Кривой Порог

Они стояли друг напротив друга невозможно короткий миг. Каждая жила в моём теле была натянута до того самого предела, за которым неминуемо следует оглушительный, беззвучный разрыв плоти, затем — обманчиво-тихое мгновение, в которое ты успеваешь подумать, что всё позади, и никакой боли не будет, и вот уже тело комкается в её руках — сильных, быстрых безжалостных, и ты сам больше не существуешь ни в одном из грядущих миров… Они стояли друг против друга, и я ждал. Ждал, когда он ударит её, раскричится в её холёное, а сейчас испуганное лицо, когда…когда он, Изнанка его побери, сделает хоть что-то из возможного здесь. Что-то, для чего он пришел сюда, что-то, для чего его сюда впустили. Изнанка не прощает слабости. Изнанка не дает шанса отступить и повернуть время вспять. Она всего лишь удерживает равновесие между теми, кто решил, что ему дозволено всё, и теми, кто подвернулся им на пути, исполненном высокомерия. Она не жаждет отмщения, но и не позволит пришедшему за ним уйти с пустыми руками. С чистыми, незапятнанными руками. Ради всего земного и небесного, чего же ты стоишь?! Изнанка покачнулась — предупреждая и подталкивая. Под ногами дрогнули плиты, будто бы заходили буграми твёрдые мышцы на спине огромного, раздраженного зверя. Он должен был ответить. Око за око, зуб за зуб — законы, согласно которым солнце выходило из-за туч или горизонта всякий день — придумывал не один из живущих. Не ему же было их нарушать. Ведь это проще простого — ударить того, кто предал тебя. Того, кто разрушил, отрезая путь назад, твой привычный, спасительный мирок, наполненный скукой и уютом, надёжный мирок, где ты вырос. Разрушил, отобрал, отбросил прочь. У тебя больше ничего нет, не надейся, даже не думай, не смей об этом вспоминать. Иди. Только иди, переставляя ноги, иди, падай, спотыкайся, ну же?! Отобрал. Похитил, уволок, растоптал. Растоптала. Всего тебя. Просто ударить, ну же! Разве это сопоставимо — просто оттолкнуть того, кто отнял у тебя всё? Не бойся защитить себя, мальчик. Не бойся сделать то, что сделал я много десятков лет назад. Не бойся отстоять себя, не бойся. Ты не вернешься домой — еще ни один не смог вернуться из земель Кривого Порога, но здесь ты сможешь быть собой. Просто быть. Просто быть, а не вспоминать каждое мгновение о том, как мечтал, как яростно желал счастья и о том, как у тебя его отобрали, а ты ничего не сказал в ответ. Я знаю. Я видел их. Тех растоптанных, собой же униженных мальчиков и девочек — когда-то свежих и юных в точности как ты, и сморщенных, беспомощных старцев — сейчас. Ты видел нищих, ютящихся в тёмных, щелястых закоулках нашего города, мальчик? Это они. Не смотри на них — сжавшись, точно в ожидании удара, они отведут взгляд. Трясущимися руками протянут тебе, не глядя в глаза, какую-нибудь безделицу, а может — жалкий букет из собранных позади города цветов — купи, дай денег. Я не нищий, видишь, я подарил тебе крохотную радость, которая засохнет, сухим шорохом развалится в твоих ладонях. Хочешь стать таким же? Я знаю, что нет. Ударь же её, ну! Ударь! Он стоит, не повинуясь моему мысленному крику. Стоит, опустив голову, и я вижу, как тает, истлевая, на его плечах королевская мантия, как обращаются в прах корона и тонкий поясной обруч, усыпанный драгоценными камнями. Где-то в глубине себя я знал, что он не ударит — не таков. Знал, а всё равно надеялся, глупо надеялся на его спасение. Но не я один знал. Знала и Изнанка. Мир вокруг потёк чернильно-масляными разводами, небо треснуло — бесшумно оседая на плечи мальчику, и куда-то в мгновение ока исчезло и поле, и королевский стол, за которым он играл в кости с наследным принцем, а я — прятался. Вот уже в мои ступни, в мягкие туфли впиваются острые камни морского побережья, и солёный ветер чайкой кричит мне в спину «Беги! Беги, покуда цел, беги, покуда можешь его спасти, веди, веди его на поверхность, прочь, прочь из Изнанки!» Я не успел — покачнулся, дёрнув руками, не устоял, едва ли не полетел лицом вниз, на острые, скользкие от морской воды камни, но чья-то сильная рука ухватила меня за с готовностью затрещавший на спине камзол. — Не разбей мои камни, я выкладывал их с особым тщанием, — весело произнёс голос у меня над ухом. Мальчик и принцесса статуями застыли рядом, глядя точно мне за спину. Обернулся и я. Он стоял передо мною, не сказать чтобы уж особенно высокий, но будто высеченный из единого куска скалы, одетый в черно-серое — просторную, с искусной вышивкой и шнуровкой на груди, рубашку и блестящие, точно камень у подножья морской скалы, черные штаны, единым целым слившиеся с точно такими же сапогами. Море вновь яростно ударилось о камни, заставляя меня вздрогнуть и покачнуться, переступить на месте, и Он рассмеялся — будто застучали мелкие камешки. — Сколько у меня гостей в этот час. Давно, давно я не принимал таких гостей, — в упор смотревший на меня его глаз казался крупной белой галькой с нарисованной на нём черной прожилкой точкой — единственный глаз, второй был закрыт черной перевязью, наискось идущей через лицо и лоб. Он посторонился, церемонно отводя назад руку, и уже без улыбки кивнул Принцессе, мальчику и мне — нам всем: — Добро пожаловать в мой дворец.