили и Кили всхлипывали, Фрерин плакал тихо и душераздирающе. Торин поцеловал брата в лоб, потом ещё раз, провёл по волосам, приглаживая растрёпанную косу, и мягко высвободился из его рук. За спиной у Фрерина стояла Дис, бледная и решительная. - Дис, я… Она покачала головой. Запустив руку в густую тёмную копну волос, выудила оттуда круглую золотую бусину, украшенную маленькими рубинами – свою первую бусину, своими руками выкованную в день совершеннолетия. Недрогнувшими, уверенными пальцами заплела Торину тонкую косичку – особую, хитрого плетения памятную косичку – и закрепила её бусиной. - Это чтобы ты не забывал свою семью, - сказала она. – И сестру, которая любит тебя больше, чем всё золото Эребора и морийский мифрил вместе взятые. Торин схватил её, прижал к себе и долго-долго не отпускал, притворяясь, что не замечает влагу её слёз у себя на шее. - Присмотри за матерью и отцом, - руки Дис сжались сильнее. – Скажи им… скажи, что… Но слов не было. Скоро, слишком скоро всё закончилось. Паруса были подняты, корабли готовы к отплытию, и ветер повлёк их прочь от берега. Торин Дубощит стоял на песке у границы прибоя и смотрел вслед своему бывшему Отряду – в последний раз! – пока три уменьшенных расстоянием силуэта, неверные, словно мираж, не растаяли в колеблющейся дымке у горизонта. *** Домик у берега маленькой спокойной бухты был милым, ухоженным и опрятным – хотя и трудно было представить себе место, сильнее не походившее на гордое каменное великолепие махаловых Чертогов. Поначалу потребовалось много усилий, чтобы приспособиться ко всему непривычному и чужому. К неприлично изящной и хрупкой, на правильный гномский взгляд, мебели – лёгкие плетёные стульчики, казалось, готовы были развалиться, стоило лишь сесть на них с размаху – к весёлым ярким занавесочкам, к стремящимся занять каждую свободную плоскую поверхность вазам и кувшинчикам с цветами. Но со временем Торину полюбился простор, свежий, пахнущий морем воздух и то, как, напитавшись солнцем в ясный летний день, дерево гладких перилец крыльца, столешницы и самих стен начинало греть словно бы собственным живым теплом. Отдельным удовольствием было оказаться вдали от запутанных оживлённых улиц Валмара. Корабли эльфов почти не заглядывали в бухту, берега были по большей части пустынны, и лишь изредка одинокий парус мелькал вдалеке, чтобы тут же скрыться из виду за мысом. Таинственный торжественный полумрак под пологом леса – очень похожего на густо-лесистые склоны Синих Гор – нравился ему. Торин провёл немало устренних часов, в одиночестве или вместе с Бильбо и Фродо, бродя между толстых обомшелых стволов по шуршащему ковру прошлогодних листьев и наслаждаясь неведомым прежде чувством умиротворения. И всё же, что зря кривить душой – без громких, помогающих работе и веселящих на отдыхе песен, без рёва пламени в горнах и звонких ударов молота, всего того, к чему он привык с детства и без чего, как любой гном, давно не мыслил свою жизнь, порой было слишком тихо. Но несмолкающая музыка прибоя, прорезанная протяжными криками чаек, и голоса двух разговорчивых хоббитов не давали молчанию становиться гнетущим. В один из своих визитов Гэндальф привёз для Торина подарок: маленькую, искусной работы арфу. На вопрос о том, откуда он её раздобыл, волшебник загадочно промолчал. Бильбо повертел арфу в руках, рассматривая, а потом незаметно шепнул Торину, что вроде бы пару раз, ещё в Ривенделе, видел, как на ней играла дочка Элронда. С тех пор нежная мелодия струн – звук, напоминающий о доме – сделалась неизменной спутницей их тихих вечеров. Так один за другим неспешно потекли дни этой новой жизни. Замкнутый уютный мирок маленьких домашних хлопот и радостей принял его. Каждодневных забот хватало с избытком, чтобы не приходилось сидеть сложа руки. А ещё – у них с Бильбо наконец-то появилась возможность и время – о, целое море времени наедине! – для того, чтобы заново узнать друг друга. Бильбо изменился. Чем-то трудно определимым, но заметным, он отличался от того хоббита, которого Торин встретил много лет назад в Бэг-Энде, и дело было вовсе не в телесных приметах возраста. Он стал… открытее. Увереннее в себе, нетерпеливее и прямее в суждениях, и склонным с шутливым пренебрежением относиться ко многому из того, что когда-то ужаснуло бы добропорядочного «бакалейщика» из норки за круглой зелёной дверью. Но его ясный быстрый ум, его сострадательность и великодушная доброта – то, что так удивляло и восхищало в нём Торина – остались теми же, что прежде. Какими они двое были разными! И проведённые в разлуке годы так сильно изменили их обоих. Но что с того? Любовь Торина ещё никогда не была так глубока и крепка. Оставшись с Бильбо, он сделал единственно возможный выбор. Да, пусть ни в чьей власти вернуть назад потерянные годы. Но краткость подаренного им времени делала каждую минуту вдвое драгоценнее. С невероятным облегчением и радостью Торин и Фродо день ото дня замечали, как к Бильбо возвращаются хорошее самочувствие и силы. Он даже выглядел помолодевшим. С гордостью и каким-то сладко-тянущим чувством в груди Торин думал о том, что причиной этому – не только исцеление от пагубной власти Кольца, но и долгожданное обретённое счастье. Фродо и сам расцветал на глазах. Торин не узнавал в нём бледного грустного полурослика, который некогда пришёл ему на выручку в смауговой пещере. Фродо наполнял дом своей юношеской кипучей жизнерадостностью, и когда, вернувшись из города с корзинкой покупок, разрумяненный ветром и весельем, он звонким голосом пересказывал услышанные на рынке новости и забавные сплетни – Торину, глядя на него, легко было понять, почему Бильбо так его любил. - Он славный паренёк, - сказал он как-то раз после обеда, в саду, пока Фродо под пристальным и одобрительным руководством дяди выбирал цветы для нового букета. – Ты хорошо его воспитал. - С первым не могу не согласиться, - улыбнулся Бильбо. – Только моей заслуги в этом немного. Мне случалось присматривать за Фродо, когда он был малышом, но жить со мной он стал, когда уже почти вырос. Он оценивающе посмотрел на вырытую в разрыхлённой грядке бороздку, удовлетворённо кивнул и отложил в сторону плоскую маленькую лопаточку. Торин подал ему влажную тряпочку, завёрнутыми в которую, дожидаясь своего часа, прогревались на солнце семена. Кажется, это была морковка. Любовь полуросликов к возделыванию и выращиванию – и первостепенное место, отведённое в их укладе жизни всему с этим связанному – занимали почётную строчку в списке Вещей-к-Которым-хочешь-не-хочешь-а-надо-привыкнуть. Торин так много времени проводил с руками в земле по самые запястья, что начал сомневаться, сумеет ли когда-нибудь вычистить чёрную каёмку из-под ногтей и свести грязь, въевшуюся в подушечки пальцев и в твёрдую кожу мозолей. Он был прилежным учеником, а двое его хоббитов – терпеливыми и требовательными учителями. Он старался и делал успехи, хотя далеко не всё получалось так быстро, как ему того желалось. Не раз и не два он давал волю гневу, когда тоненький стебелёк ломался в несоразмерно сильно сжавших его пальцах, или когда от чересчур энергичного рывка не только злодейский сорняк, но и несколько соседних ни в чём не повинных растеньиц взлетали корешками вверх. Слыша сдавленные проклятия на кхуздуле, Бильбо и Фродо прятали улыбки – это не всегда им удавалось, но намерение было похвальным – а потом со всех рук кидались спасать что можно. По крайней мере, как обнаружилось со временем, вид зреющего на грядках урожая достаточно вознаграждал его усилия. А чувство удовлетворённого удовольствия, охватывающее, когда свежим росистым утром он спускался в сад, чтобы набрать пригоршню сладких зелёных стручков горошка или мисочку душистой земляники, оказалось неожиданным и очень приятным. Сложнее обстояло с тем, чтобы разобраться в тонкостях ухода за цветочными клумбами и искусстве составления букетов. Пристрастие к этому занятию, судя по всему, не в меньшей степени было у хоббитов в крови, и относились они к нему с величайшей, граничившей с благоговением серьёзностью. Не то чтобы Торину не нравились цветы. Он находил их красивыми – а понимать толк в красоте никого из гномов не нужно было учить, – и благодаря им их дом всегда был наполнен нежным ароматом. Но какой прок тратить столько усилий, чтобы вырастить что-то, что нельзя положить в суп или приправить жаркое? И что, к тому же – неважно, на клумбе или сорванным в вазочке, – завянет самое большее через неделю? То ли дело – гранить самоцветы, не теряющие блеска со временем, или выковать оружие, которое и столетия спустя сможет верно послужить потомкам! В Валмаре, конечно, тоже был кузнец. Эльф-кузнец. Когда-нибудь Торин скрутит узлом самолюбие, наберётся решимости и сходит к нему. Но не сейчас. Пока же новая жизнь потихоньку входила в русло. Долгие прогулки, мелодии арфы, тихий уют, утренние туманы над морем и разомлевший на солнце, исходящий медовыми ароматами сад, и общество двух его Бэггинсов – да, Торин мог бы сказать, что он счастлив. А если порой ему снились величавые каменные арки, звон молотов в кузнях и голос отца, если ещё болела незажившая рана – об этом не обязательно было знать никому, кроме него. *** Однажды утром – прошло уже несколько месяцев с тех пор, как они вернулись в домик у моря – все трое собрались на кухне. Солнце чертило по полу косые полосы, залетавший в открытое окно ветерок шевелил лёгкую занавеску, а воздух казался съедобным от запаха сладкой горячей сдобы и пряностей. Творилось священнодействие. С неукоснительным соблюдением ритуала всех маленьких тайных хитростей Бильбо пёк знаменитое сахарное печенье по рецепту своей матушки. Торин, в одной рубахе с завёрнутыми до локтей рукавами, налегал на скалку. В последнее время Бильбо стало трудно самому раскатывать тесто, руки быстро уставали и начинали дрожать, так что помощь величиной в одну немаленькую гномью силу приходилась более чем кстати. Фродо под благовидным предлогом «мало ли, вдруг надо будет чем помочь, а я тут как тут» примостился с книгой на коленях в уголке. Пользуясь дядюшкиной снисходительностью, он уже успел вдоволь напробоваться содержимым недавно извлечённого из печи первого противня и теперь наблюдал, как аккуратные ряды пока ещё белых мягких треугольничков постепенно увеличиваются на втором. Позже Торин не смог бы ответить, что именно тогда подтолкнуло его заговорить. Доброе домашнее тепло маленькой кухни, яркий радостный свет, озерца и островки солнца, дрожащие на побелённой стене… или пятнышко муки, так забавно и мило испачкавшее Бильбо самый кончик носа? - Выходи за меня, - сказал Торин. Рука Бильбо, опускавшая на готовое тесто треугольную железную формочку, замерла. Раздался придушенный звук – это Фродо подавился печеньем. Он раскашлялся, пытаясь прикрыть рот и размазывая по щекам крошки, вскочил со стула – книга упала на пол и закрылась с громким «хлоп!» – пробубнил что-то неразборчивое, красный как помидор, и бросился из кухни в сад. - Пожалуйста, Торин, обещай, что не убьёшь его. У меня только один племянник. Торин протянул руку и сжал ладонь Бильбо в своей. Крошечное облачко муки взлетело в воздух. - Я долго желал того, чтобы мы соединились. Бильбо искоса поглядел на него: - Ты в могилу меня вогнать задумал? Меня ж удар хватит в первую брачную ночь! К своему ужасу, Торин почувствовал, как щёки предательски наливаются жаром. - Это не… я не в этом смысле! Бильбо расхохотался. Торин опустил голову. Что ж, должно быть, он и впрямь выглядит презабавно. - Не шути так. Одна простая церемония – вот всё, чего я хочу. Скромно, без всякой пышности. Даже гостей не надо, кроме Фродо и волшебника. Уж он-то по любому нас в покое не оставит. Чтобы я… чтобы я мог открыто звать тебя своим, и прожить оставшееся нам время вместе без упрёков и сожалений. Неужели тебе так трудно подарить мне это? Полная теплоты улыбка Бильбо была лучшим лекарством для его раненой гордости. - Ох, Торин. Я всегда подозревал, что ты скрытый романтик. Он шутливо дёрнул Торина за косичку. - Не хмурься. От твоего взгляда сейчас стол задымится. Подумай лучше, что про нас станут болтать. «И как старая развалина Бэггинс ухитрился заполучить себе в женихи этого молодого красавца? Приворожил, не иначе?» Засмеют же! И поделом. Торин фыркнул: - Не говори глупостей. Я старше тебя. Бильбо слабо покачал головой и снова взялся за формочку. - Давай обсудим это позже. - Бильбо… В улыбке Бильбо притаилось горе. - Позже, Торин. ________________________________________ ФРОДО ________________________________________ Год прошёл, начался следующий, и всё было благополучно в домике у моря. Не все приключения оканчиваются плохо – теперь Фродо мог с этим согласиться. Перед тем, как по своему обыкновению исчезнуть один Эру знает куда, Гэндальф оставил на письменном столе стопку новой похрустывающей бумаги и пузатую фарфоровую чернильницу с узким горлышком. Не требовалось строить догадки, чтобы уразуметь намёк, стоявший за этим подарком. Фродо и сам думал о том, чтобы записать свою последнюю повесть, рассказать об опасностях и диковинах Неумирающих Земель, о величии и милости Владык Арды, и о воссоединении друзей, помехой которому в этом полном чудес краю не стала даже смерть, разлучившая их много лет назад. Он непременно покажет свою книгу Сэму, решил он, когда придёт время, и они снова встретятся. С дорогой памяткой о пережитом в путешествии – бирюзой, подарком Ниенны-Целительницы – он почти не расставался. Один мастер-ювелир в Валмаре с радостью согласился оправить камень в серебро и изготовить для него красивую и крепкую цепочку. Тяжёлая подвеска пряталась у Фродо на груди, под одеждой, греясь его теплом – вечное напоминание и благодарность. Таким странным поначалу казалось то, что их теперь не двое, а трое. Фродо не привык, чтобы кто-то помогал ему в заботах о Бильбо, или чтобы дядюшкино внимание доставалось кому-то ещё, кроме него. Шаткое, неуверенное начало новой жизни, когда идёшь словно на цыпочках, опасаясь ненароком задеть или уязвить другого. Им с Торином пришлось приноравливаться и притираться, а Бильбо – чутко следить за тем, чтобы ни один из двоих не чувствовал себя обделённым его любовью. Фродо заметил, что Торин старается не вторгаться в тот круг обязанностей и дел, который в их нехитром хозяйстве Фродо считал своим, и был ему за это признателен. В конце концов, каждый нашёл своё место в их маленькой семье. Поразительно, с какой ошеломляющей нежностью Торин относился к Бильбо. Могучий суровый гном едва не пылинки с него сдувал, и Фродо только диву давался. Конечно, не обходилось и без ссор – и как иначе, думал Фродо, если сталкивались два таких разных, сильных и независимых характера, каждый по-своему вспыльчивых и упрямых? Эти ссоры утихали быстро, как летняя гроза. Торин и Бильбо любили друг друга, чтобы это понять, достаточно было один раз поглядеть на них вместе. Бильбо был давно не в том возрасте, когда позволительно задумываться о свадьбах. Торин же, по какой-то неясной Фродо причине, продолжал настаивать на церемонии с обменом клятвами. После того первого раза он спрашивал снова и снова – на кухне за чаем, в саду, поздним вечером у камина – и каждый раз Бильбо улыбался ласково и грустно, повторял Торину, что любит его, и говорил «нет». Что заставляло дядю так поступать? – гадал Фродо. Каждый новый отказ задевал и печалил Торина, и Бильбо самому было от этого больно. Но не так-то просто переупрямить гнома! Торин не позволял себе падать духом, и всё повторялось заново. Фродо наблюдал, как между ними разворачивается этот удивительный непонятный поединок, или игра, правила и смысл которой ускользали от него – и приходил к выводу, что, возможно, и хорошо, что он не испытал на себе, каково это – быть влюблённым в кого-то. Время, свободное от помощи Бильбо по саду и прогулок, Торин проводил во дворике, или сидя на крыльце, с ножом и кленовым брусочком, что-то вырезая и выстругивая. Как он сам однажды объяснил Фродо, он плоховато ладил с деревом – и действительно, его первые неудачные опыты лучше всего годились прямиком в печку. Но, по крайней мере, это было что-то, что помогало ему занять руки, не уходя далеко от дома – и, как подозревал Фродо, отвлечь себя от мыслей об эльфийской кузнице в Валмаре. С упорством, делавшим честь всему гномьему роду, Торин не сдавался. Постепенно его попытки потеряли ученическую неуклюжесть, и спустя какое-то время деревянные миски стояли на полочках в кухне, ковшики с гнутыми ручками висели на гвоздиках, а на комоде в комнате у Фродо рядком выстроились шкатулочки для украшений с резным угловатым узором на крышках. Если бы у него ещё были украшения, которые он мог бы туда складывать! Бильбо всё это страшно забавляло. Зато, если требовалось что-нибудь подправить или починить, Торину не было равных. Годы странствий по людским селениям в поисках заработка превратили его в мастера на все руки. Когда люди узнают, что забредший в их деревушку гном может не только подковать лошадь и выковать новое лезвие для серпа, но и подлатать начавшую протекать крышу или подпереть покосившийся забор, это прибавляет им охоты – впрочем, ненамного, как презрительно заметил Торин – расстаться с их деньгами. Жизнь потихоньку шла своим чередом, Фродо писал книгу, Торин столярничал, мастерил что-то, Бильбо возился в саду. Фродо замечал иногда, как Торин подолгу смотрит в сторону моря. Задумчивое, далёкое выражение на его лице в эти минуты отзывалось в лад собственной тоске Фродо по друзьям, покинутым в Средиземье, и он понимал Торина лучше, чем кто бы то ни было. Фродо ни разу не заговаривал с ним об этом. У них часто бывали гости. Торин смирял свой нрав в присутствии эльфийских друзей Бильбо – хотя и не мог принудить себя к любезности, – был вежлив с Элрондом, а к Тауриэль, приходившей навестить Фродо, даже явно проникся расположением. Однажды утром Фродо застал их за оживлённой беседой – оба с увлечением спорили о самом лучшем и быстром способе обезглавить орка. Фродо не всё время проводил в уединении. Часто они с Тауриэль уходили в лес, поупражняться в стрельбе из лука, он оставался обедать в городе, с Элрондом и его сыновьями, или сопровождал Владычицу Галадриэль в её прогулках по Садам Лориена. Бывая в Валмаре, он знакомился с друзьями и соседями Элронда, заходил на рынок, заговаривал с незнакомцами на улицах. Раньше он почти неосознанно отгораживал себя от всего этого, вёл себя так, будто он здесь гость, не желающий беспокоить хозяев и вторгаться в заведённый порядок жизни. То, что произошло с ним в путешествии, помогло ему осознать, что – хочет он того или нет – этот эльфийский край отныне станет ему домом. А значит – пора учиться чувствовать себя как дома! И, возможно, этот новый дом останется всегда таким, каков он есть, неподвластный расстоянию и бегу времени. Быть может, здесь, в этой бесконечно меняющейся и в то же время неизменной земле, где время соприкасается с вечностью, Фродо сможет вернуться из путешествия – и его встретит цветущий сад, деревья, клонящие ветви на черепичную кровлю, запах свежего печенья из кухни, дядюшкины объятия и скупая улыбка хмурого гномьего короля, которого он тоже полюбил. И быть может, если судьба будет к нему благосклонна, именно здесь он проживёт счастливым до тех пор, пока не исполнится срок, и госпожа Йаванна не призовёт его в Луга. Заманчивая, греющая сердце мечта. Фродо не расставался с ней, и в глубине души начал верить, что она готова была исполниться. Валмар давно перестал быть чужим, со многими он подружился, многие стали ему дороги, и маленький домик у берега бухты ждал его, когда бы он ни возвратился. Судьба улыбалась ему, и он был счастлив. А потом пришла Зелёная Владычица. Но она явилась не к нему. *** Хриплый, полный ужаса крик разбудил Фродо посреди ночи. Подскочив от испуга и неожиданности, он чуть не упал с кровати. Сердце забилось как запертый в клетку зверёк, он дико заозирался, ища подстерегающую в темноте опасность, затаившегося врага, готового броситься на него, занося обнажённый клинок – и тут пинком распахнутая дверь ударилась о стену. На пороге стоял Торин. Он был босиком, в одной ночной рубашке со сбившимся на плечо воротом. Спутанные волосы падали ему на лицо, грудь вздымалась от загнанного, шумного как кузнечный мех дыхания. Вот оно. У Фродо внутри что-то словно до предела натянулось и лопнуло, ухнуло куда-то в пустоту, оставив после себя глухую боль. Он не глядя, путаясь в рукавах, набросил на себя халат, схватил сумочку с лекарскими принадлежностями – она зацепилась ремешком за спинку стула, стул с грохотом свалился на пол – и выбежал в коридор. Торин спешил следом за ним. На огромной постели, утопая в пуховом облаке подушек, Бильбо казался таким маленьким. Его бил озноб, на обескровленном изжёлта-сером лице тускло блестели капли пота, дрожащие руки прижимали к груди одеяло. Каждый хриплый вдох давался с трудом, на выдохе измождённое тело сотрясал кашель. Неверным, судорожным движением он повернул голову на подушке и посмотрел на Фродо – и за туманной пеленой страдания в его глазах промелькнуло выражение спокойного смирения. Фродо самому стало трудно дышать. Нет, нет, нет, пожалуйста, не надо. Ещё не время! Он забрался на кровать и взял руку Бильбо – кожа была горячей и словно восковой на ощупь. Торин стоял рядом и заглядывал ему через плечо. - Как давно это с ним? - Я не знаю, - с мучением выдавил Торин. – Я проснулся несколько минут назад. Он обошёл кровать и опустился на колени с другой стороны. Бережно отвёл слипшиеся от пота волосы, приложил ладонь Бильбо ко лбу. - Вечером он жаловался, что в комнате немного душно. Но жара не было. - Чаю… - между двумя прерывистыми болезненными вдохами прохрипел Бильбо. – Торин… Склонившийся над кроватью Торин выпрямился и вскочил на ноги как подброшенный пружиной – в других обстоятельствах это выглядело бы забавным. Дверь хлопнула, пламя светильничка пригнулось и заметалось. Тяжёлые шаги застучали по доскам, удаляясь по направлению к кухне. Долетело слабое позвякивание посуды. - Ещё что-нибудь? Что мне сделать? – не зная, куда от волнения деть руки, Фродо мял в пальцах и снова разглаживал краешек одеяла. – Где у тебя болит? Бильбо вдруг приподнялся и схватил Фродо за руку, сжал с неожиданной, яростной силой. - Присмотри за ним! – рывок обессилил его, он упал обратно на подушки, с трудом переводя дыхание, но не разжал пальцев. – Не давай ему сотворить какое-нибудь безрассудство, до тех пор, пока я не вернусь. - Дядюшка… - Нет, не надо! Не плачь, - Бильбо поднял другую руку к лицу Фродо и тыльной стороной ладони ласково погладил его по щеке. – Прощай, мой милый мальчик. О, если бы ты знал, как сильно мне будет недоставать тебя… Дядино лицо расплывалось перед ним от набегающих слёз. Фродо потёр глаза и зажмурился как можно крепче. Под веками немилосердно закололо. - Пожалуйста, - беспомощно начал он и умолк. Бильбо обхватил его за шею и легонько встряхнул. Фродо открыл глаза и увидел, что дядя улыбается слабой, пронзительно-светлой улыбкой. - Ну что ты, - прошептал Бильбо. – Я стар, и я очень, очень устал, Фродо. Госпожа пришла за мной, - улыбка соскользнула с губ, в глазах у него тоже блеснули слёзы, которым он не позволял пролиться. – Ничего не поделаешь. Мне пора. Фродо глубоко вдохнул, выдохнул и снова взял руки Бильбо в свои. Он держался за них, как за якорь. Принялся убеждать – не то Бильбо, не то себя: - Скоро мы увидимся снова! Мы все будем вместе: я, ты, и папа с мамой, и тётушка Беладонна, Сэм с Рози, Мерри и Пип… Бильбо медленно, печально покачал головой: - Нет, Фродо. Нет. – Его губы дрожали. – Ты добрый мальчик, а я… Прости меня. Прости за то, что был таким эгоистичным. - Дядя? О чём ты-… Быстрые тяжёлые шаги снова зазвучали в коридоре. Торин вернулся с чашкой в руках и тут же склонился над Бильбо. - Вот, Бильбо. Выпей. Бильбо сделал несколько глотков. Но даже такое небольшое усилие уже было запредельным для него. Он изнеможённо закрыл глаза и уронил голову на подушку. - Прости меня, - голос едва шелестел. – Я не хочу тебя покидать. Торин пылко прижал руку Бильбо к губам. Фродо положил голову дяде на грудь, вслушиваясь в неровные, спотыкающиеся удары сердца. Минуты медленно перетекали одна в другую, они тихо говорили с ним, смачивали горящий лоб прохладной водой. А потом сидели молча, пока Бильбо неосязаемо, неотвратимо ускользал, уходил всё дальше, из беспокойного, лихорадочного сна проваливаясь в глубокое бесчувственное забытье. Торин осторожно тронул Бильбо за плечо, провёл кончиками пальцев по щеке – тот не почувствовал, не отозвался. Торин поднял голову и встретился глазами с Фродо. Всё это время он крепился, чудовищным напряжением воли держал себя в руках. Но сейчас в его взгляде горело что-то исступлённое, почти безумное. - Если позвать Элронда, может быть, он мог бы… К горлу поднялся больной комок, запер внутри слова. Фродо покачал головой. Он понимал, что поворачивает клинок в обнажённой ране. Но если сама Госпожа пришла за Бильбо – значит, никакое эльфийское волшебство не в силах позвать его назад. Больше в эту ночь они не говорили. *** Утро занялось свежим и солнечным – а каким ему ещё здесь быть? Фродо стоял на крыльце, щурясь болевшими от слёз глазами на яркий свет, и смотрел на дорогу. Одинокая закутанная в плащ фигура приближалась со стороны города. Он узнал Тауриэль. Она была бледна, горе запечатлелось в тонких чертах. - Владыка Элронд скоро будет здесь, mellon nín, - заговорила она издали, торопясь к нему. – Мы проводим Бильбо со всеми почестями, которых он достоин, и песни о нём будут звучать в Валиноре до скончания Эпох. Мы скорбим вместе с тобой. Она легко взбежала на крыльцо. Тронула его за плечо кончиками пальцев: - Где Торин? - Внутри, - Фродо глубоко вздохнул и потёр глаза. – Молится над… над телом. Тауриэль взяла его за руку, и вдвоём они стояли на верхней ступеньке крыльца, не обмениваясь ни словом, словно несли караул. Из глубины дома доносился низкий голос Торина. Он вздымался и опадал, подобно волнам прилива, выводя скорбный стонущий напев. Фродо не знал кхуздула, разумеется, но этого и не требовалось, чтобы понять, о чём говорят чужие слова. У хоббитов были свои погребальные песни. В них близкие желали ушедшему гладкой дороги по семицветному радужному мосту на другую сторону неба, и просили Владычицу с улыбкой встретить его в Лугах. Фродо вспомнил сильный чистый голос Пиппина и подумал о том, как его друг, будь он здесь, спел бы последнее напутствие для Бильбо. Ожидание тянулось. Солнце поднялось уже высоко над морем, погребальный плач Торина смолк, и только тогда на ведущей к ограде тропинке показались ещё двое. Фродо едва не разрыдался от облегчения. Гэндальф обнял его крепко-крепко. Фродо что было силы вцепился пальцами в складки его плаща, вжался лицом в прохладную пахнущую табаком ткань и долго не хотел отпускать. Гэндальф не двигался и терпеливо ждал. Элронд прошёл мимо них в дом. Фродо забеспокоился – Владыка явно нарывался на неприятности и рисковал навлечь на себя всю бурю торинова гнева, если он вознамерился нарушить своим эльфийским присутствием гномий ритуал бдения над усопшим. Но нет, изнутри не раздалось ни возгласов, ни шума. Должно быть, горе слишком сильно оглушило Торина, не оставив места ничему другому. От этой мысли стало ещё тяжелее на сердце. По обычаю, готовить тело к погребальному костру было бы обязанностью Фродо. Но Фродо понял, что не найдёт в себе на это сил, не сможет прикоснуться к Бильбо, такому неподвижному, холодному и словно бы чужому. Без слова возражения, Торин пустил в комнату обоих эльфов и волшебника. Фродо содрогнулся, заглянув в его опустошённое лицо. Вдвоём они сели у погасшего очага и сидели молча, как будто в оцепенении, предоставив другим совершить всё, что надлежало. Бережно, почтительно Элронд и Тауриэль обмыли тело, обернули в тонкую льняную ткань. Положив ладонь на восковой бледный лоб, Гэндальф шептал последние слова благословения своему старому другу. Время от времени слеза медленно скатывалась у него по щеке. Он не смахивал её. - Мы понесли огромную потерю, - тихо, торжественно произнёс Элронд. Он опустил край савана на лицо Бильбо, склонился и запечатлел сквозь ткань прощальный поцелуй. – Покойся с миром, светлая душа, дитя Запада, неутомимый странник, друг Эльфов, и Людей, и Гномов! Сегодня ты обрёл свой вечный Дом. Всё с той же церемонной почтительностью Гэндальф поднял закутанное в саван тело. Фродо увидел, как рядом с ним Торин вздрогнул, напрягся – словно намереваясь вскочить, помешать, удержать! – как его могучие руки сжались в кулаки. Безотчётно он придвинулся ближе. Страшное мгновение минуло. Из груди Торина, сквозь стиснутые зубы, вырвался мучительный вздох, плечи поникли, руки бессильно упали на колени. Медленно ступая, Гэндальф вынес Бильбо из комнаты. Было решено, что погребение состоится по хоббичьему обряду. Не будет ни урны с прахом, ни гробницы – прах Бильбо вернётся к родительнице-земле, смешается с дремлющими в её чреве ещё не проросшими жизнями. В сумерках на высоком холме у берега, открытом вольному морскому ветру, загорелся костёр. Собралась толпа – Фродо показалось, что все эльфы Валмара, до единого, пришли проститься с Бильбо. Даже несмотря на притупившее все чувства горе, он не мог не испытать гордости, убеждаясь, как сильно его дядя был почитаем и любим. Когда костёр погас, и всё было закончено, Фродо – Торин и Гэндальф стояли позади него – на глазах у хранивших благоговейное молчание эльфов перевернул маленький серебряный сосуд, и горстку серого праха приняла добрая плодородная земля Валинора. Прощай, дядюшка. Горячие слёзы одна за другой, несдерживаемые, катились по щекам. Владычица Галадриэль, строгая и прекрасная в белоснежных одеждах, в длинном покрывале, спрятавшем золотое солнце волос, произнесла над могилой своё благословение. Пронзительная, тоскующая мелодия прощальной песни эльфов – слова памяти, слова любви – затрепетала, расправила крылья, как птица, и полетела вдаль, над волнами, к густеющему ночной синевой небу, навстречу встающей из моря луне.