А что, если всё исчезнет?

      После разговора с Женей я остался сидеть на скамейке, и боюсь представить, как выглядел со стороны. Я будто провалился куда-то в астрал, выпав на пару часов из реальности. Я тупо смотрел в одну точку не моргая и думал, думал, думал... До сих пор не укладывается в голове, что Женя всё знает. И с одной стороны от этого стало немного легче, а с другой хер его знает, что щелкнет в его голове. А вдруг он мне не позвонит, да хер с ним, если не позвонит, а если позвонит в психушку? Типа «Алло. Здравствуйте, у меня есть знакомый, который вас заинтересует». Блять. Я сидел и гадал, Что ждет меня в ближайшие дни, и мог так просидеть, наверное, еще часа три или дня два, пока цепочка мыслей случайно не дошла до Влада. И тут я вспомнил, что в моей жизни легкий пиздецок и пора бы начать что-то с этим делать, а не сидеть в парке на скамеечке и думать, сдаст, али не сдаст нас Женя в психушку.       Я посмотрел время, вспомнил, что Влад в качестве оплаты просил что-нибудь к чаю, посчитал свои финансы, которые жалобно просто навывали романсы и, глубоко вздохнув, пошел в сторону ближайшего продуктового.       Честно говоря, я плохо помню в деталях тот вечер у Влада. Помню, как он долго мне объяснял какие-то легкие аккорды, как рассказывал о жизни, о том, как сам учился играть, где учится, почему прогуливает пары, не приходит на экзамены и что работает в книжном потому, что поругался с родителями из-за института, который он собирается бросить и теперь сам себя обеспечивает. А я слушал и порой хотел сказать: "А помнишь?", но тут же себя останавливал. Я знаю все эти истории наизусть, и Влада знаю наизусть. А он обо мне знает лишь только то, что я не умею играть на гитаре, слишком долго учусь, но при этом хочу сыграть что-нибудь несуществующей девушке на день рождения.       Мда.       Херовое это чувство, скажу я тебе. Как будто общаешься с человеком, у которого амнезия. Вот только в моём случае приходится делать вид, что тоже его не знаешь, и начинать общение буквально с нуля. Это реально херово. Я пару раз назвал Влада Владосом, как всегда его называл, потом понимал, что сейчас ляпнул, и либо начинал что-то быстро говорить, отвлекая внимание, либо делал вид, что так и должно быть. Вообще не помню, что было в тот вечер, но помню, что он прошел очень круто. Мы даже просидели ещё пару часов после закрытия, а потом ещё около часа шли в сторону дома Влада, потому что "О, ты тоже там живёшь? Я почти через дорогу". Хотя нихрена мой дом не через дорогу, а километров так через три-четыре точно, но что не сделаешь ради лучшего друга.       А еще в тот вечер мне позвонил тот парень, который принял меня на работу, и попросил выйти завтра. Понимая, что это мой последний рабочий день и если я выйду не в свою смену, то не встречусь с Настей, и вообще больше её не увижу, я начал лихорадочно придумывать причины, по которым не могу завтра вообще никак выйти. Но практически сразу услышал: — Настя тоже выйдет. — А, ну... Тогда хорошо, – ответил растерянно я. – Да, я выйду.       Усмешка в трубке и: — Я знал, что ты не откажешь.

***

      Утром я проснулся даже раньше будильника. Нервничал так, словно иду сдавать экзамен по вождению. Хотя вру. Я даже так на экзамене не волновался, хотя до этого думал, что это самое сильное волнение было в моей жизни. Хотя был еще один волнующий пиздец, когда я сидел у закрытой двери туалета и ждал, пока моя девушка, с которой я встречался второй месяц, сделает тест на беременность... И тогда я думал, что сильнее в жизни нервничать больше не буду, но потом через пару месяцев я сдавал на права ее отцу инспектору ГИБДД, и вот тут реально я чуть не увеличил уже имеющийся дополнительный вес в машине. И тогда я тоже думал, что большего пиздеца в моей жизни не будет, но хер там плавал.       Мне идти до работы минут пятнадцать прогулочным шагом, но я нервничал настолько сильно, что, выйдя как обычно, пришел раньше всех. Я так, откровенно говоря, очковал весь тот день, что не смогу поговорить с Настей или что вообще с ней даже не встречусь и больше её не увижу. Я так сильно нервничал, что у меня потом ещё несколько дней периодически покалывало сердце. Блять. Я за всю жизнь потратил меньше нервных клеток, чем в то сраное утро.       Переодеваясь в раздевалке, я молился всем существующим и несуществующим Богам, чтобы сейчас пришла Настя и у нас было хотя бы минут десять. Но заходили лишь незнакомые мне люди. На мгновение я даже подумал, что тот мужик меня наебал, будем называть вещи своими именами, сказав, что Настя тоже придёт. Но когда меня позвали помочь разгрузить машину с товаром и, выходя из раздевалки, я столкнулся в дверях с Настей...       Боже...       Я таким счастливым ещё никогда себя не чувствовал. Хотя всё же в тот день, когда моя бывшая делала тест на беременность и выяснилось, что всё обошлось, немножко, но я был счастливее... Ну там просто реально жизнь была на грани глобального пиздеца.       Я улыбался, как дебил из всяких мелодрам. Но знаешь, мне было так плевать на то, как я выглядел, потому что в душе я чувствовал такое спокойствие и умиротворение. И эти секунды счастья были настоящим спасением на фоне всего того дерьмо, что творилось в моей жизни.       Мы успели перекинуться только взглядами но я всё равно заметил её милую улыбку. Я понравился ей уже тогда. Отвечаю.       В тот день было столько работы, что у меня не было ни минуты свободной, чтобы в туалет сходить, не говоря уже о том, чтобы с Настей поговорить. Мы даже обедали и одновременно работали. Было очень много погрузок, то ли акции какие-то, то ли что-то перепутали, я так и не понял. Но товара пришло раза в два, если не в три больше, чем приходило предыдущие разы. И с каждым часом, приближаясь к концу дня, я нервничал и бесился всё сильнее и сильнее. Вот так раздражает, когда ты куда-то торопишься и чего-то ждёшь, хочешь, чтобы время шло быстрее, а оно, сука, как специально как будто замирает. А когда ты наоборот меньше всего хочешь, чтобы время шло быстрее, оно, сука, летит просто, как сраная ракета. Я так очковал весь день, что постоянно что-то либо ронял, либо уносил не туда. И Любовь Степановна, самая главная тут тётка, вечно на меня орала и говорила: "Ещё раз что-нибудь разбросаешь, останешься после смены убирать". И когда она сказала мне это в пятый раз, меня осенило. Мне просто нужно что-то разбросать, рассыпать, раскидать, нужное подчеркнуть, в общем, как-то жёстко накосячить, чтобы меня оставили после смены. И сделать я это обязан вместе с Настей, чтобы нас вдвоём оставили. Сука, ну точно. Я просто, мать его, гениален. И вот когда я представил, как мы с ней вдвоём ещё час или даже больше делаем что-то вместе, улыбка на моём лице расползлась сама собой. Оставалось только продумать детали и лучший вечер мне обеспечен.       Перетаскивая коробки с орехами, я глазами выискивал Настю по всему складу. Изредка она передо мной мелькала, но была либо далеко, либо без коробки. А мне нужно было, чтобы она тоже несла что-то в руках, чтобы она тоже что-то рассыпала, иначе получится, что накосячил я один и останусь после смены тоже один, и ничего не выйдет, и весь гениальный план полетит к ебеням.       Я не выпускал ящики с орехами из рук практически ни на минуту, чтобы в любой момент можно было приступить к плану. У меня не было четких действий. Я просто собирался как-нибудь беспалевно, типа случайно, столкнуться с Настей. Но как-то пока не выходило. Я уже даже специально начал ходить по тем местам, где ходит она, но всё равно не мог с ней пересечься. Я даже таскал три ящика, чтобы размах был как можно больше и нас уж наверняка оставили.       Я шёл с тремя тяжеленными деревянными полными орехов хренями, нифига не видел дороги впереди, косился по сторонам в поисках Насти, и так засмотрелся, что, сука, влетел куда-то и уронил нахрен все орехи. Я уже хотел было сматериться, но услышал знакомое: — Чёрт.       Поднял голову, а там Настя. И я стою напротив и улыбаюсь как дебил, пока не вспоминаю, что должен действовать по плану. — Твою мать, – ошарашенно произнес я вслух, а в душе благодарил Бога, если он всё-таки существует, за помощь. – Прости, пожалуйста, я вообще не видел ничего.       Настя слегка усмехнулась, растерянно смотря на огромную кучу рассыпанных орехов: фундук, арахис, грецкий. И всё перемешалось нахрен. Нас точно должны оставить. Я был прям уверен. — Как их теперь обратно то все собрать?.. – надув щеки и выпустив воздух, спросила Настя.       Я смотрел на это ореховое озеро, затем втянул в грудь побольше воздуха, приготовился уже выдыхать и говорить: "Не знаю", как за спиной раздался чей-то противный голос. — Что здесь происходит?!       Я слегка даже вздрогнул от этого грома среди ясного неба и, обернувшись, увидел ту самую Любовь Степановну. А я вас так ждал. — Я уронил ящик с орехами. Сейчас всё уберу. — Мы просто столкнулись... – неуверенно и не громко произнесла Настя за моей спиной.       Любовь Степановна закрыла глаза, сжала челюсти, её ноздри надулись, как парашюты, венка на шее начала пульсировать и если бы я знал азбуку морза, то уверен, что прочитал бы там «Ниженко, сука, я тебя уволю». Но Любовь Степановна сказала лишь сдержанно, вложив в свою интонацию всю ненависть ко мне: — Значит так, – она на секунду замолчала, бросив взгляд на мой бейджик. – Ниженко. Сейчас убираете всё в ящик, а после смены остаетесь и расфсфс... – она замялась. А я давно заметил в её речи какой-то дефект. Это оказалась шепелявость. – Рафсфо... – в её взгляде, кажется, стало ещё больше ненависти ко мне. – Сейчас всё убираете в один ящик, а после смены сортируете всё по своим ящикам! Поняли меня?       Я лишь мог кивнуть, потому что изо всех сил сдерживал себя, чтобы не рассмеяться.       Любовь Степановна последний раз окинула, вернее, буквально прожгла меня своим взглядом ненависти, гордо закинула голову, развернулась и ушла. А я тут же начал чувствовать, как улыбка на лице становится всё шире и шире. Через секунду я услышал за спиной какое-то кряхтение, обернулся, а там Настя смеётся в ладошку и собирает орехи. Подняв взгляд на меня, она повторила за Любовь Степановной. — Расфсфсф... Сортируете орехи! – и рассмеялась еще сильнее. Я тоже засмеялся и, присев на корточки, начал ей помогать. – Да уж, – перестав смеяться, она вздохнула. – Мы это до ночи будем "расфсфсфасовывать".       Она посмотрела на меня, улыбаясь. Я слегка рассмеялся. Смотря на неё, мне всегда хотелось улыбаться. Почему? Я сам не знаю. У меня такого раньше никогда не было. — Насть, если ты не хочешь, я могу сам всё разобрать.       Нужно показать свое благородство. Естественно, я не хотел один всё это делать, тем более, что их реально было дохренище. — Один ты вообще до утра будешь сидеть, – усмехнулась она, собирая орехи в горсточки и кладя их в ящик. Я смотрел на неё и не мог перестать улыбаться. Так тепло было на душе. И одновременно так странно.       Поймав мой взгляд, она неловко улыбнулась и скромно опустила опять глаза. – Расфасовываете орешки, – опять негромко повторила она и тихо рассмеялась.