Бессмысленно

− До свидания, − кричу я в ответ и, кладя трубку на аппарат, раскалываю ее надвое. Слезы ручьем бегут из глаз, а сердце так болит, словно его сжали в железных тисках. Сноу было мало забрать мою свободу. Он и так распоряжается моей жизнью, а теперь решил еще и телом. Впрочем, чего я ждала? Он ведь выдал меня замуж, а замужние женщины девственницами не ходят. Это просто Пит такой деликатный. Боже мой! Что же делать? Паника охватывает мое тело с пяток до макушки. Руки трясутся, из глаз начинают течь слезы. «Несправедливо, несправедливо, – шепчу я. – Унизительно, гнусно и гадко». Мало фальшивой любви, не хватило свадьбы, теперь я должна лечь в постель с тем, кого не люблю. С союзником! Чтобы защитить Прим и Гейла, придется сгореть в этом огне пошлости и стыда. Гейла могут убить, Сноу очень прозрачно намекнул на это. Не замечаю, как мои плечи начинают дрожать и сотрясаться, а из груди вырываются горькие и громкие рыдания. Это моя судьба? Злой рок смеется и издевается. – Китнисс, милая, что такое? – ласковые руки прижимают меня к груди и нежно гладят по голове. Смотрит на разломанную трубку и меняется в лице. – Кто звонил? Что-то с Прим? – Из Капитолия. Результаты анализов, – вру я. Не могу и не хочу ему сейчас что-то объяснять. – Ты больна? – в ужасе спрашивает он и встает передо мной на колени. – Нет. Хеймитч. Его состояние очень плохое, – продолжаю обманывать, не желая признаваться в том, что от нас требуют. – Ты из-за него так сильно расстроилась? – голос звучит подозрительно, потому что Пит мне ни капельки не верит. – Да, – специально кричу я, отчаянно пытаясь успокоиться. – Ты ведь тоже расстроился тогда. – О плохом нельзя думать, – говорит он. Врачи выпишут ему лекарство. А капитолийские таблетки творят чудеса. Успокойся. Я принесу тебе воды. «Принеси мне яду», – хочется прокричать мне, но это будет неправильно, потому что Пит ни в чем не виноват. – Вот держи, – он протягивает стакан, и я осушаю его залпом. – Это, правда, был не Сноу? – настороженно спрашивает Мелларк, а страшное имя вгоняет меня в ступор. Начинаю икать и плакать, уже без рыданий, потому что новая стадия истерики, которая вызвана ужасающим страхом, заставляет меня качаться из стороны в сторону. – Китнисс, тебе лучше прилечь. Я отнесу тебя в спальню, – муж с легкостью подхватывает меня на руки и, дойдя до моей комнаты, укладывает на кровать, и присаживается рядом, зачем-то начиная поглаживать мои бедро и колено. Его мягкие прикосновения вызывают во мне омерзительные ощущения. Измученный, взбудораженный рассудок зашкаливает и теряет ясность. – Ты, – кричу я, отползая к стене. – Ты! – чудовищная мысль того, что Пит может быть в сговоре с президентом начинает глодать меня изнутри. Я же не позволяю, вот он и решил. – Уходи. Уходи немедленно. – Китнисс, – он вскакивает, как от укуса змеи, и смотрит с мольбой. – Ты думаешь, я бы тебя в таком состоянии…? – Прочь. Прочь, – что есть силы ору я, снова начиная рыдать, а Пит, раздавленный моим поступком, уходит. Остаюсь одна в своей комнате, медленно прихожу в себя и успокаиваюсь. Осознание того, как нелепа мысль насчет сговора Пита и Сноу, обрушивается на меня на десятой минуте лежания. Зря я так. Бедный мой пекарь! Он же просто и бескорыстно любит, и ни в чем не виноват. Даже в том, что я должна спать с ним без всякого желания. Переворачиваюсь на бок и вытираю дурацкие слезы. Сноу меня сломал, все-таки сломал. Загнал в угол, потому что выхода нет. Мне придется делать то, что ничего кроме отвращения и стыда не вызывает. Придется отдаться тому, кого не люблю. Встаю и смотрю в зеркало: красные глаза, опухшее лицо, истерзанные губы, красные царапины от ногтей на шее и груди. Жаль себя и жаль Пита. Спускаюсь и нахожу его в гостиной, сидит на моем стуле пред разломанным телефоном, обхватив руками голову. Дышит тяжело: огорчился не меньше моего. – Пит, – сажусь с ним рядом и беру его за руку. – Прости, я не должна была. Не знаю, как вообще мне такое пришло в голову. − Расскажешь, что случилось? − он поворачивается ко мне лицом. – Может, смогу помочь. − Многое, − отвечаю я.- Много чего. Просто все разом навалилось, вот я и сорвалась. − Тебя тяготит жизнь со мной? − Нет, − обнимаю его за плечи, и он застенчиво прижимает меня к себе. – Ты тут не причем. − Надеюсь. Сходи завтра на охоту. − У нас закончилось мясо? − Нет, но лес всегда действует на тебя успокоительно. После него ты приходишь умиротворенной. − Хорошо. − Пойдем спать? − Пойдем, − сконфуженно отвечаю я, опуская ресницы. − Не бойся, я понял. Каждый в своей комнате. Мы желаем друг другу приятных снов и заходим в спальни. Без Пита спать будет тяжело, но с ним лежать будет еще хуже. Сноу все испортил. Мысли о противной обязанности не дают мне быстро уснуть, а ночные кошмары не позволяют сну быть долгим. Просыпаюсь на рассвете без всякой легкости и настроения, быстро ем, собираюсь и сбегаю из дома. Иду почти полтора часа неспешной походкой, продумывая каждый свой шаг. Хуже всего, что даже поделиться такой проблемой не с кем: с мамой мы далеки друг от друга, Прим еще маленькая, Эффи слишком глупая, и думает, что мы с Питом еще до свадьбы времени не теряли, Мадж придется посвящать во всю нашу историю, а она дочка мэра, так подставлять ее нельзя. Хеймитч дал бы хороший совет, он мне как отец в последнее время, да только сейчас он болеет, и трудно такое поведать сорокалетнему мужчине. Рассказать все Питу? Он, конечно, хочет, чтобы наш брак стал настоящим, но, наверное, мысль о том, что нам нужно будет исполнять супружеские обязанности, потому что так решил Сноу, его вряд ли порадует. Он и так многое терпит, зачем сваливать еще и этот груз? Как же быть тогда? − Кискисс? – родной голос заставляет вынырнуть из пучины тягостных раздумий и посмотреть на его хозяина. Я и забыла, что сегодня воскресенье. Ровно неделя прошла с нашего последнего разговора. − Здравствуй, Гейл. Как дела? − Все также. А у тебя, вижу, не очень. − Нормально. − Не ври. Я за километр вижу, что тебе тошно. Да и пекарь твой сегодня приходил. Принес ребятне пирожных, печенье и каких-то удивительно вкусных булок. Просил найти тебя и поговорить. Еле отыскал, давно так далеко не забиралась. − Хотела побыть одна. Без посторонних глаз. − Понятно. Охота не клеится? − Пока не очень. − Пойдем исправлять ситуацию. Вдвоем с Гейлом охотиться легче и веселее, чем одной. С Гейлом вообще все в два раза лучше. Быстро подстреливаем нескольких белок и двух бобров. До ягод еще далеко, коренья копать не хочется. Поворачиваем домой, но нас настигает крупный дождь, и мы спасаемся в домике у озера. − Сколько он продлится? – вздохнув, произношу я. − Погляди на небо. Серое, как твои глаза, даже маленькой полоски нет. Час, как минимум. За то потом будет радуга. Ты ведь любишь радугу? – Гейл улыбается красивой улыбкой. − Люблю. − Жаль, что только радугу. − Гейл, пожалуйста, - говорю я. – Не порти нашу дружбу. − Я не могу быть тебе просто другом, − признается он и вдруг впивается в мои уста со звериной неистовой силой. − Нет, не надо, − кричу я, сопротивляясь этой грубой железной хватке, отталкиваю его и вырываюсь. Меня пугает его бешенная животная страсть, и я медленно пячусь назад к самой стенке. Несколько секунд он выжидает, не идет за мной, а просто рассматривает мое лицо, словно пытается запечатлеть в памяти каждую черточку, но потом вдруг срывается с места и вновь заключает в объятия. Но на этот раз целует меня ласково, нежно и почти также трепетно как Пит, осторожно исследуя мой рот, проводит языком по зубам, медлит, словно спрашивает разрешение. Мое тело мягко отвечает на его бережные прикосновения, а сознание начинает долбить одна единственная шальная мысль: «Вот оно решение. Выход все-таки есть». Мама когда-то сказала, что переживают за тех, кого любят. Я постоянно беспокоюсь за Гейла, такого родного и необходимого. Неужели, я, правда, уже давно люблю его? Мужественные руки все крепче прижимают меня к себе, обнимают за талию, а податливые губы спускаются от подбородка к шее и покрывают ее легкими поцелуями. Я крепко прижимаюсь к нему, обнимаю за шею, глажу по щеке, зарываясь пальцами в волосы. Он тяжело дышит и шепчет: «Моя Кискисс». Жарко, и он каким-то образом понимает такое мое состояние, расстегивает молнию на отцовской куртке и с легкостью снимает ее с моих плеч. Мне почти удается проделать то же самое с его верхней одеждой, но внезапный рев планолета заставляет руки остановиться. Рассудок распадается на тысячу составляющих, мысли скатываются в клубок, и лишь одна маячит особенно ярко: «Планолет, Капитолий, Сноу…» Он все знает, потому что следит за мной. Президент не шутил, когда напомнил о встречах с Гейлом. Я погублю Хоторна, погублю нас обоих! − Нет, не хочу, − воплю я, отталкивая его в тот момент, когда он меньше всего ожидает. Паника, тяжелое дыхание и непонятно откуда взявшаяся дрожь мешают мне говорить. Заикаясь и коверкая простые фразы, все же говорю ему. – Так нельзя. Мы не должны. Я замужем, и Пит такого не заслуживает. − Ты хочешь, я чувствую, − шепчет он, снова приближаясь. − Нет, − вытягиваю руки вперед, отгораживаясь от него, и мысленно выстраиваю невидимую стену. – Мы друзья, забыл? − Я не могу быть тебе просто другом, − повторяет он ту же фразу. Замечаю в его глазах боль и непонимание, смешанное с досадой. − Это неправильно, − четко проговариваю я. − Мы будем жалеть потом, – подхватываю сумку с добычей и со всех ног бегу домой, наплевав на моросящий дождь. На обратный путь у меня уходит не более двадцати минут: я не останавливаюсь ни на секунду, боясь, что Гейл нагонит меня. На пороге дверей почти падаю, кашляю от нехватки воздуха, держусь то за безудержно колотящееся сердце, то за колющий правый бок. Вытираю подступившие слезы, восстанавливаю дыхание, стряхиваю с волос древесный мусор и не спеша отворяю дверь. Гостиная как всегда наполнена чарующими ароматами очередного вкуснейшего пирога. Сегодня он сладкий. – Уже вернулась? – Пит в слегка запачканном мукой фартуке встречает меня на пороге кухни. – Как охота? Ты промокла? – Неплохо. Высохну, – тихо отвечаю я, скидывая сапоги и протягивая ему охотничью сумку. Мелларк как всегда улыбается мне самой любящей и ласковой улыбкой, легко подхватывает добычу и вдруг роняет ее на пол. Радость из глаз пропадает в одно мгновение и сменяется грустью, он сглатывает и устремляет внимательный взгляд чуть ниже моего подбородка. – Что-то не так? – испуганно спрашиваю я, подойдя к нему ближе. – Нет, все как и раньше, – печально произносит он, поднимает сумку и отворачивается. – Переодевайся, Китнисс, и будем обедать. Быстро поднимаюсь в свою комнату, скидываю с себя всю одежду, принимаю душ и облачаюсь брюки и футболку. Подхожу к зеркалу и начинаю аккуратно расчесывать еще влажные волосы. Внезапно ярко фиолетовый след на левой половине шеи привлекает мое внимание. Расческа падает на пол, а вместе с ней и мое сердце, которое закрывает проход воздуха к легким. Гейл оставил на мне свою метку! И Пит заметил ее. Волна дикого стыда накрывает меня с ног до головы. Что же теперь делать, как смотреть ему после этого в глаза? Сажусь на кровать и обхватываю плечи руками, начиная обдумывать свое положение. Какое счастье, что прилетел планолет! Конечно, это был не «привет» от Сноу! Даже он не узнал бы так быстро… Страх быть пойманной уберег меня от ужасной ошибки. Накрываюсь с головой одеялом. Не выйду сегодня из комнаты – не могу. Чуть было не поддалась искушению… И все же не поддалась! Но Пит думает по-другому. Почему-то для меня вдруг становится очень важным, чтобы он узнал об этом, чтобы не считал меня порочной, опозоренной и замаранной. Встаю и гляжу на часы. Прошло почти два часа с тех пор, как я вернулась. Странно даже, что Пит не зовет меня, хотя после того что он видел, чего удивляться. Надеваю водолазку с глухим воротом, заплетаю привычную косу, внимательно оглядываю свою шею: не хочу, чтобы Пит снова что-то заметил. Спускаюсь почти бесшумно и сажусь за стол. Мой муж стоит, прислонившись, к окну. Я окликаю его, и через несколько секунд он присаживается рядом. Еда уже давно разложена по тарелкам, наверное, он все-таки ждал меня. Вкуснейшее, но почти холодное блюдо аппетита не вызывает, обедаем в гробовой тишине, даже не глядя друг на друга. Я не выдерживаю первой. – Ничего не было, – негромко исповедуюсь я своей тарелке, но Пит не произносит ни слова. – Ничего! – повышаю я голос и осмеливаюсь поднять глаза. – Разве я что-то спрашивал? – тихо говорит Мелларк. – Ты вправе поступать, как хочешь. – Я с ним не спала! – произношу громче, чем нужно, глядя прямо ему в глаза. – Знаю, – будничным тоном сообщает он, а потом, как бы, между прочим, добавляет. – Ты пришла без куртки? – Я забыла ее в лесу, – мямлю себе под нос, потому что вспоминаю, при каких обстоятельствах я ее оставила. Новая волна стыда заставляет меня стать красной как помидор. – Гейл принес ее и сказал, что это единственная часть твоей одежды, которую ему удалось снять, прежде чем ты его оттолкнула и убежала. Молчу и собираюсь с мыслями. Вглядываюсь в его бездонные глаза-озера и изо всех сил пытаюсь понять, о чем он думает? Не выдерживаю и спрашиваю: – Ты сможешь меня простить? – Не за что, – спокойно говорит он, и я замечаю, как правый уголок его губ ползет вверх, он почти готов улыбнуться. – Я рад, что у вас все закончилось несколькими поцелуями, значит, у меня все-таки есть шанс. Хотя, может быть, – он опускает взгляд. – Ты просто чувствуешь себя мне обязанной и как всегда отдаешь долг. Закрываю глаза и мысленно начинаю считать: первый – в лесу, второй и третий – на кухне у мамы, когда Гейл, чуть не умер от ударов плетьми. Три – сегодня. И еще три в шею. И того девять! Больше не будет, Пит, я тебе обещаю! Две недели мы занимаемся обычными делами, гуляем по Деревне Победителей, навещаем Хеймитча, гостим у родителей, смотрим вместе телевизор. На охоту я не хожу, слишком велик соблазн встречи с Гейлом. Пит на этот счет мне ничего не говорит, но каждый вечер провожает до порога моей комнаты, видимо, надеясь на приглашение, но я никак не могу перебороть себя и, поцеловав его в щеку и пожелав приятных снов, прячусь за дверьми спальни. Однако оставаясь одна, начинаю считать дни, и в тот момент мне кажется, что они летят с бешеной скоростью. Иногда среди ночи я просыпаюсь от жуткого вида кошмаров. Новые картинки, в которых я блуждаю в темноте, отчаянно пытаясь отыскать Гейла и Прим, истошно кричащих от боли, сводят меня с ума. Но Пит приходит ко мне, будит и подолгу сидит рядом, гладит по голове и шепчет что-то хорошее. Я не решаюсь попросить его остаться, и он уходит, как только я засыпаю. Порою совесть гложет меня, наказывая за то, что я вновь использую его, ничего не отдавая взамен. Я честно обещаю себе, что завтра все исправлю, но завтра вновь не могу решиться впустить его и рассказать об омерзительном приказе Сноу. Сегодня мне особенно тяжело. Я вижу во сне новую Жатву. На улице льет дождь, бесконечный проливной дождь, и у меня нет ничего, чтобы укрыться: ни зонта, ни плаща, ни крыши над головой. Сотни детей мокнут, стоя на улице, также как и я. На них тоненькая одежонка – завтра они все заболеют. Некоторые плачут, остальные смотрят на хрустальный шар с нездоровым трепетом. Небо сочувствует им всем. Эффи сначала достает бумажку из шара с мужскими именами, нарушив привычную традицию, заставляя меня подскочить от ужаса. – Гейл Хоторн, – бодрым голосом сообщает она и кидает в мою строну довольный взгляд. Красивый высокий брюнет с серыми глазами выходит вперед и решительно поднимается на сцену. – Нет, нет, – кричу я, порываясь бежать за ним, но тут поскользнувшись, падаю. – Гейла нельзя выбирать. Ему уже девятнадцать. Его время вышло. Он не может участвовать в играх, – горланю я, что есть силы, лежа на земле. – Да. Его время вышло, – отвечает мне противно грубый голос, а сцена у Дворца Правосудия за секунду превращается в поляну у Рога Изобилия. А вместо хрупкой пестро одетой Эффи я замечаю крупного, накаченного Катона, который держит мой лук, направленный прямо в сердце Хоторна. Но как же это может быть Катон, если я убила его почти год назад? – Все хорошо, Кискисс, – говорит Гейл и посылает мне прощальный поцелуй. – Я умираю не напрасно, за то тебе не пришлось спать с нелюбимым. – Пожалуйста, – шепчу я и чувствую, что дождь уже закончился, а лицо мое намокло от соленых и горьких слез. – Гейл… Стрела пронзает его насквозь. Моя стрела, выпущенная из моего лука. Мой лучший друг падает, а сильного и мощного Катона больше нет. Лук держу я и, заливаясь безудержным хохотом, говорю голосом Сноу. – Это Вы убили его, дорогая Китнисс. Вы! Только Вы. Просыпаюсь со слезами на глазах и радуюсь тому, что не кричала, а то бы Пит был уже здесь. Пит… Я погублю Гейла и Прим, если, наконец, не решусь. Сегодня или никогда! Выхожу из спальни на ватных ногах. Чувствую себя Русалочкой из сказки Андерсена – каждый шаг отдается болью в ногах, в голове, в сердце. Целых двенадцать шагов. Странно, обычно их меньше, просто сегодня они карликовые и неторопливые – в час по чайной ложке. Останавливаюсь около дверей и облокачиваюсь на стену. Где же ты, моя смелость?! Нет, пропала! Как же трудно! Пит замечательный, любящий, верный, добрый. Но когда заставляют что-либо делать против воли. ...Ужасно! Набираю в легкие побольше воздуха и стучу в дверь комнаты мужа. Захожу, не дождавшись ответа – боюсь дать себе даже секунду промедления. На широкой двухместной кровати мой Пекарь всегда один, не спит также как и я. – Китнисс, что-то случилось? – с тревогой в голосе и в глазах спрашивает он, вскакивая с постели и зажигая на тумбочке ночной светильник. На нем та же золотистая пижама, что была в нашу первую брачную ночь в Капитолии. – Ничего не случилось. Просто я пришла к тебе. Ты ведь мой муж. Небесно голубые глаза широко распахиваются от удивления, а брови ползут вверх до самых корней волос, он не верит своим ушам и изо всех сил вглядывается в мое лицо, пытаясь найти подвох. Но подвоха нет, я прямо смотрю на него и не отвожу взгляда. – Любимая, – шепчет он нежно. – Моя любимая! – берет меня за руку, подводит к краешку кровати и мягко усаживает на нее. Знаю, что мои руки холодны как лед: он греет их в своих ладонях, по очереди поднося к губам. – Уже и не надеялся, что ты когда-нибудь придешь, а сейчас так счастлив! Я так мечтал об этом! – Пит, ничего не говори. Не нужно, – глажу его по щеке со всей нежностью, на которую только способна, а он целует самую середину моей ладони и на несколько секунд прикрывает глаза от удовольствия. – Как скажешь, – проводит рукой по моим волосам и аккуратно поднимает за подбородок, заглядывая в глаза. – Значит, ты меня все-таки любишь? – спрашивает он с надеждой. Не могу так откровенно врать ему, но если раскрою истинные намерения своего прихода, он меня возненавидит, поэтому отвечаю ему поцелуем, стараясь сделать его нежным и настоящим. – Понятно, – шепчет он мне прямо в открытые губы, улыбаясь при этом. – Я все понял. Странно, – произносит он чуть позже, когда наши губы перестают быть единым целым. – Что странно? – переспрашиваю я, слегка испугавшись, что он обо всем догадался. – Странно целоваться с тобой вот так: наедине и без камер, – улыбаясь, произносит он. – Да уж, – соглашаюсь я. − Без камер намного легче. – И приятнее. В тысячу раз приятней. Без камер ты другая. Меня начинает медленно трясти, запас терпения и первоначальной, на несколько минут посетившей меня храбрости, пропадает. Душа уходит в пятки от того, что последует дальше за этим «приятно», но Пит не торопится, видимо, тоже слегка нервничает и, видимо, не знает с чего начать. – Нацелуемся сегодня вдоволь. Я бы тебя всю расцеловал, каждый сантиметр кожи. А завтра все остальное. – Нет, – вскрикиваю я и слышу, как жалобно звучит мой голос. – Одних поцелуев мало, – завтра придти к нему у меня уже выдержки не хватит. Он широко распахивает глаза и смотрит с ужасающим душу удивлением. Вот я и попалась! Осознав, что только, что сказала, краснею как рак и закрываю лицо руками. – Прости, я не это хотела сказать. Соблазнительница из меня никакая. Если ты так хочешь, то…– не могу договорить, и чувствую его руки на своих плечах. Он бережно прижимает мою голову к своей груди и начинает ласково поглаживать по спине. – Солнышко ты мое! Я как ты. Ты, правда, этого хочешь? – Хочу, – даю ему абсолютно честный ответ. Он аккуратно отстраняет меня от себя и легко усаживает к себе на колени. Непонятно почему, но меня это успокаивает, и на сердце даже становится чуточку легче. – Ты вся дрожишь. – Замерзла. – Я тебя согрею, обещаю, – шепчет он и целует за ушком, – Ты боишься? – Немного. – И я тоже, – говорит он, закидывая мои руки к себе на плечи, а свои закрепляя в замок у меня на талии. Очевидно, он списывает мои волнения и страхи на обычное состояние девственницы перед первым разом. Конечно, он абсолютно прав, только к этому комплексу чувств добавляется еще кое-что. – А ты почему? – искренне удивляюсь я. – Боюсь сделать что-то не так. Обидеть тебя, сделать больно. Я очень хочу сделать тебя счастливой. Я качаю головой, пытаясь отогнать его сомнения, чувство благодарности заполняет мою душу, а чувство скованности движений медленно проходит. – Помогай мне. – Как? – удивляюсь я. – Я совсем ничего не умею. – Говори, что нравится, а что нет. Так нам обоим будет легче. – Хорошо, я буду стараться, – обещаю я, опуская взгляд, а он начинает покрывать поцелуями мое лицо, уделяя особое внимание глазам и носу. Его левая рука осторожно скользит от талии к бедру и ягодицам, и отвратительное чувство, которое появляется при столкновении с чем-то новым, наполняет сознание. – Что-то не так? – муж мгновенно реагирует на мое изменившееся состояние. – Пит, а мы можем выключить свет? – робко спрашиваю я, схватив его за руку. – Конечно, любимая, – он оборачивается и выключает лампу, единственным источником света оставляя только полную яркую луну, заглядывающую на нас в открытое окно. – Ты, наверное, хотел посмотреть? – стеснительно начинаю я. – Ничего, – он крепче прижимает меня к себе, прокладывая дорожку из влажных поцелуев вдоль моей шеи. – Это ведь только первая ночь. Еще успею наглядеться. Не буду торопиться, постараюсь сделать все так, чтобы тебе понравилось. В этом весь Пит, всегда мои желания ставит выше своих. – Ты по-другому и не умеешь. – Я тебя так люблю, Китнисс, – говорит он, развязывая тесемки моей ночной рубашки, оголяя правое плечо и покрывая его поцелуями, под которыми моя жизнь разбивается вдребезги....