А что, если всё исчезнет?

      Следующие несколько дней я пил. Я тупо бухал пять дней, и до сих пор не помню, что именно там было. Практически целая неделя выпала из моей жизни. В воскресенье, а это следующий день после того, как каким-то ебически-магическим способом потерял группу и девушку, я очнулся лежа у двери моей комнаты, и первое, что сделал, – залез в интернет, в надежде, что это всё был дурацкий сон, но, сука, это было нихуя не сном. Группы «Нервы» реально больше не существовало. И Настя больше не была моей девушкой. От осознания собственной никчёмности и безысходности я взвыл и снова разрыдался. Потом вытащил из шкафчика, где у меня хранится алкоголь на случай важный, бутылку водки и выпил её за несколько часов.       Повторюсь, что я практически не помню, что было в те пять дней с воскресенья по четверг. В голове сохранились лишь какие-то отрывки. Помню Толяна, как мы с ним бухали в клубах, помню ужасно громкую музыку, которая просто разрывала мозг на тысячи частей, она просто добивала моё и без того убитое состояние. Помню, блондинку. Каких-то тёлок. Секс. Помню алкоголь. Очень много алкоголя. Помню, как потом было плохо. Я помню, как пытался забыться. Я старался уйти от всей этой ситуации. Убежать от неё. Но я не понимал, что невозможно убежать от того, что находится внутри тебя. Я пытался убежать от самого себя, но постоянно утыкался лишь в свой собственный хвост.       Не знаю, чем бы всё это закончилось, возможно, я бы спился к херам и сдох где-нибудь в подворотне у клуба или спился до беспамятства, продал свою квартиру и умер лет в тридцать пять от какого-нибудь рака или чего ещё, к чему приводит алкоголизм, но всё закончилось менее печально. Я просто попал под машину. Естественно, я этого не помню, но как очнулся в больнице, помню до сих пор.       Я не сразу смог открыть глаза, потому что мои веки были настолько тяжёлыми, что на секунду я представил, как поднимаю ими многотонный поезд. Мои веки были такими опухшими, что я понял на какое-то время азиатов. Не уверен, конечно, что они действительно так видят, но лично я видел всё в какую-то маленькую щёлочку. Вокруг всё плыло, и я никак не мог сфокусироваться на каком-нибудь предмете. Было слишком светло, что мне приходилось щурить и без того сощуренные глаза. Мне показалось, что на всё это у меня ушло минут пятнадцать, не меньше. Когда чёткие контуры предметов наконец начали просматриваться, я увидел какие-то койки, лежащих на них людей, тумбочки и до ужаса белые стены.       Когда я наконец-то понял, что нихрена не знаю, где нахожусь, я резко соскочил (вернее, попытался), но тут же почувствовал дикую боль в голове и как меня защемило. — Бл… – оставшуюся часть слова я просто проглотил, во-первых, потому, что был не в состоянии договорить, а во-вторых, было неловко материться в людном и незнакомом, сука, месте.       Естественно, я испугался. Мне стало страшно, что я понятия не имею, где я, кто эти люди вокруг и что я вообще тут делаю. И поэтому я рефлекторно соскочил, но тут же завис, так как дикая боль отразилась во всём теле, и, зависнув, я элементарно не мог пошевелиться. Я лишь морщился от боли и мысленно матерился. — Тихо-тихо-тихо, – услышал я справа женский голос, а затем и почувствовал её руки на своей голове и плечах. Она аккуратно положила меня обратно на подушку. – Осторожно, вот так вот.        Боль постепенно отходила, и я смог открыть глаза. — Где я? – хриплым голосом проговорил я, чувствуя в горле просто наидичайший сушняк. — Вы в больнице, всё хорошо.       Я попытался посмотреть на эту женщину и рассмеяться ей в лицо, потому что «Вы в больнице» и «всё хорошо» не могут стоять в одном предложении, и ещё мне настолько хуево, что «всё хорошо» для меня звучало, как оскорбление, но максимум, что я смог сделать, это лишь выдохнуть, чуть приподняв уголки губ. Я не мог даже пошевелить глазами, не говоря уже о других частях тела. Мне было настолько хреново, что я до сих пор не осознавал, где нахожусь. — Вы попали под машину, и Вас привезли к нам сегодня ночью, – её противный радостный голос доставлял мне ещё больше мучений. – Но Вы не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. У Вас лишь вывих лодыжки и лёгкое сотрясение. Завтра мы уже выпишем Вас домой.       Честно признаться, я слышал её через раз. В моей голове было примерно следующее: «Вы попали ебать как плохо и вас привезли как же хочется сдохнуть ночью но сука убейте меня кто-нибудь волнуйтесь моя башка щас взорвется не произошло бля-я-я-я-ять у Вас лишь ебаный в рот лодыжки сука где я сотрясение что вчера было выпишем Вас откройте мне веки».       Потом она сказала что-то ещё, но там я вообще был не в состоянии разобрать её речь. Медсестра залила мне в рот какое-то противное горькое лекарство, но мне было на него плевать уже через секунду, так как в моё горло наконец-то попала вода. На какое-то время мне даже стало легче.       Ну а потом я уснул. Ведь если бы я этого не сделал, то точно сдох бы от похмелья на этой жесткой больничной койке.       Когда я проснулся, мне стало значительно легче. Не то что бы я мог соскочить с койки и упорхнуть из больницы, аки пчела, нет. Однако я смог полностью открыть глаза и даже увидеть перебинтованную лодыжку. Я осмотрелся и понял, что в палате я совершенно один, хотя коек ещё четыре и на одной из них явно кто-то должен быть. Я откинулся обратно на подушку и закрыл глаза, но буквально в следующую секунду услышал, как открылась дверь. Мои глаза по-прежнему были закрыты, но шаги прямо рядом со мной заставили их открыть. — Вы проснулись, – неловко улыбнувшись, сказала молодая и весьма милая девушка. – Я Вам обед принесла и ужин, покушайте.       Я тяжело повернул голову в сторону тумбочки, девушка приоткрыла дверцу, где я увидел три тарелки с едой и два стакана с каким-то напитком. В эту же секунду я понял, как ужасно голоден и что уже вечер, а я до сих пор с трудом понимаю, что происходит. — Спасибо, – чуть хрипловатым голосом произнёс я, опершись локтем на койку. Когда я потянулся за тарелкой, девушка помогла мне с этим делом и поставила весь обед и ужин на мою тумбочку. – Спасибо.       Я по-доброму усмехнулся и приподнял подушку, чтобы сесть. — С Днём Рождения Вас ещё, – смущённо произнесла она. Ложка с супом, которую я нёс ко рту, застыла на месте. Я шокировано посмотрел на медсестру. — Сегодня девятнадцатое?       Девушка лишь кивнула.       Ложка с супом вернулась в тарелку с супом, а ко мне начали возвращаться боль и отчаяние, которые я так усердно старался заглушить алкоголем. — Спасибо, – сглотнув, чуть слышно произнёс я.       Я чуть не проебал собственный День Рождения...       Хотя нахрен этот День Рождения, если всё равно больше не с кем его отмечать.       Хотя подождите-ка… — Извините… – я поднял растерянный взгляд, не зная даже, как обращаться к врачам, тем более таким молодым. Девушка уже, похоже, собиралась уходить. Не просто ведь так она остановилась у дверей. – А при мне были какие-нибудь вещи?       Я снова нервно сглотнул. — Да, они все в тумбочке. — Спасибо, – в очередной раз я поблагодарил медсестру, и она ушла. А я, поставив тарелку на тумбочку, открыл дверцу и чуть нагнулся. На верхней небольшой полочке лежали ключи, несколько смятых купюр и телефон, который я тут же взял в руку.       Откинувшись обратно на подушку, я разблокировал экран и увидел несколько пропущенных от мамы и Толяна. Нажав на звонок, я поднёс телефон к уху. Буквально через пару гудков я услышал в динамике очень громкую музыку и голос уже подвыпившего друга. — Тоха, наконец-то, ты где потерялся?       Он смеялся и громко кричал, а я, вытянув руку подальше от уха, слегка сморщился. — Мы тебя в клубе уже полтора часа ждём, давай пригоняй. — Толян, я в больнице. — Где ты? – ещё громче выкрикнул он. — В больнице. — Что ты там делаешь? — Я попал…       Меня перебил громкий смех Толяна. — Тох, подожди, – он, видимо, закрыл микрофон, но тем не менее я отчётливо слышал: – ДА ЗАЕБАЛ, ОТВАЛИ, Я С ТОХАНОМ ГОВОРЮ. Алло, Тох? Ну ты че, приедешь? — Я в больнице. Я попал под машину, у меня вывих лодыжки и… — ДА ОТЪЕБИСЬ, А, – в трубке опять громкий смех и какой-то шорох. – Тох, алло. Ты в больнице?       Я глубоко вздохнул. — Да. Я под машину попал. — Бля, Тохан, ты чё не приедешь, что ли?       Я обречённо посмотрел на свою перебинтованную ногу и грустно выдохнул: — Ну а ты как думаешь. — Блять, братан, жалко, конечно. — Слушай, Толян, а может, вы при… — ДА ЩАС, ПОДОЖДИ! … едете… — Бля, Тох, меня тут Серый заебал уже, выпить ему, видите ли, не с кем. Давай там, выздоравливай, короче, да звони, когда выпишешься, пойдём отметим твоё др. Давай, пока, ДА ИДУ, БЛЯТЬ, И…       Помнишь, я говорил, как всё внутри будто рухнуло? Забудь. Это было хернёй. Настоящий пиздец был в ту секунду, когда мой, как я думал, лучший друг променял меня на бутылку водки. Когда я понял, что я, блять, реально один остался. «Нервов» нет, парни понятия не имеют, кто я, у Насти вообще другой, и она, сука, тоже не знает, кто я. И лучший друг, сука, помнит меня, но я, блять, нахуй ему не сдался.       «Знаешь, Тош. Ты вообще барабанщик очень крутой. Барабанщик ты гораздо лучше, чем человек. Хотя и человек-то ты, в общем-то, хороший, просто связался не с той компанией. Толяну ты нужен лишь в качестве собутыльника и человека, с которым можно ходить по клубам и снимать не менее пьяных баб. Случись какая-нибудь серьёзная ситуация, он тут же сольётся».       Мильковский был как всегда прав. Сука, но почему я понял это только сейчас? Хотя я отвечу. Потому что я мудак. Я самый настоящий полный мудак. У меня было всё в этой жизни для счастья: настоящие друзья, любимое дело, музыка, любящая девушка. У меня было всё, о чём многие могут лишь мечтать, и что я с этим сделал? Про-е-бал. Я проебал это всё за одну ночь. Как человек, который проиграл в казино все свои деньги, квартиру и машину, и у которого больше ничего нет. Я чувствовал себя точно так же. В одну секунду вся моя жизнь слетела к хуям в ебучую пропасть. И я ничего не могу с эти сделать. Понимаешь? Ничего. Знаешь почему? А потому что я сам всё это проебал. Я сам довёл себя до такой жизни. Я сам виноват в том, что лежу в свой собственный День Рождения с вывихнутой лодыжкой, с сотрясением и совершенно один. Единственный человек, который меня поздравил, медсестра. Медсестра, блять. Понимаешь? И да. Я разозлился в ту же секунду. На Толяна, на судьбу, на Мильковского, на «Нервы» и даже на Настю. Я был зол, потому что они все кинули меня в этот день. В МОЙ день. Но потом я неожиданно понял. Не на кого злиться-то… Если только на себя. Да-а. Я сам виноват, что оказался в этом дерьме. И это самое, блять, хуёвое, что только может быть в твоей жизни: осознавать, что все вокруг действительно были правы, но ты вёл себя как мудак и слушал только своё внутреннее ебанное эго. Мне хотелось убить себя. Потому что я ненавидел себя. Возненавидел за считанные доли секунды. Я был себе противен. Во мне было столько злости к себе, что я готов был разнести всю больницу, лишь бы только избавиться от неё. Но я не мог даже пошевелиться. Пару минут назад медсестра дала мне какие-то таблетки, после которых я вообще перестал что-либо соображать. Я не слышал, что она говорила, я не заметил, как в палату вернулся больной, я ничего не слышал, не видел и не понимал. Я чувствовал лишь закипающую злость, бурлящую по моим венам. Я ощущал как пузырьки уже подступают к горлу. Меня начинало тошнить. Голова кружилась. Мне было настолько хуёво, будто я наглотался наркотиков и подыхаю сейчас от передоза. Господи, ты не представляешь, как мне хотелось тогда сдохнуть. Если бы сейчас внесли торт со свечами и попросили их сдуть и загадать желание, я бы загадал побыстрее сдохнуть. Ты просто не представляешь, насколько хуёво может чувствовать себя человек, который сам же проебал всё, что было в его жизни.       Не уверен, что спал той ночью. Она вся прошла, как очень длинный и кошмарный сон. Помню, как меня внутри всего трясло от ненависти к себе, как хотелось выпрыгнуть в окно, как перед глазами всплывали воспоминания о предыдущих Днях Рождениях с парнями, с Настей… Как они караулили меня у подъезда. Как мы отрывались все вместе в клубе. Как Женя просидел три часа под окнами больницы, когда меня привезли сюда с аппендицитом. Как он неделю назад не узнал меня… И как я думал всю ночь, что не доживу до следующего утра…