А что, если всё исчезнет?

— Всем привет! – я снова махнул рукой перед камерой и усмехнулся, поняв комичность своей фразы. – Вернее, привет, камера, – улыбнувшись, я посмотрел в объектив. Мы уже стали друзьями, скажу тебе по секрету. – Сегодня двадцать второе мая, день номер три, – я посмотрел на наручные часы на левой руке, – восемь тридцать две.       Выпрямившись, я хлопнул в ладоши прямо перед камерой и устремил свой весёлый взгляд в объектив. — Можешь меня поздравить! Я практически устроился в магазин, где работает Настя.       Моя весёлая улыбка сменилась на слегка задумчивую и огорчённую ухмылку, когда я вспомнил, сколько ещё шагов мне нужно сделать, чтобы действительно работать вместе с Настей. — Ну, правда, перед этим мне нужно пройти медосмотр, сделать сан-книжку и где-то отрыть свою трудовую книжку, и только тогда-а-а, возмо-о-о-ожно, я буду у них работать. Две недели в качестве стажёра, – я недовольно скорчил рожу. – А если мне повезёт и за эти две недели кто-то уволится, то я буду работать там дольше, – я вздохнул, как бы показывая камере (боже, я действительно это делал?), что закончил говорить. – Вот такие вот дела.       Я сжал губы уточкой, наконец-то понял, как лучше назвать это смешное и одновременно странное соединение и расплющивание губ на твоём лице, и посмотрел пару секунд в чёрную точку объектива, словно человеческий зрачок. Чёрт возьми, ты понимаешь, в каком отчаянии я тогда находился, если даже в обычном объективе видел зрачки? — Кстати! – и тут я вспомнил о самом грандиозном и неожиданном событии того дня. – Я же в церковь сегодня ходил.       Да… Отчаяние достигло своего пика безумия, и я решил податься в монахи.       Шучу. Я просто исповедался. Ничего больше. Простое общение с мужичком в рясе в уголке комнаты, стены которой увешаны вдоль и поперёк иконами, а на фоне женщины за стеной пели молитвы. Обычные трудовые будни, ничего удивительного. — На самом деле, я довольно-таки скептически отношусь ко всем этим верам, христианствам, церквям, храмам… Нет, я верю, что существует кто-то, кто нас создал. В это мне верится как-то больше, чем в то, что мы произошли от обезьян. Хотя некоторые личности, кажется, на свет появились именно таким путём.       Я хмыкнул, отведя взгляд в сторону. — Вообще, я бы ни за что самовольно не пошёл в церковь. Ну не нравятся мне все эти молитвы, свечки, перекрещивания, – я недовольно сморщился, передёрнув плечами. – Последний раз я там был вместе с мамой лет пять назад. Не помню уже, зачем она меня туда потащили… Вообще, всё это пошло из детства. Когда меня крестили, а я крещённый, да, хотя если судить по тому, какую ху… – я осекся, кашлянув, – фигню я вытворял последние пару лет, то в это с трудом можно поверить. Но меня крестили, да, хотя моего мнения, почему-то, никто не спросил. Ну да ладно, что было – то было, – я весело махнул рукой и, усевшись поудобней, вздохнул. – Так вот. Крестили меня, когда мне и года ещё не было. Ко мне наклонился батюшка, а я случайно, правда случайно, поджёг свечкой его рясу… И знаете, после этого момента как-то не ладится у нас с ними общение…       Я наивно пожал плечами, мол, да, вся моя неприязнь к церквям кроется именно в этом невинном детском поджоге батюшки. Будто уже в том неосознанном возрасте я понимал, что это всё какая-то… фигня. — Поэтому вот… – тут я забыл, с чего я вообще начал и тупил, смотря в ковёр и пытаясь вспомнить, зачем я начал рассказывать про (не) умышленное сжигание батюшки. – А, так вот. Сходил я сегодня в церковь. И я бы туда не пошёл, если бы не одно «но». Если бы весь день меня не преследовали сраные знаки! Серьёзно. За всё то недолгое время, что я был на улице, я прошёл мимо трёх церквей (или храмов, я в этом плохо понимаю) и все они, нет, ВСЕ ОНИ начинали бить в колокола, когда я проходил мимо. Но это ещё не всё. Одних колоколов мало, чтобы заставить меня пойти на это. За несколько часов я увидел трёх батюшек. Это довольно странно, тебе не кажется? Это нормально, если ты видишь трёх батюшек в церкви, но на улице совершенно в разных местах… Это уже попахивает слежкой какой-то. Но и это ещё не всё! Придя домой после магазина Настиного, я услышал какой-то грохот в комнате, скажу честно, на этом моменте я чуть в штаны не наложил. И когда я туда зашёл, до сих пор не понимаю, как мне хватило смелости, я увидел, что на полу лежит икона, и что ты думаешь, там было изображено? Святая троица! Мать их. И как бы карты сложились все сами собой. Три церкви, три колокола, три батюшки и три этих самых, святых. А три это же якобы божье число, все дела. И мне реально стало как-то стрёмно, особенно после того, как упала икона, откуда вообще она у меня в доме? – я вопросительно и недоумевающе уставился в камеру. – И поэтому я пошёл в церковь. Решил, так сказать, грехи свои искупить, очиститься и свежим и чистым приступать к великим свершениям.       Я ещё долго рассказывал о том, как чуть ли не при входе какой-то мужичек в рясе поинтересовался, не хочу ли я искупить свои грехи, отказываться было как-то уже поздно, и в итоге мы простояли где-то в уголке, наверное, минут двадцать. Я рассказал всё как на духу о том, что пил, курил, девушке изменял, друзей кидал, что сейчас остался один и мне очень хреново. Он внимательно меня выслушал, сказал, что отпускает мне мои грехи, помолился за меня, попросил поцеловать крест и сказал, чтобы на следующий день в восемь утра я пришёл на причащение. Это мне надо будет простоять там два часа, прослушать молитвы, а потом съесть какой-то засохший, но святой кусочечек хлеба и запить святой водой.       И я всё это сделал.       Да, я не только сходил на исповедование, но заскочил ещё и на причащение. Простоял там два часа в окружении таких же молящихся, некоторые из которых в конце молились уже сидя на коленках, и которым я молча завидовал, ибо почти не чувствовал своих ног. Но я всё это выдержал, и теперь я свеж и чист как вологодские росы.       Потом я даже свечку поставил и попросил всевышние силы помочь мне выбраться из этого дерьма. Конечно, я не так это сказал, но, в целом, я хотел передать именно это. Теперь осталось только ждать, надеяться и верить, что мои молитвы будут услышаны, и мне действительно кто-то всевышний поможет. Ибо один я просто-напросто не справлюсь. А если всё это случится, то я клянусь, буду ходить в церковь каждый год, выучу молитвы и перестану грешить (хотя с этим проблемы, ибо этих грехов такой список пятнадцатистраничный, что…). И в целом я стану лучше и чище, аминь.       В церковь я ходил в восемь утра. И, знаешь, к моему удивлению я был там не один. Нас было человек двадцать. И вот охота же кому-то вставать в такую рань и два часа стоять, слушая монотонную неразборчивую речь? Всё это дело шло два с половиной часа, и вот в одиннадцать я был уже абсолютно свободен. Именно поэтому, придя на остановку, я поехал в больницу, чтобы с самого утра с теми же бабульками из храма сидеть в очередях и проходить медосмотр.       Получив в нужном кабинете список врачей, которых должен пройти, я тяжело вздохнул, ещё раз подумал, что я делаю всё это ради тебя, Настя, и ты должна это ценить, и пошёл к кабинету врача, который был первый в моём списке. Естественно, там была очередь, причём приличная, но за целый час она рассосалась передо мной, и я наконец-то прошёл. Один мужик посоветовал не сидеть всё время в одной очереди, а занимать места сразу в нескольких, чтобы сэкономить время. Я так и сделал. У троих врачей занял очередь и пошёл к четвертому. Правда, через пятнадцать минут, когда я решил сходить к одному из этих врачей, посмотреть, как там очередь, понял, что занимать места была плохой идеей. Потому что я забыл, за кем занимал и не мог найти даже похожего человека. Поэтому мне пришлось занимать заново и оставаться тут сидеть, пока не зайду к этому чертовому врачу, который поставит мне эту сраную подпись в списке и надпись, что я здоров, хоть в космос отправляй. — А кто в тридцать шестой последний?       Услышав неподалёку чей-то молодой мужской голос, я поднял руку и, не подымая головы, что устало была опущена вниз, лениво ответил: — Я. — Тогда я за вами.       Втянув в лёгкие воздух, я собрал все свои силы, что были, однако, уже на исходе, поднял голову, посмотрев наверх, откуда шёл звук и… и забыл, как выдыхать, потому что прямо напротив меня, смотря в мои охреневшие глаза, стоял, МАТЬ ТВОЮ, Рома!!!