Глава 5
11 августа 2016 г. в 22:52
Стоило Санджи пошевелить хоть одним сломанным пальцем, как он содрогался от боли. Он не мог сделать даже простейших вещей, вроде застегнуть пуговицы, но всё ещё старался сохранить какие-то остатки самообладания. Один из углов своей крошечный камеры он приспособил под отхожее место, а сам проводил всё время в другом конце, откуда веяло свежим воздухом. С тех пор, как отец переломал ему все пальцы на руках, не прошло ещё и суток, но для Санджи это время показалось вечностью: боль не давала ему нормально заснуть, малейшее движение — и он просыпался. Затхлым воздухом почти невозможно дышать, от смрада некуда было деваться, а зажать нос Санджи не мог.
Миску с пригоревшей кашей кинули в клетку Санджи с такой силой, что она чуть не укатилась в отхожий угол. Есть было неудобно, вилки или ложки ему не дали, а зачерпывать еду сломанными пальцами, оказалось практически невозможно. Комки каши постоянно падали обратно в миску, из-за чего ел он долго, гораздо дольше часа. На этаже Санджи находился в одиночестве, так как никаких звуков, кроме стука капель и тех, что он сам издавал, слышно не было. Это угнетало, он не мог даже переброситься с кем-то и парой слов, выговориться и облегчить тем самым свои страдания. Единственное, что доставило Санджи хоть какое-то наслаждение — это несколько глотков чистой воды из кувшина.
Беспокойная полудрёма не приносила облегчения, после неё у Санджи раскалывалась голова, а затёкшее из-за долгой неподвижности тело совсем не хотело его слушаться. Сколько времени прошло с побега Зоро, Санджи точно сказать не мог, скорее всего, больше суток, и это единственное, что радовало его.
Очередного визита отца не пришлось ждать долго, он пришёл сразу после того, как один из молчаливых охранников забрал миску из-под каши.
— Как ты тут, Санджи? Пальцы болят, да? Ничего, это, считай, наименее страшное, что тебе предстоит пережить. Хотя ты можешь всё это быстро закончить, и ты знаешь, как.
Санджи молчал, отвечать смысла не было. Соглашаться на условия отца он не собирался, а давать отрицательный ответ равно провокации, которая может стоить ему жизни. В глубине души у Санджи всё ещё теплилась надежда, что Луффи и другие Мугивары придут и спасут его.
— Как же ты на меня похож, такой же упрямец. Ничего, думаю, следующая… кхм, процедура поубавит у тебя спеси.
Санджи застонал от боли: отец резким движением взял его за сломанные пальцы так, чтобы он не мог вырваться, и потянул за собой. Они вновь оказались в пыточной. Помещение не изменилось, никаких новых приспособлений, хотя тут и так было всё необходимое опытному палачу. Отец зафиксировал Санджи на плоском каменном столе при помощи многочисленных кожаных ремней, которые были прочнее металлических оков.
— Думаешь, твои мнимые устои действительно стоят того, что я собираюсь с тобой сделать? Подумай, Санджи. — И опять отец не услышал ответа на свой вопрос. — Действительно, ты ужасно похож на меня. Хотя я никогда не перечил отцу. Понимал, что семья для меня важнее друзей, которые зачастую так же надёжны, как погода на Гранд Лайн.
Нож — небольшой, убить таким затруднительно, но нанести многочисленные неприятные раны элементарно, — возник в руках Готье — отца Санджи. Удара не последовало, вместо этого отец разрезал то, что осталось от рубашки сына, тем самым оголив грудь и живот Санджи.
— Хочешь узнать, что я буду делать с тобой? Я отрежу этим ножом кусок плоти с твоего живота. Тебе повезло: он острый, и долго мучиться ты не будешь. Или будешь, рана-то заживёт не скоро, а медика со всем необходимым с тобой в одной камере нет. Ладно, я понял по выражению твоего лица, Санджи, что моя болтовня тебе уже надоела и тебе не терпится приступить к главному. Зря ты так, я же сознательно даю тебе время одуматься. Это же больно, да и к смерти может привести.
Первый глубокий и болезненный порез заставил забыть Санджи о сломанных пальцах и сжать их с такой силой, что он потерял чувствительность ко всему. Ему казалось, что всё это происходит не с ним, он абстрагировался от боли и наблюдал за всем как бы со стороны. Но это длилось всего несколько секунд, стоило немного разжать пальцы, как от боли его тело свело судорогой. Санджи чувствовал, как капля крови бежит по его боку вниз и падает на стол. На секунду все ощущения притупились и появились вновь почти сразу — Готье приступил к следующему надрезу. Санджи же, собрав всю свою волю, решил, что больше не позволит отцу услышать свои стоны. Он сжал губы так плотно, как смог, прикусив нижнюю губу до крови, хотя эта частичка боли казалась несущественной но фоне боли от свежего надреза и сжатых в кулаки переломанных пальцев. Страшный крик раздался по всему подземелью в тот самый миг, когда отец Санджи закончил делать четыре аккуратных надреза, и провёл ножом под кожей, отделяя её от тела, оголяя бешено сокращающиеся мышцы.
— Зато теперь ты знаешь, что чувствует животное, когда его заживо разделывает повар. Хотя это только начало, вот когда рана начнёт гноиться, тогда ты испытаешь истинные муки. Пока же я немного облегчу твои страдания, а то ещё сойдёшь с ума, а мне ты нужен в твёрдом уме, наша игра только начинается.
Санджи часто дышал, он только сейчас понял, что, пока пытался уйти от ножа отца, содрал кожу на лодыжках и запястьях до кровяных волдырей, некоторые из которых уже лопнули и сейчас зудели почти невыносимо. Укола Санджи не заметил, но вскоре ощутил его действие, когда меньше чем через минуту боль заметно стихла, а сердце забилось в груди быстрее прежнего. Казалось, ещё немного, и его хватит сердечный приступ. Если бы сейчас у Санджи были силы, он полез бы в драку, а так просто ограничился тем, что плюнул одному из слуг отца, отводившего его в камеру, прямо в лицо. Тот в ответ ничего не сделал, даже не вытер плевок, а просто закрыл дверь в камеру и ушёл. Санджи вновь остался один.
Непослушными пальцами Санджи обследовал рану, она была ужасной: сантиметров пятнадцать в длину и в половину от этого в ширину, кровоточащая, зудящая. Она словно горела изнутри, не давая забыть о боли даже на секунду. Укол адреналина (а это, без всяких сомнений, был именно он) притуплял все ощущения и Санджи понимал, что сейчас у него есть даже силы драться и бороться за свою жизнь и здоровье, но его эффект недолговечный, а значит, вскоре он ощутит всё сполна.
Санджи полулежал, прислонившись спиной к стене камеры, уснуть или провалиться в обморок он не мог, но и соображал с трудом. Уставшее измождённое тело, которое боролось за свою жизнь, не давало покоя. Санджи мог только считать удары собственного сердца, постоянно сбиваясь и начиная заново, зато так он понимал, что всё ещё жив, и значит, не всё для него потерянно.
В сон Санджи провалился много часов спустя, когда действие адреналина закончилось. За это время он стал противен сам себе. Санджи не смог встать, чтобы добраться до угла, служившим туалетом, и поэтому теперь он вынужден был валяться в смеси собственной крови и мочи. Ни одна из его ран не была перевязана даже лоскутами испорченной рубашки, Санджи просто не смог её снять и порвать. Если бы кто-то из его друзей увидел его сейчас, то не сразу бы узнал в этом человека своего боевого товарища, победившего не одну тысячу врагов. Сон Санджи напоминал глубокий обморок, он ничего не чувствовал и никакие сны не приходили к нему. Небольшая передышка перед будущими несчастьями.
Грубый, жёсткий и сильный удар в рёбра вывел Санджи из этого состояния на грани сна и обморока. Несколько теней закутанные в чёрные одежды склонились над ним, и каждая била его ногами. К этому нехитрому действию они добавляли отборные ругательства, но Санджи не слышал их после того, как один угодил ему прямо по свежей ране на животе. Он сжался в комок и старался не сойти с ума от боли и обречённости. Так продолжалось почти вечность. Санджи даже не сразу понял, что его больше не бьют, и он может улечься в полный рост. Сил двигаться почти не было, он потерял много крови, и сейчас даже сесть было для него подвигом. Он так и лежал, тяжело дыша, рана на животе подсохла и покрылась тонкой корочкой. Санджи ощущал, что она словно горит, пытаясь сжечь его изнутри. Очередную миску с едой поставили так, что Санджи не мог до неё дотянуться. И не хотел, отвратительный запах, стоявший в камере, всё равно вызовет рвоту, и тогда тут станет ещё более мерзко, чем сейчас.
Санджи всё равно накормили. Когда охранник пришёл за миской и увидел, что она полна, он насильно усадил Санджи и медленно скормил ему всё содержимое, и заставил выпить половину воды из кувшина и только после этого ушёл. Санджи понял, что его отец считает смерть от голода и обезвоживания слишком лёгкой. Он так и остался сидеть в той позе, в которой его оставили, обессиливший настолько, что даже не мог заснуть.
— Ещё цепляешься за жизнь. Молодец, настоящий Винсмоук, загнанный в угол, но не сломленный, — голос отца вывел Санджи из странного транса, в котором он находился. — Мне надо уехать на несколько дней, в любой момент ты можешь всё это закончить, просто согласившись на мои условия, помни об этом. И да, учти: наши маленькие развлечения только начались, не вздумай умирать.
Готье ушёл, так и не дождавшись ответа. Следующие дни Санджи почти не запомнил, только моменты пыток, перед которыми ему предусмотрительно вкалывали укол адреналина.
Обжигающий холод ледяной воды ненадолго вернул Санджи к жизни. Он захлёбывался, пытался выбраться наружу, но металлическая крышка сверху не давала ему этого сделать. Он извивался, бился; один особо сильный удар ноги даже оставил вмятину на металлическом коробе его ледяной ванны. Санджи жадно глотал воздух, когда его за волосы доставали из воды. Когда всё закончилось, он не помнил, но в итоге осталась только камера, избиения, кувшин с водой и каша, которую ему вновь скормили насильно.
Следующий проблеск сознания чуть не стоил Санджи рассудка. Кап. Кап. Кап. Вода медленно, капля за каплей, падала ему на макушку. Поначалу это не казалось Санджи страшным испытанием. Потом же он думал, что следующая капля станет последней в его жизни, голова раскалывалась, а вода продолжала капать. Кап. Кап. Кап. Безумие почти захватывало разум Санджи, он даже не мог кричать, так как сорвал голос. В те мгновения его не волновали ни сломанные пальцы, ни отрезанный лоскут кожи, ни сломанные во время побоев рёбра, ни стёртые в кровь запястья, он готов был выдержать ещё множество пыток, лишь бы капли прекратили капать. И когда он уже думал, что сошёл с ума и следующая капля станет последней, его освободили и кинули обратно в камеру, в кучу собственного дерьма.
Примерно через сутки Санджи вновь оказался на столе, где его отец вырезал ему кусок кожи, даже застывшие пятна крови всё ещё были на своих местах. Санджи охватило дежавю, всё повторялось. Неужели сейчас он лишится ещё одного лоскута кожи? Но, очевидно, у его отца хватало фантазии и после двух пыток водой, наступила очередь огня и металла. Раскошённый кусок металла, приблизился к Санджи так близко, что глаза слепило, а кожей он чувствовал адский жар. Сам момент клеймирования стёрся из памяти Санджи. Зато ощущение, когда хочется разорвать собственную грудь и избавиться от жара Санджи не покидало даже в камере, когда его вновь оставили валяться в собственных испражнениях.
Бичевание, которое последовало вскоре после клеймирования, Санджи пережил стойко. Его не заставили вставать с пола, а били прямо так, из-за чего удары были не таким уж и сильными, они не оставляли рваных ран, а только синяки. Возможно, бичом ему сломали ещё пару рёбер, но это не было так уж и важно, тело уже настолько привыкло к боли.
Последнюю пытку Санджи почти не помнил, только боль от раздробленных костей и крик, который принадлежал ему, хотя к тому моменту он думал, что больше никогда не издаст и звука. При помощи сложной и жёсткой конструкции его посадили на колени, а сверху положили несколько тяжёлых плит, поначалу они не причиняли сильной боли, но уже совсем скоро Санджи понял, что от его ног осталось только кровавое месиво.
Только мысль о том, что Санджи уже чувствовал дыхание смерти — это придавало ему надежду, осталось совсем немного. Он даже не заметил, что его волокут не обратно в камеру, а куда-то наверх.