Бессмысленно

– Ты в порядке? – спрашивает Гейл, помогая Прим выбраться из ямы, которую профи вырыли неподалеку от скал, разделенных спасительным ручьем. – В порядке, – отвечает она, держась за правую ногу. – Сломала? - убитым голосом продолжает Хоторн. – Вряд ли, – Примроуз качает головой, изо всех сил стараясь не морщиться. - Наверное, просто сильно ушибла. Пройдет, – а затем, внимательно посмотрев в глаза цвета стали, задает новый вопрос. - Рубина сбежала? – Нет, – жестко сообщает Гейл. – В нее угодил мой коричневый нож. – Нужно помочь, – вскрикивает сестренка, уже собираясь хромать в обратную сторону. – Она может быть только ранена. – Себе помоги, – кричит Охотник, хватая ее в охапку. – Ей уже не поможешь: нож ядовитый. – Мы не можем ее бросить! У нас целая аптечка с лекарствами, – утирает подступившие слезы Утенок. – Рубина помогла нам найти воду. – И чуть было не погубила, приведя прямиком к профи! Прим, медикаментов от этого яда нет. «Рубина!» – звериный рык и вторящий ему грохот пушки доходят, наконец, и до ушей тех, за кого я боюсь больше, чем за себя. – Нужно уходить, – Гейл отчаянно тянет за руку союзницу. – Она бы все равно умерла рано или поздно. Так лучше, пойми. Все равно в конце останется только один. Китнисс бы… – Только я не Китнисс, – взрывается Прим. – Я твоя обуза, и ты возишься со мной только, потому что пообещал ей! Лучше я тут останусь. – Хватит! – Хоторн хватает ее на руки и, перебросив через плечо, уходит к лесу, обходя тропу, вдоль которой текла смола. Через несколько часов они вновь попадают на поляну, усыпанную ягодными кустарниками, которые почему-то оказываются совсем без ягод и даже местами без листьев. Видимо, гигантская саранча облюбовала эту местность. Мой лучший друг ставит палатку, а Прим, сев на траву, сосредоточенно оглядывает огромный иссиня-черный синяк на колене. Капитолийский гимн не заставляет себя ждать. Фотографии Рубины и обоих трибутов из четвертого дистрикта появляются в небе в последний раз и исчезают навсегда. – Девять, – бесцветным, не выражающих никаких эмоций голосом сообщает Гейл. – Кроме нас еще семеро: Аника и Деймон, Цезий, Виктория, Гордон, десятая и Оливия. – Прим, не глядя на него, вздыхает, не давая слезам пролиться, ужинает собранными с утра ягодами, даже не взглянув на жареное мясо кролика, и уходит в палатку, не сказав ни слова. – Это пройдет, – шепчет Пит, сжимая мою руку. – Просто она напугана и расстроена. Тогда у Рога Изобилия Примроуз удалось убежать раньше, чем началась бойня. – Она недолюбливала Рубину, но все равно была готова броситься к ней на помощь. Что будет, если на ее глазах случиться что-то с тем, кто ей не безразличен? – делюсь своими опасениями с мужем. – А еще, как бы она не разочаровалась в Гейле. Раньше она видела в нем защитника, друга, готового придти на помощь в любой момент. Сегодня на ее глазах он стал убийцей. – Не думай об этом. Прим позже поймет, что Гейл защищал ее. – Что-то давно нет Хеймитча, – начинаю беспокоиться я. – Он должен был вернуться еще час назад. – Как обычно напился и лыко не вяжет, – фыркает Эффи. – Он не просто пошел в бар, – разъясняет Пит. – Он собирает сведения. – И бутылки из-под спиртного, – не унимается распорядительница. – Приведи его, Эффи, – прошу я, – пожалуйста. Капитолийка хмурится и долго отнекивается, но все-таки встает и делает несколько шагов по направлению к двери, где тут же сталкивается нос к носу с изрядно покачивающимся старшим ментором. В осоловелых глазах хорошо различима средняя степень опьянения, однако она не мешает Эбернети сохранять трезвость ума и твердость рассудка. Мы с Питом давно поняли: пока Хеймитч держится на ногах, он способен думать и рассуждать вполне здраво. – Ну, как? – интересуется Пит, усаживая Эбернети рядом с собой. – У него не было шансов, – объясняет тот, тщательно изучая прохладительные напитки на столе. – Ни до игр, ни после. Кашмира проболталась, что Цезий и Рубина вроде как были помолвлены и осенью должны были пожениться. – Выходит, участие в играх она считала своим спасением. Помню, как сказала: «Меня устроит любой расклад» – говорю я, а Пит смотрит на меня с осуждением. – Ну, не зря же она улыбалась на Жатве, – Эбернети делает паузу, наливая кровавого цвета жидкость в граненый стакан. – Удивительно, но в Дистрикте-1 тоже бывают бедняки. Отец этой Рубины был мастером ювелирным дел – одним из самых лучших в своем деле, но любил выпить и сыграть в карты, что лично я даже поддерживаю, – поднимает стакан, словно в его честь и выпивает залпом. – Пару лет назад он получил крупный заказ из Капитолия, да на радостях пошел в салон, проигрался в пух и прах и был убит в драке. Мать после похорон, чтобы покрыть долги, продала почти все имущество за считанные месяцы, перебралась с тремя детьми в какую-то ветхую лачугу на окраине дистрикта и нанялась в дом деда Цезия прислугой. Ее хорошенькой дочке едва исполнилось шестнадцать лет, но она уже тогда могла смело считаться первой красавицей города. Местные богачи смотрели на нее с вожделением, и девчонка уже была готова отправиться на панель, да только сильно приглянулась горбуну, и он, видимо, хотел обладать ей как единственный хозяин. – Не думаю, что он просто хотел ее, – возражает Пит. – По обычной игрушке так не убиваются и спасти не стремятся. – И то верно! – соглашается ментор, размахивая руками. – Заслали к Рубине сватов, и мать сразу дала согласие. А чего думать: дед этого паренька – Победитель и уважаемый человек в городе. Девчонка тоже, конечно, не лыком шита, ее сгинувший папаша приходился внучатым племянником Победительницы пятнадцатых игр, да тетка давно склеила ласты, а седьмой воде на киселе помощь от Капитолия не положена. Да только красавице урод был нужен как собаке палка. Чего она только не делала: и истерики устраивала, и из дому сбегала – толку никакого, да и два брата у нее были и тоже есть хотели. В конце концов, Рубина сдалась. – Она брала тессеры? – почему-то спрашивает Пит. – Брала. В академии наша блондинка не училась: сначала у родителей на нее были другие планы, а потом уже поздно стало, да и характер не тот. Только красотка этим планам рада не была, и решила, что от такого брака ее спасет либо победа, либо смерть. Так что за нее можно порадоваться и выпить. – Кому приписали ее смерть? – тихо интересуется Пит. – Распорядители долго над этим думали и решили отдать ее Хоторну. Если б Цезий ей не помог, она бы все равно окочурилась. Позже, правда, и в мучениях, но смерть бы все равно ее настигла. Вот и женишок сгодился под конец. Про помолвку она говорить запретила, знала, что спонсоры и так у нее будут, а на него ей было плевать с высокой колокольни. Да и вряд ли любовь Чудовища к Красавице кто-то бы оценил. – Сейчас оценят, – говорит мой муж. – Сейчас, да, – соглашается ментор. – Ладно, что нового? Сколько насчитали? – Девять. – Понятно, – старательно фокусируя взгляд, Хеймитч задерживает его на мне. – Еще чуть-чуть, солнышко, и готовься: новая череда вопросов посыплется тебе на голову прямо в дверях этой комнаты. – Про Прим известно и так немало, – говорит Пит. – А вот про Гейла… – Возлюбленная давно найдена, – прикрывая губы ладонью, сообщает Эбернети. – Любительница земляники. – Мадж? С ней так нельзя. – Это еще почему? – Потому что в случае удачи, – шепчет Пит, с опаской косясь на меня. – Мы испортим Гейлу жизнь, заставим притворяться. И ей я не позавидую в этом случае. Пронизываю мужа долгим проницательным взором. Хоть бы шелохнулся. Нет, выдерживает полностью. Конечно, он прав, знает, о чем говорит. Нужно подстраховаться и позаботиться о безопасности Гейла в случае его победы и оградить от фальши, подобной сказке о «несчастных влюбленных». Но есть маленькое «но». «Но» есть всегда. – В Шлаке кто-нибудь умирает каждую неделю, – вклиниваюсь в разговор я. – Нужно искать там: среди только что умерших или тех, что при смерти, а журналистом скажем, что она не смогла справиться с тревогами и волнениями за Гейла. Красивая история есть, да и семье несчастной в обмен на интервью светят подарки. – И когда ты успела стать такой циничной и расчетливой? – качает головой Победитель Второй Квартальной Бойни. – С тех пор как имя моей сестры выпало на Жатве второй год подряд, – язвлю я. Пит вздыхает и начинает переключать кнопки, разыскивая оставшихся участников. Смотрю на монитор и замечаю почти обезумевшего от горя Цезия, слоняющегося вдоль скал, юркую девчонку из пятого, спрятавшуюся в дупле дерева, безрадостного Деймона, который остался один, и знает, что наиболее сильные соперники еще в игре. В самой чаще леса я обнаруживаю Анику и Гордона, присоединившегося к девушке. Парень жарит на костре уже вторую жирную тушку курицы, а его союзница в это время что шепчет на ухо Оливии, которая все еще каким-то чудом жива и с наслаждением поедает пропекшуюся куриную ножку. Профи, разорвавшая союз и принявшая к себе «огородника» и откровенного аутсайдера, вызывает у меня смутное чувство непонимания и досады. «Здесь что-то нечисто», – говорит мне интуиция, и я обещаю ей вернуться к этому лагерю завтра. Следующая картинка так сильно не вяжется с играми, что я даже прошу Пита ущипнуть себя, но даже после этого действия странная «иллюзия» не рассеивается. Девочка из Дистрикта-10 доит в самодельное ведро белоснежную широкорогую корову. Заметив, как смирно стоит «плотоядное животное» я понимаю, что это явно происходит не впервые. Девчушка гладит скотинку и даже называет ее «Ненни». Что ж, наверное, они нашли друг друга. Молоко, скопившееся в вымени, причиняет боль животному, а девчонка, по всей вероятности, просто смогла обуздать свой страх. Похвально… Красно-синяя бабочка садится на спину коровы и делает укус подобный оводу. Ненни, обезумев от боли, издает дикий рев, встает на дыбы и затаптывает «помощницу». – Восемь, – шепчет Хеймитч, проводя рукой по лицу. – Чувствую, быстрые будут нынче игры. Ладно, пошел искать «невесту». – Еще девять, – поправляет Мелларк. «Нет худа без добра, – рассуждаю я, не участвуя в их разговоре. – Гейл в восьмерке. И Прим тоже. Нужно порадоваться, только вот мне тоскливо. Роскошный финал стал ближе на одну смерть. За окнами опять ликующие крики. Все радуются за Гейла и смакуют новую «печальную, но глупую смерть». А кто-то из пышнокрылых выскочек когда-нибудь умирал от обезвоживания? Какое право они имеют ее осуждать и критиковать? Бедная девочка… Я никогда не научусь радоваться смерти других людей, даже тех, кто является соперником моих любимых». Тучный бородатый мужчина с пирсингом и татуировками ловит Хеймитча в дверях. Хлопает по плечу, что шепчет на ухо, противно чмокая жирными губами. Отворачиваюсь от него, вновь заставляя себя взглянуть на экран. Картинка меняется в ту же секунду. Травяной ковер и голые кустарники вблизи знакомой палатки охвачены огромным странным пламенем без дыма и запаха. – Гейл, – кричу я, не обращая внимание на 10 пар глаз, устремленных на меня. – Гейл! Грохот пушки стряхивает с моего лучшего друга сонное оцепенение. Охотнику достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он почти угодил в западню – в ловушку распорядителей. – Прим, – он забегает в палатку и вытаскивает мою сестру на воздух. – Смолу все-таки подожгли. Нужно уходить. – Палатка, – кричит она. – Некогда. Гейл отчаянно тянет Примроуз за собой, на ходу подхватывая рюкзак и лук. Вперед. Подальше от огня, уничтожающего все вокруг и забирающего жизнь. Прим изо всех сил пытается поспеть за Хоторном, но получается у нее плохо. Она два раза падает, и Гейл останавливается, помогая ей подняться. Пламенем охвачено все, а горящие кустарники и высокая трава никак не заканчиваются, постепенно превращаясь в редкие и чахлые деревья. – Они скоро будут у пещеры, – шепчет Пит. – Все в порядке. – Зачем? – не понимаю я. – Их и так всего восемь. На наших играх пожар был устроен, чтобы развернуть меня, отправить прямиком в логово соперников. Смертей тогда не было несколько дней и зрителям стало скучно. Но сегодня погибло уже четверо трибутов, да и трогательная сцена прощания с Рубиной вызвала ажиотаж среди нахохленных капитолийцев. – Может быть, им так помогают? – предполагает Пит. – Помощь, конечно, сногсшибательная, – ворчу я. Пожар заканчивается также быстро, как начался. Тропический ледяной ливень обрушивается с неба, едва Прим и Гейл забегают в подземную пещеру, искусно спрятанную среди высокой травы. Многочисленные длинные и узкие коридоры, наполненные темнотой и неизвестностью, укрывают внутри себя моего друга и сестренку на целых пять дней, пока идут дожди, сменяющиеся крупным градом и беспросветным снегом. Запас еды, фонарик, топор и спички играют решающую роль в борьбе за выживание. Я уговариваю Хеймитча прислать Прим и Гейлу спальники и теплые вещи, а они в свою очередь находят около пещеры несколько коряг и разводят костер. Почти неделю оставшихся трибутов никто не трогает. Теперь все эфирное время занято перебранками Гордона и Аники, болезненными стонами Цезия, и теориями Цезаря о поведении Прим, которая регулярно смазывает ожоги Гейла мазью, следит за костром и сохраняет с союзником холодный нейтралитет. Ведущий до хрипоты в голосе убеждает зрителей в том, что союз между трибутами Дистрикта-12 будет разорван, как только изменится погода. Интервью с родственниками все чаще вклинивается в передачи об арене, скрашивая нудные паузы и «освежая сюжет». Довольный Брут с удовольствием рассказывает о доблести и смекалке Аники, почему-то начисто забыв упомянуть о незаконнорожденном сыне. Седовласый старик с грустными глазами тепло отзывается о Цезии, в то время как его подтянутая и моложавая дочь даже не глядит в камеру. Отец Оливии юлит и отмалчивается, родители Виктории – девочки из пятого разве только исчезновение кролика в шапке не показывают, смеются, шутят, без умолку болтая, как их дочь любит игру в прятки. Сестра Гордона – учительница истории Панема мнет платок в руках, постоянно прикладывая его к лицу. Измученное лицо мамы появляется только один раз. Она с трудом сдерживает слезы и говорит, что надеется на провидение, вспоминая, как ей не хватает Прим. Рори и Вик с нежностью отзываются о брате, постоянно повторяя , что верят в него больше, чем в то, что в Дистрикте-12 добывают уголь. Свежая могилка Сэнди Клиферт, умершей не то от ветряной оспы, не то от гриппа несколько часов подряд «встречает» назойливых журналистов, а ее старая, морщинистая и сгорбившаяся от тяжелой работы мать с искренней грустью и надеждой в голосе рассказывает о том, что «молодой шахтер несколько раз приглашал погулять Сэнди на Луговину». − Всю жизнь приходилось трясти спонсоров и буквально умолять их распотрошить свои толстые кошельки, а теперь сами бегут, – удивляется Хеймитч. Видимо, немало на него поставили. Пит молчит, а я не свожу глаз с экрана, на котором виднеется арена, залитая дождем. На шестой день затяжное ненастье заканчивается. Солнце освещает небосклон, деревья и бледное личико Прим. Даже голые обуглившие кусты не вызывают в ней разочарования. Сестра радуется разыгравшейся погоде, улыбается и впервые за последнюю неделю заговаривает с Гейлом сама. К полудню они снова забредают в лес. − Я поставлю пару ловушек, а то еды совсем не осталось. Находись поблизости. И подавай знаки, − наставляет Гейл, пытаясь научить Прим, свистеть. – Будь осторожнее. На нас ведется охота. − Хорошо, − улыбается она. – Я поищу съедобные коренья. − Помогите. Помогите, − слышатся жалобные стоны откуда-то из-за деревьев. − Кто здесь? – строго спрашивает Хоторн, держа лук наготове и внимательно оглядывая местность. – Прим, Прим, помоги мне, пожалуйста, мне очень больно, − продолжает шептать тонкий вкрадчивый голос. − Оливия? – вскрикивает Прим, немедля ни секунды срывается с места. − Что с тобой? – Мне очень плохо. Птицы напали. Я упала на камни, – худенькое, исцарапанное личико выглядывает из-за толстого ствола осины. Вид у Оливии и, впрямь потрепанный: грязная одежда в крови, в волосах листья, а глаза совершенно безумные. − У тебя есть лекарства? – Прим, – окликает ее Гейл. – Прим, остановись. – У меня много порезов и ожогов, – в писклявом голосе слышатся слезы. − Я помогу, не бойся. − Примроуз все ближе подходит к девочке из третьего дистрикта, которая даже шагу на встречу не делает. – Ну, же, Оливия. Свист. И серебряная стрела вонзается в грудь Прим… В одно мгновение меня окутывает темнота. Я лишаюсь зрения, забываю свое имя и место, где нахожусь. Жизнь теряет краски, умирая вместе с моим Утенком. Пустота и никчемность повсюду. Я почти не слышу, что где-то далеко кричит Эффи, не чувствую, как Пит зачем-то трясет меня за плечи. − Значит, все-таки не соврала, − тихим голосом говорит Хеймитч. − Гейл, − шепчет с экрана такой родной и любимый голос. – Гейл, спроси обо мне у Китнисс, – шепот обрывается на полуслове, а его окончание приветствует залп пушки, который означает, что теперь на арене осталось семь трибутов.