***
И вовремя. Через минуту сюда вбежал, словно фурия, Рассул. Пот ручьём тёк с его широкого лба — очевидно, мужчина всё это время искал мальчиков и, разумеется, безрезультатно. Вслед за ним к пруду вышел молодой мейстер. Капитан стражи пребывал в неимоверной ярости, в то время как Эбберт лишь с иронией наблюдал за метаниями гискарца, будто уже знал, куда сбежали мальчики, но упорно не признавался коллеге. — Ну вот где искать этих паршивцев, а?! — Рассул обратился к северянину на валирийском. Чёрт побери! Что я скажу госпоже? Эбберт присел на скамью, ту самую, на которой сидели несколько минут назад Район и Калеб. Снисходительно поджав губы, он спокойно ответил: — Ты скажешь леди Делане, что произошло. — Легко тебе говорить, мейстер! C твоих занятий эти паршивцы-то не сбегали! Тебя-то они любят, а не насмехаются за спиной! — рявкнул Рассул. Жилы на его морщинистом лице подергивались от ярости. Эбберт отвёл от него взгляд: ему было неприятно находиться в обществе капитана стражи, и оттого ещё меньше хотелось говорить с этим человеком, которого он всем сердцем презирал за грубость, неотёсанность, недалёкость ума и ограниченность взглядов. Нельзя было сказать, что Рассул не замечал этого: он всё прекрасно видел и понимал, но менять что-либо в себе к сорока-шести годам не собирался. Неодобрительно покачав головой, он взглянул на Эбберта. Тот же сидел спокойно под старой ивой и перебирал чётки, подаренные ему леди Лаеной. Мужчина подошёл к молодому человеку и спросил: — Тебе настолько всё равно, Эбберт? Мейстер бросил беглый взгляд на гискарца. — Мне не всё равно, куда сбежали Калеб и Район. Но ты прав, мне абсолютно всё равно, что ты думаешь обо мне, Рассул. То, что ты не заслужил их уважения — не моя вина, а твоя. Как ты сам себя поставил, так и будут к тебе относиться. Если тебе опостылело такое отношение к себе, то, будь добр, сделать сам первый шаг к улучшению этих отношений, — закончив, северянин встал и направился в сторону дорожки, по которой сбежали мальчики. — А теперь извини, Рассул, я должен возвращаться к своим делам. Я и так потерял тут с тобой слишком много времени. Рассул ничего не сказал. Нахмурив брови, он бросил что-то несвязное в адрес мейстера, а затем направился в сторону дворца. Эбберт стоял на развилке дорог, провожая взглядом гискарца.***
— Мама, когда мне уже дадут посмотреть в зеркало? — не унималась Бесха. — Скоро, милая, дождись мейстера Алистера, — спокойно отвечала леди Делана.— Сначала он должен осмотреть твоё лицо. — Ох, мама, какие бы лекарства мне не дали, я не стану от этого красивее. — Не говори глупости, дочка. Ты для меня прекраснее всех на свете, — улыбнулась женщина. — Тогда бы тебя не волновали мои шрамы.***
В полдень мейстер Алистер, старший мейстер Тигриного Логова, должен был осмотреть лицо Бесхи. По настоянию леди Деланы, Алистер три дня работал над шрамами её дочери. Голова её была забинтована, поэтому служанкам было строго-настрого запрещено давать Бесхе смотреть в зеркало, хотя бывшая наёмница и не ждала увидеть что-то сверхъестественное в своём отражении. Она уже давно смирилась со своей внешностью и не надеялась в ней что-либо поменять. Тот факт, что леди Делана хотела что-то изменить в ней, не мог не удручать девушку: она думала, что мать примет её такой, какая она есть, но уже спустя несколько дней после их знакомства поняла, что Делана, дочь богатого господина, жена одного из влиятельнейших людей Эссоса, не видела другой жизни, кроме как жизни леди. Она была доброй, искренней, но и в меру надменной, брезгливой и эгоистичной. Женщина ужасалась от рассказов дочери о бойцовых ямах и наёмнической доле. Она не могла поверить, что её дочь, наследница самого Оскара Де Моралле, прошла через эту жестокую, мрачную и грязную жизнь. Наконец раздался слабый стук в дверь — пришёл мейстер Алистер. Делана соскочила с кресла и направилась быстрым шагом к двери. Бесха взглядом проводила мать, а затем осторожно дотронулась до своего лица. Колющая боль пронзила её кожу, словно кинжал, при одном лишь прикосновении. — Твою мать, — зарычала девушка. В дальней комнате её огромных покоев она услышала кряхтение старика. Через несколько минут (из-за своего старческого радикулита он довольно неспешно передвигался) Алистер зашел к молодой леди, окинул её внимательным взглядом, кивнул головой и что-то пробубнил себе под нос (это было его обычное поведение). — Как вы поживаете, миледи? — наконец он обратился к Бесхе, — Голова болит? — Учитывая, как Вы её мне перевязали, конечно, — буркнула недовольно девушка. В ответ старик лишь прокряхтел что-то несвязное. Ополоснув руки, он быстро подошёл к недовольной леди и начал аккуратно снимать повязки одну за другой. Закончив, старик указал сухой жилистой рукой на графин с водой и полотенце — девушка вытерла лицо. Затем мейстер ощупал её лицо своими тонкими, но крепкими пальцами. Каждое прикосновение для Бесхи было сравни порезу — настолько была сильная боль. Закончив осмотр, старик удовлетворенно кивнул головой, махнул рукой стоящим у двери служанкам, а затем вежливо обратился к девушке. — Вы готовы посмотреть на себя в зеркало, леди Бесха? Та равнодушно кивнула в ответ. В этот момент к ней с серебряным зеркалом подбежала девочка-наатийка, лет двенадцати отроду, служанка её дяди Мираза, привёзшего с собой из Нового Гиса человек пятнадцать слуг. — Aōha dārōñe, * — девочка подала зеркало своей госпоже. Глубоко вздохнув, Бесха взяла его из рук девочки и посмотрела в своё отражение. Но она не увидела в зеркале грубую, неказистую воительницу, чьё лицо изуродовала арена — она увидела красавицу с изумрудными, кошачьими глазами, с изящными, тонкими чертами лица. От её шрамов не осталось ни единого следа. Это было её настоящее лицо. Зеркало разбилось вдребезги: Бесха, шокированная от увиденного, случайно выпустила его из рук. В комнату вбежала Делана. Увидев бледную как смерть дочь, она приказала наатийке вынести осколки из её покоев, а затем подала знак мейстеру Алистеру — последний поспешил удалиться. Леди Де Моралле подошла к дочери и присела к ней на кровать. Они долго сидели молча, но наконец Бесха решила прервать гнетущее их обеих молчание. — Ты так этого хотела? — Что именно, милая? — переспросила Делана. — Тебе так важно, как я выгляжу, мама? — дочь посмотрела грустными глазами на свою мать. — Нет, что ты, милая… Просто ты уже взрослая девочка, и должна понять, что замуж со шрамами тебя никто не возьмёт… Бесха негодующе поглядела на Делану. — А мне никто не нужен, мама. Тот человек, который, я надеялась, смог бы принять меня такой, какая я есть, никогда не любил меня… Его сердце принадлежит другой, и какой бы теперь я ни являлась, этого не изменить… — девушка отвернулась от матери. — Только я не представляю себе жизни без него, а значит никогда не соглашусь отдать свою руку другому… потому что никто не заменит мне его. Не знаю, поймешь ли ты меня, мама, — закончив, девушка опустила голову. Делана внимательно слушала свою дочь, редкую на откровения. В её жизни была любовь, но любовь другая, возникшая в браке, однако чувства Бесхи были ей знакомы и понятны. Конечно она не знала, кто был тот самый он, о котором говорила девушка, но женская интуиция подсказывала ей, что это был непременно один из тех необычных людей, которые попадаются лишь раз в жизни. Наверняка он был храбр и дерзок, как дикий зверь: другой бы и не смог завоевать сердце её дочери. Скорее всего, он во многом был схож с её мужем, Оскаром, который, несмотря на исключительно благородное происхождение, и близко не был похож на своего гордого и надменного младшего брата, Мираза. Он был пылок и дик, он был волен в своих поступках, и никогда не боялся высказать всё, что думал по тому или иному поводу, крестьянину или королю — это было для него неважно. Он был странным, порой даже слишком странным, и, наверное, за это Делана и полюбила своего мужа. Бесха унаследовала многое от отца, но способность любить нежно и страстно одновременно перешла ей от матери, Делана это знала. Посчитав неправильным игнорировать чувства дочери, с которой ей было суждено расстаться на долгие и мучительные девятнадцать лет, Делана аккуратно спросила: — И кто же этот счастливец, которому удалось завоевать сердце моей маленькой тигрицы? — она подарила дочери свою нежную материнскую улыбку. Бесха смущённо посмотрела на мать: она и так сказала много лишнего, но удастся ли ей теперь что-либо скрыть от своей матери — это был большой вопрос. — Его… — девушка запнулась (она с трудом произнесла это имя), но затем, взяв себя в руки, всё же продолжила. — Его зовут Ашер… Ашер Форрестер. Делана округлила свои большие голубые глаза: — А он, часом, не брат Района? — Иначе как бы я встретила нашего сорванца? — Бесха издала тихий нервный смешок. Снова в комнате нависла гнетущая пауза. — Значит, он северянин, — печально вздохнула Делана. — Ты разочарована, мама, — поняла Бесха, но в её голосе не было ни нотки удивления, будто она ожидала услышать подобный ответ. Делана поджала губы. Определённо, девушка была права, но признаваться в этом она не считала нужным — сердце матери ей подсказывало, что она должна во всём поддерживать свою дочь, чтобы не потерять её снова, и, возможно, уже безвозвратно. — Скрывать не буду, мне было бы приятнее, будь он гискарцем. Сама, понимаешь, дочка, северяне — люди другой натуры, другой стихии, не такие, как мы. Но так уж, видимо, сложилось, что северяне на протяжении тридцати лет были тесно связаны с нашей семьёй… — Делана неожиданно замолчала. Очевидно, она хотела закончить разговор. Женщина быстро встала и два раза громко хлопнула в ладоши — тут же прибежала та самая наатийка, что несколько минут назад подавала зеркало её дочери. — Принеси платья, Ния. — Да, миледи, — протараторила девочка, и через мгновение уже стояла перед Деланой со стопкой из нескольких ярких платьев в руках. — Ungaya, Niya. Enkos, — Бесха улыбнулась девочке. Та, обрадовавшись возможности освободиться на некоторое время, с быстротой лани выбежала из покоев своей госпожи. Делана неодобрительно покачала головой. — Она служанка, Бесха. Более того, ты разговариваешь с ней на её языке! Право, это абсурд. Чтобы я так разговаривала со своими слугами! — А что в этом такого? Если я знаю язык, то почему бы мне на нём не изъясняться? — усмехнулась девушка. — Ты дочь лорда! — резко перебила её Делана. — Да, я дочь лорда, мама. — сквозь зубы проговорила Бесха. — Но ты не забывай, что я прожила жизнь среди рабов как одна из них. Я не собираюсь в одночасье становиться такой же госпожой, как и ты. — Довольно, дочка, — строго сказала женшина. — Боюсь, что если мы продолжим этот разговор, то поссоримся. Сама понимаешь, у нас, гискарцев, кровь горячая. Давай лучше будем выбирать тебе платья. На завтрашнем пиру ты должна выглядеть, — Делана неожиданно замолчала: она увидела, как Бесха, выпив из графина вина, проигнорировав бокал, вытерла рот шёлковым рукавом платья. — А потом подучим манеры… Девушка скривилась при словах «подучить» и «манеры», но послушно начала разбирать принесённые ей роскошные платья.***
Мире становилось всё хуже с каждым днём. Вдобавок к невыносимой тошноте и сильной раздражительности прибавилась ещё и морская болезнь. Девушка сидела как на иголках и молилась, чтобы корабль скорее приехал в Браавос. А вот её муж был весел: дела его шли в гору, на подходе был долгожданный наследник, намечалась очередная авантюра. Он и близко не понимал (впрочем, и не пытался понять), как тяжело было его молодой жене: наоборот, всячески отпускал колкие насмешки в её адрес. Моргрин прохаживался по роскошной каюте и насвистывал себе какую-то южную песню. Его жена лежала на кровати в сорочке и сафьяновом халате: волосы её были распущены. Наконец, Рикард остановился, взглянул в окошко, задумчиво почесал бороду, а потом, вновь оживившись, быстро направился к сундуку жены и достал (а точнее, выбросил) оттуда груду платьев. — Мы почти приехали, дорогая. Приведи себя в порядок, — сказав это, мужчина вышел из каюты. Но не успела дверь хлопнуть, как в каюту вбежала Алисия. — Миледи, милорд сказал помочь Вам с нарядом. — Да, да, будто я и сама не оденусь, — недовольно пробурчала Мира. — У вас столько прелестных платьев, миледи! — как всегда восторженно протараторила толстушка, надевая на Миру бирюзовое атласное платье. — Говорят, в Браавосе женщины даже плечи и спину оголяют! — По-моему так и на юге ходят, — безучастно ответила Мира. — Но это молодые незамужние девушки, миледи. А у них так даже замужние одеваются. Представляете, срам-то какой! — Срам не срам, а мы, кажется, останемся там надолго, — вздохнула молодая леди.***
Наконец корабль прибыл в Браавос, и Мира тут же заметила, как неохотно город принимал иноземцев. Если для браавосийцев была построена огромная и роскошная Пурпурная гавань, то иностранным судам была отведена небольшая мрачная и грязная Мусорная заводь. В одном лишь названии порта чувствовалось пренебрежительное отношение города к чужакам. Сначала девушке показалось, что моряки ошиблись, и они свернули не туда, но нет: повернув в противоположную сторону от яркой Пурпурной гавани, корабль остановился. Так прошло несколько часов, пока не завершилась таможенная проверка. На входе в Клетчатый порт — таможенный центр Браавоса — супругов ожидал лорд де Моралле. — Рикард, хвала богам, что вы с Вашей женой добрались благополучно! — молодой человек спешно обменялся рукопожатием с Рикардом и галантно поцеловал маленькую руку Миры. Вблизи она смогла разглядеть его лицо, так разительно отличавшееся от всех лиц, которые она видела за свою жизнь. Для молодой северянки он совсем не показался красавцем: вытянутые черты, угловатость носа, тонкие брови — ничего привлекательного не было в его внешности. Но между тем, что-то заставляло Миру задержать на нём взгляд — яркие, как у кошки, изумрудные глаза, пугающие и притягивающие одновременно. — Благодарю Вас, лорд Де Моралле, — ответил Рикард настолько омерзительно-фальшивым тоном, что заставил Натаниэля скривится, пускай слегка, но достаточно заметно, чтобы это увидела Мира. — Где Вы будете жить? — спросил гискарец. — В гостинице, лорд Натаниэль, правда с городом я едва ли знаком… — Значит, я поступил правильно, что заказал вам комнату, — улыбнулся Натаниэль. — Вы так щедры, лорд… — начал было Рикард, но его резко оборвал молодой гискарец, похлопав мужчину по плечу. — Во имя рогов Гарпии, мы же не при дворе, Рикард! Можно просто по имени! Более того, я терпеть не могу эти обращения: от них веет какой-то фальшивостью. Рикард опешил при таком заявлении молодого человека. — Но, позвольте, есть этикет… — В Вестеросе будете, вот там и обращайтесь так со своими лордами, — усмехнулся Натаниэль, — а я, как и мой отец, в обращении прост. — Как скажете… Натаниэль, — сказал Моргрин тем снисходительным тоном, каким взрослые обычно говорят с детьми, не желая мешать им предаваться наивным мечтаниям. Мира не слушала их. Её взгляд был устремлён вдаль. Был полдень, но серо-чёрные тучи собирались над Браавосом, волны неспокойно бились о водную гладь — всё предсказывало сильный шторм. Мир встречал новый, триста второй год…