Бессмысленно

Вдох. Выдох. Вдох. Свежий глоток кислорода оживляет легкие и заставляет встрепенуться тело. Открываю глаза и совершаю неторопливые движения головой. Странные ни с чем несравнимые ощущения. Подключаю всю дремлющую во мне эрудицию, и понимаю, что лежу в нашем с Питом купе, переодетая в бежевую хлопчатобумажную пижаму и укрытая мягкой, приятно пахнущей цветами простыней. Правую руку неприятно саднит, внимательно присматриваюсь и замечаю воткнутую в вену иголку. Морщусь, потому что терпеть не могу посторонних предметов в своем теле. Поднимаю глаза к потолку и натыкаюсь взглядом на колбу с прозрачной булькающей жидкостью, которая соединена с иголкой в моей руке узенькой трубочкой. Капельница. Чудно. Пытаюсь встать, точнее, хотя бы приподнять корпус, но выходит из рук вон плохо. Оставляю жалкие попытки и падаю на подушки. Скверно, очень скверно. Слабость по-прежнему господствует над моими мышцами, зато живот уже почти не болит. Живот. Страшная мысль пронзает сознание. Ребенок. Боль и ужас. Кровь на простыне. Сердце начинает учащенно биться, а легкие отказываются дышать. Пересиливаю свой организм и кладу свободную руку на мягкое место под ребрами, пытаясь почувствовать, пусто там или все еще бьется жизнь? Замираю, жду и не чувствую ничего… Одинокая слезинка выкатывается из левого глаза. Ребенок, так любимый Питом, погиб. Мой ребенок, как Прим. Я опять все испортила. Снова. Не смогла сберечь то, что было так дорого, человеку, который всем сердцем любит меня. Закрываю глаза, пытаясь привести мысли в порядок. Не помню, что было. Крохотные кусочки обрываются, не желая складываться воедино. Кровь и мои крики. Бледное лицо Пита и плачущая Прим. Беготня Хеймитча и Гейла. Доктор в белом халате, осмотр и очень больной укол. Темнота. Тишина. Мое пробуждение… Утирая слезы, я снова пытаюсь встать. Безрезультатно: сил не хватает. Снова падаю на подушки, и замечаю полуоткрытую дверь. Кто-то решил поиздеваться или попытался позаботиться обо мне, чтобы не было душно, а, может, приходил совсем недавно, чтобы проведать, и слишком боялся разбудить. Чувства медленно возвращаются. Слух начинает улавливать отдаленные крики, которые становятся все громче. Наверное, они были и раньше, но воспаленное сознание отказывалось их слышать. Хеймитч, должно быть, как всегда напился и ругается с Эффи, потому что залил вином дорогую скатерть. Будь они прокляты! Пусть замолчат! Хотя бы сейчас… Где Пит? Почему он не со мной? Почему оставил меня именно сейчас? «Пит, Пит», − зову я и начинаю различать его свирепый вопль. Он кричит и осыпает ругательствами не менее разъяренного Гейла. – У нее чуть было не случился выкидыш, – кричит Пит, словно пытаясь воззвать к чьей-то совести, а я слушаю, боясь вздохнуть и поверить. – И если такое еще раз повторится, мы потеряем ребенка. – А ты за кого больше переживаешь, Мелларк? – доносится до меня обозленный голос Хоторна. – Я переживаю и защищаю свою семью, также сильно, как ты волнуешься и оберегаешь свою. Не слышал, что выкидыши могут привести к бесплодию, а иногда и вовсе заканчиваются летальным исходом? – Так ты, значит, решил ее к себе животом привязать, который растет по приказу Сноу, а высокопарные слова о Прим большого значения не имеют? – Знаешь, почему я вышел на парад с синяком в пол лица? Это Хеймитч учил меня жизни. Еще раз подобное скажешь и поедешь в колеснице с двумя фингалами, – четко проговаривая каждое слово, цедит мой муж, а я улыбаюсь, вспоминая чемпионат по борьбе в нашей школе. – Ну, рискни. Только Китнисс будет зубами за сестру сражаться, и если даже пластом ляжет – все равно от нее не отступится. – Я сейчас вам обоим накостыляю, – раздается грозный голос подвыпившего Хеймитча. – Иди отсюда, Гейл. Скажи Прим, что с сестрой все в порядке, и что она может зайти к ней: жить Китнисс будет, и толстеть тоже скоро начнет. Пускай малышка расскажет тебе про травы, а ты поучи ее метать ножи. Обоим польза будет. Через час придете в вагон-ресторан, и Пит прочитает вам лекцию о выживании и расскажет о чудесах камуфляжа. Расскажет, я сказал, – выделяет с помощью интонации последнее предложение ментор, а я слышу, как громко хлопает дверь. – Ну, и чего ты взъелся на него? Ему сейчас паршиво из-за игр, уверенности то поубавилось, и за солнышко наше он волнуется. – А мне сейчас легко? – теряя последние остатки терпения, восклицает Пит. – Ты думаешь, я не понимаю, что он чувствует? Я был в его шкуре, и даже тогда пытался заботиться о Китнисс. Я хорошо представляю, как ей плохо сейчас, потому что она не знает, как помочь Прим, и потому что она разрывается между ней и Гейлом. И по этой причине готова себя в гроб загнать. – А ты считаешь, что дома ей было бы легче? Здесь она будет с ними постоянно, сможет хоть как-то контролировать ситуацию. Она много знает и много умеет. Ее пребывание здесь имеет определенный смысл. Да и сейчас отправлять ее домой в таком состоянии будет совсем неразумно: тут, по крайней мере, будет постоянный надзор хороших врачей, а там ее обезумившая от горя мамаша только бы травками пичкала, − он замолкает на несколько секунд, а потом продолжает вновь. – Отстань от Гейла. Это ведь он позвал врача. Не может он желать зла ЕЕ ребенку. – Знаешь, что нужно делать при угрозе прерывания беременности? – восклицает мой муж уставшим голосом. − Постельный режим, полный покой, хорошее питание и абсолютное отсутствие стрессов. Что мы имеем? Китнисс постоянно прыгает и все проверяет. Она ничего не ест, ни на минуту не может оставить сестру и перестать нервничать. О каком покое может идти речь? – Ладно, поговорю я с ней. Что-нибудь придумаю, – миролюбивым тоном заканчивает Хеймитч. – Я так хотел, чтобы она забеременела, поэтому не предохранялся и был в ней до конца. Она не хотела детей, но этот ребенок соединил нас, сделал ближе друг к другу. И я боюсь, что если мы его потеряем, Китнисс опять отдалится. – Глупостей не говори. Даже до Хоторна дошло, что она тебя любит, и никуда не денется. – До Хоторна дошло. Эффи без умолку об этом трещит. Ты все знаешь и понимаешь, а мне она так и не сказала таких простых слов. Конечно, сейчас все по-другому. Китнисс переменилась, стала ласковой, заботливой, больше не бегает от меня и дарит свое тепло. Вижу, что теперь она ко мне испытывает не только чувство благодарности, но и еще что-то. Наверное, это и есть любовь, а открыто не признается, потому что ей нужно время, чтобы все осмыслить, но после двух неудачных попыток мне бы хотелось знать наверняка… Воспоминания снежной лавиной падают на мою голову. Вспоминаю тот вечер, когда сказала, что хочу его полюбить. Припоминаю все до мелочей. Пит остался спать в моей комнате, как много недель назад, и это казалось мне совершенно естественным. Мы болтали о нашем детстве, о том каким бывает лес на рассвете, и какие оттенки красного может принимать закат. Он обнимал меня за талию, скрестив руки на животе, и в его объятиях я снова начала чувствовать покой и умиротворение. Днем мы говорили о глазированных пирогах и баранине с черносливом, а следующую ночь провели в его спальне, долго споря о выборе комнаты, которую нужно превратить в детскую; потом Пит рассказал мне сказку про страну Оз, а мне тут же захотелось отправиться туда за сердцем для Сноу, храбростью для жителей нашего дистрикта и мудростью для себя. Утром мы сбежали в лес, и я показывала мужу съедобные растения, которых не было на играх и близко сидящих птиц, которых он не успел распугать. Мы сидели на пригорке и поедали еще теплый хлеб с козьим сыром, я разглядывала завитки из красных, синих и белых полос на печенье, которое Пит испек специально для меня, а когда подняла взгляд, он вдруг поцеловал меня неробко и боязливо, а властно прижимая к себе, так, как должен муж целовать жену. И мне не хотелось оттолкнуть его или увернуться, а за этим поцелуем последовал следующий и еще один, а нам все было мало. Вечером, держась за руки, мы поднялись в комнату для гостей, ту которую выбрали в качестве детской и, застелив небесно-голубое постельное белье с пушистыми белыми облаками, остались в ней. Он проникновенно смотрел на меня, словно чего-то ждал, и я, наконец, решилась, поцеловав его первой. Голод настиг меня на пятом поцелуе, и я отдалась своему мужу по собственному желанию, впервые почувствовав это перевоплощение стеснительного мальчика, боявшегося причинить боль мне или ребенку внутри меня, в страстного, но нежного любовника. Утром мы проспали рассвет и еще часа четыре после него. Долго смеялись и целовались в прихожей, пока Пит собирался на работу, а мне почему-то не хотелось его отпускать. − Неужели, у нас все-таки начался медовый месяц? – задумчиво спросил он и крепко прижал к себе, а я лишь кивнула головой, не в силах что-либо сказать и, чувствуя приятное тепло в сердце, будоражащее кровь и разливающееся с ней по жилам. По-видимому, тогда я в первый раз почувствовала, что полюбила и подумала, что он тоже это знает и чувствует. Он вернулся домой, едва пробило три часа дня. Довольный и с букетом ромашек. Тогда я решила, что он просто пораньше удрал с работы, а он вместо этого решил сломать систему. − Теперь я безработный, − с порога заявил мой любимый. – Мама обругала меня последними словами, сказав, что я дармоед и нахлебник, а я улыбался, как ненормальный, осознавая, что мне это совершенно не нужно. Сказал, что больше не буду печь у них в пекарне, а она заплакала, но не потому что ей было жаль расставаться со мной, а из-за потери бесплатной рабочей силы. Я дал ей денег, чтобы наняла двух толковых работников, и пообещал оплачивать их труд каждый месяц. − Ну, денег у нас вагон и маленькая тележка, но пекарня – твоя жизнь, − сказала я. − По праву она принадлежит Раю, потому что он старший. Моей бы она не стала никогда. Теперь меня это не беспокоит. У меня есть мои холсты, оборудованная кухня и ты. Я буду рисовать и печь хлеб и печенье для жителей Шлака – они редко могут позволить себе покупать что-то в пекарне. − Они никогда не возьмут хлеб просто так. − Значит, я буду брать символическую плату, а еще я хочу взять какого-нибудь смышленого мальчика в ученики, пусть еще одним сытым ребенком в Шлаке станет больше. – Тогда мы впервые задумались о Жатве, и том, что нам скоро придется надолго расстаться. Потом Пит испек бисквитный торт, а я позвала в гости Прим, маму и Хеймитча, мы вымазались в креме и съели все до последней крошки. Муж с трудом дождался их ухода и отнес меня наверх на руках. Заметив обжигающую страсть в его глазах, я поманила его в ванную комнату, в которой мы долго мылили друг друга ароматными капитолийскими пенами, касаясь самых потаенных мест, а потом занялись любовью. − Эй, солнышко, очнулась, значит, − прерывает мои мысли знакомый грубоватый голос. – Не смей говорить Питу, что проснулась одна. Скажем, что открыла глаза при мне, а то он мне никогда не простит того, что ты пришла в себя, когда никого не было рядом. Насилу четверть часа назад вытащил его из твоей обители и заставил заняться своими прямыми обязанностями ментора. − Когда мы с Питом ехали на игры, ты что-то не очень занимался своими прямыми обязанностями ментора, как-то больше пил и сыпал дурацкими шуточками, − язвлю я. − Времена поменялись, − сверкнув глазами, отвечает он. – Или на жизни Прим и Гейла тебе уже наплевать? Малышка около тебя всю ночь просидела, еле спать отправил. − Не наплевать, − со злобой вырывается у меня. – Я слышала ваш разговор с Питом о том, на кого нужно ставить. − Бывает, и я ошибаюсь, − с чувством произносит Хеймитч. – Только мне в конце поездки совсем не улыбается быть с тремя трупами и одним умалишенным. Хватает и меня, не совсем нормального, − я пытаюсь ему возразить, но он и рта не позволяет мне открыть. − Значит так, солнышко, − жестко говорит он, слегка прищурив глаза , и садится на стул, обхватив ногами спинку. − Я не Пит, и церемониться с твоей беременной психикой не собираюсь, потому что твое поведение уже порядком меня бесит. Не надоело быть эгоисткой, около которой все должны вертеться, словно планеты вокруг Солнца? Прекрати думать только о себе. − Это я думаю только о себе?! − моему возмущению нет предела – хочется отдубасить старого алкоголика с брюшком чем-то тяжелым и с тупыми гвоздями. − Думаешь? − с вызовом в глазах и голосе сообщает он. – Вообще-то мы с Питом и вдвоем можем справиться, но ты не даешь. Твой муж должен разрабатывать стратегии, подлизываться к спонсорам и давать советы трибутам, а он постоянно вынужден таскать тебе воду, лекарства и ананасы в шоколаде, потому что сама ты даже есть отказываешься. Прим вместо того, чтобы учиться выживать ставит тебе капельницы и заваривает ромашковые чаи, а Гейл еще больше всех ненавидит и даже не думает пытаться произвести хорошее впечатление на капитолийцев. − Не поеду домой! Я вам нужна, я слышала. − Хорошо, но будешь делать все, что я скажу. Будешь лежать в своей комнатке в Центре, принимать таблетки и не высовываться, пока врач или Пит не разрешат тебе ходить. На собрания так и быть пущу, но в зал не смей даже рыпаться. После того, как о твоей беременности станет известно, твою жертву оценят, слабой и болезненной тебе даже притворяться не придется. Можешь считать меня прожженным циником, но жалость к тебе, может существенно сыграть на руку Прим. − Договорились. Я принимаю твои условия, − соглашаюсь я, и мы скрепляем условия сделки рукопожатием. − Китнисс? – нежный голосок Прим действует на меня как бальзам на душу. – Я научилась ставить капельницы, и твою пора убирать, − ловко вынимает иглу и прикладывает ватный тампон. − Хеймитч уже рассказал о твоих успехах в медицине. Мне лучше. Как ты? – стараюсь успокоить ее ласковой улыбкой. − Эффи дала мне книгу о правильном разведении костров, а Гейл учил метать ножи, − она присаживается на краешек кровати. – Я очень благодарна тебе за то, что ты поехала вместе со мной, но я не хочу, чтобы ты рисковала собой ради меня и раньше. Ты подарила мне чудесное детство, надежду и любовь, но теперь ты должна заботиться о себе и о своем ребенке, − решительно заявляет она с непоколебимой уверенностью в глазах. − Не волнуйся. Я постараюсь беречь себя. Такого больше не повторится. Мы с Хеймитчем нашли компромисс, но и тебя я не могу оставить. Мы еще поборемся. − Ладно. Хватит, − прерывает нас Эбернети. – Мы уже скоро приедем. Пора переодеваться. Едва Хеймитч и Прим покидают меня, как в комнату влетает ошалелый Пит. Я глажу его по голове, а он переплетает свои пальцы с моими. − Все в порядке, − шепчу я. – Я знаю, ты испугался за нас. Мне тоже было страшно и горько, когда я на мгновение решила, что он умер. Кажется, я тоже полюбила его, полюбила вас обоих. − Неужели дождался?! – говорит он, словно не может поверить и срывает с моих губ поцелуй. − Все-таки нам стоит посетить страну Оз, − улыбается он, а я чувствую, как непросто дается ему эта улыбка. Через несколько минут приходит Гейл, смотрит на меня обреченным взглядом, интересуется моим здоровьем, молчит, хмурится и уходит, едва мы въезжаем в столицу. Поезд пребывает на станцию, замедляя ход. Пит выносит меня на перрон на руках, и дико довольные журналисты снимают нас даже больше, чем новоявленных трибутов. Машины, блеск и шик столицы, громкие овации и крики ряженных в перья вычурных капитолийцев. Все как всегда. Мне с Питом и Хеймитчем это уже порядком наскучило, а вот Прим глядит на выпирающую роскошь удивленными, восторженными и широко раскрытыми глазами. Ей, конечно, приходилось видеть мою расфуфыренную команду подготовки, гламурную Эффи и отличающегося тонким вкусом Цинну, но что такое пятеро человек, пусть даже разодетых в пух и прах, против нескольких сотен тысяч? Гейл бесится еще больше, то и дело, сжимая руки в кулаки. Его выводит из равновесия буквально все: от роскошного убранства зданий и улиц, до золотых с переливающимися на солнце камнями украшений на шее, руках и в ушах богатых жителей столицы. Прим, Гейла и Эффи высаживают у Центра Преображения. − Гейл, не потопи всех в своей злобе, − кричит ему вслед Хеймитч. – Стилисты, правда, хотят тебе помочь. – Прим, не все может понравиться, но потом ты будешь королевой. Мы втроем едем дальше, а когда заходим в Центр Тренировок, Хеймитч непонятно откуда тут же прикатывает инвалидное кресло для меня. Смотрю на кресло с ненавистью, но заметив испытывающий взгляд «старого дельца», позволяю Питу усадить себя в каталку. У самого входа в лифт замечаю как всегда спокойного и уверенного в себе Цинну. − Здравствуй, Китнисс, − говорит он с улыбкой и целует меня в щеку. – Сделаю все от меня зависящее, − шепчет он мне в самое ухо, и я знаю, что могу ему во всем довериться. – Пит, аукцион назначен на послезавтра. Пока ребята будут тренироваться, ты займешься делом. − Аукцион? − настороженно спрашиваю я. − Ты же просила продать платья и украшения. А я решил выставить картины. Благо, что успели погрузить в вагон. − Но они так дороги тебе. − Жизни близких мне людей гораздо дороже. Дорога на двенадцатый этаж становится на удивление быстрой и даже приятной. После такого огромного количества времени, проведенного здесь вычурный Пентхаус кажется почти родным. Кресло легко лавирует вдоль гостиной, а потом как по маслу заезжает во вторую менторскую спальню, которая пустует уже лет двадцать. Оказавшись в ней, зажмуриваю глаза от ослепительного великолепия. Что там какие-то комнаты трибутов? Она раза в три больше и напоминает отдельную гостиную с королевской ванной комнатой с джакузи. Повсюду кушетки, кресла и роскошный диван, покрытые шелком и бархатом. Столы, шкафы и стулья вырезаны из красного дерево. Хрустальная люстра с позолотой висит под самым потолком. На стенах, покрытых обоями приятного успокаивающего оттенка, развешаны картины известных художников. В основном на них изображена природа Панема, но портреты известных личностей, засветившихся на играх, тоже встречаются. Дорогие персиковые шторы прикрывают сверкающие чистотой окна, покрывало на огромной кровати в тон им так и зовет меня в свои объятия. − Постарайся отдохнуть, − шепчет Пит, укладывая меня на кровать. – Скоро придет сиделка. Она поможет тебе раздеться и проконтролирует твое самочувствие. Нам с Хеймитчем придется уйти, но вечером мы вернемся и вместе посмотрим парад по телевизору. − Он целует меня на прощание и выходит. В скорбном одиночестве я провожу больше пяти часов. Хмурая женщина лет сорока в белом халате и такой же шапочке заявляется в мою комнату минут через десять после ухода Мелларка. Она немногословна, ответственна и хорошо знает свое дело. Вытаскивает меня из брючного костюма, который на меня с таким трудом напялила Эффи и одевает в простую сорочку, снимает остатки вчерашней косметики и заставляет поесть, измеряет температуру и давление и осматривает мой живот. Своей жесткостью она напоминает мне Хеймитча, не удивлюсь, если узнаю, что это он ее нанял. − Завтра утром Вам нужно будет спуститься в мед отделение. Там сделают УЗИ и проведут еще один более тщательный осмотр, − дает мне таблетки и оставляет кувшин с водой. – Не вздумайте выходить из комнаты, − строго заканчивает она и покидает меня. Оставшееся время я сплю, смотрю старые фильмы по телевизору – плазме величиной с окно и читаю книги про беременность, которые принесла мне эта «милая женщина». − Это было феерично, − кричит восторженно Эффи с порога, а я так и слышу в ее голосе ликование. – Сногсшибательно! Великолепно! Трибуты из Дистрикта-12 опять самые популярные и все благодаря природной красоте и стараниям Цинны и Порции, разумеется. – Нет, даже не входите к ней, сначала смойте грим и переоденьтесь – иначе зрелище будет не то. − Китнисс, − звонкий голос моего Утенка заставляет мое сердце встрепенуться. – Я заварю тебе травяной сбор. − Наплюнь на него и иди ко мне, − зову я сестру. Через полчаса переодетые в простую одежду с влажными волосами и чистыми лицами все пятеро сидят у меня. Эффи чирикает о том, как сегодня все замечательно, и что Капитолий на расходы не поскупился. Прим внимательно осматривает декор спальни, а лицо у Гейла становится хмурым, как осенние тучи. − Да, именно поэтому люди в дистриктах голодают, а дети ни один десяток раз вносят свое имя за тессеры , − тихо произносит Пит, а Хоторн лишь сильнее сжимает кулаки и зубы. Я машу руками на эту парочку и посильнее прикрываюсь одеялом, старательно пряча полуголое тело от Хеймитча и старого друга. − Не переживай, − утешает меня Пит. – Одна европейская королева тоже встречала гостей в постели. Огромный телевизор включается сам собой. Цезарь Фликерман, скандирующий сам себе, одетый в яркий костюм цвета фуксия, такого же цвета парик и с такой же помадой на губах заставляет меня скривиться. − Дамы и Господа, − кричит он нечеловеческим голосом. – Прошу считать семьдесят пятые Голодные Игры открытыми. Сегодня нас ждет небывалое зрелище – парад трибутов. Прекрасные, сильные и отважные юноши и девушки заявят о себе в первый раз на открытии третьей Квартальной Бойни, которая просто не имеет права быть обычной. В первой – имена трибутов выбирали сами жители дистриктов, во второй – участников было в два раза больше, а сегодняшняя ознаменована кровью Победителей. Нет, мы не приносили их в жертвы, просто каждый сегодняшний трибут приходится кровным родственником какому-нибудь победителю: сыном, дочерью, внучкой, внуком, сестрой, братом, племянницей или кузеном. Имена многих из них мы запомнили еще с отрывков Жатв, но что такое Жатва рядом с таким грандиозным представлением? − Все, конечно, случайно попали, − иронично вставляет победитель пятидесятых игр, а у меня начинает сосать под ложечкой. − А вот и новый слоган, − произносит Пит. – Даже кровь Победителей не спасет вас от справедливости Капитолия. − Встречаем Дистрикт-1. Несравненные, − кричит Цезарь. Почти не смотрю на разодетых в изумруды, бриллианты и сапфиры красивую Рубину и безобразного Цезия. На закованных в кольчуги с копьями в руках Анику и Деймона. На украшенных лампочками, словно рождественская елка гирляндой, трибутов из третьего, на седьмых, переодетых деревьями, на десятых с телами коров и лицами людей. И вот они. − Дистрикт-12. Охваченные пламенем. Цинна, должно быть, продал душу дьяволу, чтобы создать такое, потому что теперь это не уголь в огне, теперь Прим и Гейл и есть огонь − всепоглощающее и уничтожающее всех на своем пути пламя. На них красно-черные одежды со сверкающими плащами, словно лавами вулканов, почти полное отсутствие макияжа и железные обручи, покрытые иссиня черной краской на руках и на голове, которые источают ярко-красные искры. Капитолийцы выкрикивают их имена, аплодируют и кидают цветы. Прим улыбается им мягкой улыбкой и подобно мне раздает воздушные поцелуи. Гейл молчалив, прекрасен и загадочен, точно скандинавский бог, смотрит на зрителей высокомерным и даже надменным взглядом, в котором вновь и вновь плещется беспощадный огонь ненависти, а губы лишь изредка изгибаются в кривой усмешке. Но недалеким, так сильно жаждущим зрелищ зевакам кажется потрясающим его точеный профиль, ироничная улыбка, накаченный обнаженный торс, сильные руки, в одной из которых он крепко и мягко держит маленькую ладошку моей сестры... − Пусть удача всегда будет на вашей стороне, − заканчивает Сноу, когда колесницы проезжают третий круг, а толпа рукоплещет ему, стоя. − Феерично, − опять восклицает Эффи и утирает слезу. − Очень хочется верить, что наше глобальное перевоплощение будет иметь хоть какой-то смысл, − говорит Гейл. − А не пойти ли нам спать? − зевнув, предлагает Хеймитч. − Завтра тренировки, − испуганный голос Прим заставляет мое тело сжаться в комочек, а на ее повеселевшем личике вновь проступает печаль. − Все будет хорошо, благодаря им ты станешь сильнее и выносливее, − шепчу я, крепко обнимая ее и желая приятных снов. – Слушайся инструкторов. Кошмары о их смерти вновь будят меня среди ночи, и Пит почти час укачивает меня как ребенка, прежде, чем я снова засыпаю. Утром мне не удается встретиться с Прим и Гейлом за завтраком, муж сразу увозит меня на осмотр. Уже известная мне доктор Брокс, к которой у меня смешанные чувства, говорит, что состояние стабилизировалось, но угроза все еще есть. Прописывает капельницы, какое - то безвредное для ребенка успокоительное, ежедневные встречи с сиделкой и полный покой. Почти весь день я провожу в компании мужа, который купает меня в джакузи, читает вслух о беременности в первом триместре, изучает и подписывает какие-то бумаги всячески пытается отвлечь меня от грустных мыслей. С Прим и Гейлом я встречаюсь только вечером. − Как прошел первый день? добродушно спрашивает Пит. − Много секций посетили? – волнуется Эффи. − Неплохо, − смущенно признается сестренка. − Я была в секции растений, и тренер меня очень хвалила, а еще я подружилась с Оливией. − Что за Оливия? – испуганно спрашиваю я. − Девочка из Дистрикта-3. − Это та, что упала в обморок, так и не дойдя до сцены, − поясняет Пит. − Класс! – рычит Хеймитч и выливает в себя полный стакан янтарной жидкости. − Прим, союзники – это хорошо, но Оливию лучше не надо, − присаживаясь к ней на диван, как можно спокойнее объясняет Пит. − Почему? – громко спрашивает мой Утенок, и в глазах у нее появляются слезы. – Потому что она слабая, и ее убьют одной из первых? У Хеймитча стакан выпадает из рук, Пит отворачивается и закрывает глаза, а я бы убежала, если б могла. − Да, – резко говорит Гейл. – Потому что она будет первой мишенью. − Но ведь Китнисс дружила с Рутой, которая спасла ей жизнь, когда профи загнали ее на дерево, − Пит хмурится, встает с дивана и отходит к окну: он терпеть не может вспоминать этот момент. – А Руте тоже было двенадцать, и она многое умела, и даже вошла в восьмерку. Хочется прижать Прим к себе и объяснить, что Руту я взяла в союзницы, потому что она напоминала мне о ней, и я считала своим долгом защищать маленькую темнокожую девочку. − Ну, а ты,− обращается Хеймитч к Гейлу. − Познакомился с кем-нибудь? Ребята из четвертого дистрикта тобой заинтересовались, правда, к ним еще и первые хотят прибиться. − Я не собираюсь заключать союз с профи, − дерзко останавливает его Хоторн. – Они и во сне могут прирезать. Нам с Прим и вдвоем неплохо будет, − уже мягче заканчивает он, и моя девочка расцветает на глазах. Ужинаем мы опять в нашей спальне. Похоже, все привыкли видеть меня в постели, и это даже обижает. Прежде чем идти спать, Прим ложится ко мне, а Пит деликатно уходит за дверь. Я долго глажу ее по голове и напеваю детскую песенку, мысленно восхищаясь ее силой духа. Ума не приложу, как она справляется со своими страхами и даже улыбается. − Ну, что нового было на тренировках? − спрашиваю я ее на следующий день. − О, много всего! – с азартом рассказывает она, а голубые глаза начинают сиять радужным блеском. – Гейл учил меня стрелять из лука, вязать узлы и ставить ловушки, и у меня уже начало кое-что получаться. − Прим − у нас умница! − гордо заявляет Пит, а мой Утенок прыскает в кулак. − Хеймитч рассказывал, где лучше всего прятаться по ночам, а Пит учил маскировке. − А Гейл участвует в ваших разговорах? − Иногда, но большей частью он предпочитает тренироваться сам, метать ножи, копья и стрелять из лука по движущимся мишеням. В секции по выживанию он самый лучший, а эта Рубина глаз с него не сводит и всегда тренируется поблизости, − с явным недовольством роняет последнюю фразу моя сестренка. − Да ну?! – сердито вырывается у меня. – И, похоже, не только Рубина! − строго заканчиваю я, а Прим почему-то краснеет. И когда успела вырасти? Через несколько дней на арену, а думает о всякой ерунде. − А что там Аника, Деймон и Цезий?− делая вид, что поперхнулся, интересуется Пит, попивая чай на диване. − Они тоже в оружейных секциях и держатся особняком. Цезий очень сильный. Поднимает штангу и тяжелые гири, − смущенно проговаривает она.– Пожалуй, заварю тебе ромашкового чаю. − Не злись на нее, − ласково говорит Пит, как только дверь за Примроуз закрывается. − Перед играми все чувства обостряются. − А у меня наоборот притупились. Были только страх и желание выжить. − Она тоже боится не вернуться домой, и возраст у нее такой. − Мне тоже было тринадцать, − обижаюсь я. − Тебе, видимо, было некогда глядеть, кто с кого глаз не сводит. А жаль, − проникновенно объясняет Пит, а у меня начинают гореть щеки. – Скромницы, как твоя сестра, любят отчаянных парней. − Но замуж выходят за надежных. − Разве Гейл не надежный? − Надежный, − соглашаюсь я. – Но я замужем за тобой и не жалею об этом, − улыбаюсь я и наблюдаю, как небесно-голубые глаза заполняет счастье. Стук в дверь вновь заставляет его разозлиться. − Наша спальня превращается в проходную, − недовольно сообщает он и нехотя открывает дверь Хоторну. − Привет, Кискисс − говорит Гейл, и в красивых глазах цвета стали на мгновение зажигается искренняя радость. − Привет, − в ответ улыбаюсь я. – Прим говорит, что ты красавчик. Все тренеры от тебя в восторге. − Прим преувеличивает, − он близко-близко подвигает к моей кровати стул. −Не бойся, я ее не оставлю. Буду защищать сколько смогу. − Спасибо, − я с благодарностью сжимаю его руку. − Гейл, не стоит выдавать всех своих секретов на тренировках. Придержи их до показательного выступления. Твои соперники не должны узнать о твоей силе и знаниях раньше времени. − Мои соперники должны меня бояться, − горячо возражает он, и я снова замечаю в его глазах яркое пламя ненависти. – Кстати, в лес я не побегу, даже просить не стоит. Прим, да: ее могут серьезно покалечить, а я пойду к Рогу и отобью побольше припасов и оружия у профи, а потом найду твою сестру по следам. − Полезешь в самое пекло? − не выдерживаю я. – Тебе перережут горло в первую же минуту. − Посмотрим, кто кого, − прищурив глаза, отвечает он и, не попрощавшись, уходит. − Гейл пока не сдержан и горяч, − рассуждает Пит, когда я делюсь своими опасениями с Эбернети. − Но после выставления оценок, он изменит свое мнение. − Как знать? – вставляет слово Хеймитч. – Если не решил стать машиной для убийств. Третий день тренировок ничего интересного не приносит, если не считать того что мне, наконец-то, разрешают покинуть комнату и погулять в сопровождении Прим и Пита по этажу, а на четвертый у нас с сестрой снова пропадает аппетит, потому что сегодня должен состояться индивидуальный показ трибутов. − Придумала, что показать? – мягко спрашиваю я ее за завтраком. − Нет, − качает она головой и от неуверенности низко-низко сгибается над своим омлетом. − Чтобы ты не показала, все будет хорошо, − убеждает ее Пит. – Помни: надежда сильнее страха. Гейл ест молча и даже не смотрит в мою сторону, после вчерашней перебранки мы не разговариваем. Хоторн – сильный боец, но сдается мне, что замыслил он что-то бунтарское. Эффи провожает их в дорогу слезами, Пит жмет руки, а я крепко обнимаю каждого и желаю удачи. Прим возвращается понурая и убегает в комнату в слезах, по каменному лицу Гейла прочитать что-то вообще о невозможно. − Надеюсь, на вас хотя бы смотрели? – вырывается у меня. − Смотрели, − ожесточено отвечает Охотник. – У них не было выбора. Набивать брюхо, пока другие дохнут от голода, я им не позволил. Пит идет за Прим и возвращается с ней, заплаканной и совершенно несчастной, только через четверть часа. Я прижимаю ее к себе, расправляя пушистые косы. − Расскажешь, что было? − Можно после выставления оценок? Я киваю ей головой и уговариваю съесть кусок сладкого пирога. До начала вечерней передачи сидим, как на иголках. Прошлый год повторяется от и до. Профи получают от 8 до 11 баллов. Малыши имеют от 1 до 6. С каждой секундой дышать становится труднее, Пит приносит мне воды и какие-то фрукты. Дистрикт-12 и имя моей сестры повисает на экране… Прим зажмуривает глаза и отворачивается от телевизора, а мое сердце бьется, как раненая птица в клетке – вот-вот и выпрыгнет из груди. Пауза, и под ее именем появляется цифра «7». − С семеркой можно жить, милая, − восклицает Эффи и радостно аплодирует. − Счастливое число, − улыбается Пит и обнимает сестренку, а мне почему-то становится страшно. Вспоминаю семерку, поставленную другой маленькой девочке. − Твоя очередь, парень, - восклицает Хеймитч, − и делает приличный глоток из фляжки в его честь. − Гейл Хоторн, − громко скандирует Цезарь, и мы все замираем. − Двенадцать баллов. − Двенадцать, − вскрикивает мисс Бряк. – Да такого в жизни не бывало. − Что же ты такое учинил? – качает головой Хеймитч. − Вы даже не представляете, − тоном, от которого у меня душа уходит в пятки, отвечает Хоторн.