Для самого себя

      Мы зашли в квартиру, и Лёшка, не раздеваясь, сел у стены на пол.       – Она сердится на тебя за что-то?       Я снимал куртку, ботинки и поглядывал на Лёшку. Вопреки всему, настроение у меня было отличным.       – Ты про Ленку?       – Разозлилась за вызов к директору, или я чего-то не знаю, Лёш?       – Они вчера ругались с Тимом. Ленка уже пришла злая, но завелась ещё больше и высказала всё Тимуру: про отца, про меня, про школу, и вообще... Он взбесился, послал её. Ленка тогда ваще сдурела. Короче, скандал был.       – «И вообще» – это что? Про меня говорила?       – Ну про тебя, и что? Какая разница? Всё равно это всё хрень, – без воодушевления закончил Лёшка.       – Я не знал, что ты поднимался к Тимуру?       – Хотел попросить Ленку, чтобы не ходила в школу. Только всё испортил. – Лёшка стащил с ног кроссовки и, подавшись вперёд, обхватил колени руками.       – Есть хочешь?       – Не-а. Пока у Викеши парился, думал слона съем, а ща – не хочу.       – Если ты домашку сделал, пойдём фильм посмотрим?       – Что? – Лёшка подался вперёд. – А воспитывать? Ты что, меня просто отмазал, да, чтоб Ленка отстала?       – Сейчас смысла нет разговаривать – наговорились. Надо перерыв сделать.       – А что будем смотреть?       – Всё равно.       Мы сидели на диване так же, как если бы читали: Лёшка привалился к моему боку спиной. Как он видел фильм, не знаю.       – Может, чай?       – Не-а. – Лёшка, как недавно в коридоре, поелозил спиной по мне, словно утаптывая для себя место. – Чего молчишь?       На экране Джоли в кого-то целилась. Я всё думал о словах Лены, – поэтому смысл пальбы от меня ускользнул. И правда нельзя жить «у неизвестно кого». Потому что неизвестно, кто я Лёшке. И, кто он мне, тоже неизвестно. Слишком много получается неизвестных в этой задаче, и даже будущий студент физмата МГУ не сможет её решить. К чему вообще всё движется? Я сегодня забрал Лёшку снова, теперь от Лены, хотя мог бы, была возможность... Нет, не мог! Уже не мог. Только если бы Лёшка сам ушёл. Ушёл?       – Ты молчишь, Назар. Скажи что-нибудь.       – О чём фильм, я как-то не понял?       – Спроси.       – Спрашиваю: зачем она его пристрелила?       – Про огнетушитель спроси.       – Зачем спрашивать, ты сам всё расскажешь.       – Не буду рассказывать, – сообщил Лёшка и, посидев с минуту спокойно, толкнулся в меня: – Ну!       – Почему не будешь рассказывать?       – Ты должен спросить, – упрямился он.       – Ладно, – я убавил громкость фильма, – рассказывай, я спрашиваю.       – Глупо вышло. Захотел попробовать, подбил Рыба и Какаду. Всё.       – Конспективно. Эта фауна – твои друзья?       – С чего ты взял? – Лёшка повернул ко мне голову. – Назар, скажешь честно?       – Закругляйся про честность, надоело.       – А что ты подумал, когда услышал про огнетушитель?       – Подумал, хорошо, что вы его на башку никому не скинули, а то бы химчисткой не обошлось.       Лёшкина спина заколыхалась от беззвучного смеха. Смешно ему, без пяти минут уголовнику.       – Ты не сердишься?       Я пожал плечами: не сердился. Я сегодня узнал о Лёшкиной выходке и практически солгал директору школы, а теперь мы сидим и смотрим фильм. Это последний гвоздь – как воспитатель я облажался по всем статьям.       – Даже убить не хочешь?       – Нет, самому странно.       – Погладь меня по голове. – Лёшка улёгся, положив голову на мои колени.       Я водил рукой по волосам, он сосредоточено дышал. Потом начал рассказывать. О тихом безвольном Рыбе, о рыжем без тормозов Какаду, о том, как они разбирались, как работает старый, но, как неожиданно выяснилось, вполне действующий огнетушитель. И что открыть окно показалось единственным выходом, чтобы «не засрать всё вокруг», потому что за кабинет их бы потом убили, а «тем придуркам просто не повезло, припёрлись, небось, со своими шавками гулять на нашу территорию».       – А ты когда учился в школе, тебя таскали к директору?       – Мне нечем похвастаться.       – Гонишь.       – Да. Как-то не тянуло на подвиги.       Лёшка приподнялся на локте:       – Ты был чмошником?       – Нет. Только экстравагантные выходки вроде твоего огнетушителя меня не привлекали.       – Ты скучно жи-ил... – разочаровано протянул Лёшка, вновь укладываясь мне на колени. Найдя мою руку, приказал: – Давай дальше. Гладь. А ваще хорошо, что я тебе попался, а то так бы и загнулся без меня совсем – никакого удовольствия от жизни!       – Я в институте догнался. – И смех и грех: захотелось скорее вычеркнуть себя из рядов чмошников.       – Да?! – Он тут же вскочил и заканючил: – Расскажи, ну пожа-а-алуйста. Тебя к ректору вызывали?       – Потом, Лёш, а сейчас топай к компьютеру и начинай искать подработку. Фильм всё равно не смотрим, так что двигай. Тысяч пять-семь будет достаточно, чтобы возместить ущерб?       – Ты правда хочешь, чтобы я работал?       – А сам как думаешь? Давай активнее, меньше разговоров.       – Вот, бли-и-ин... – Лёшка сполз с дивана и поплёлся к столу. Щёлкнув системным блоком и плюхнувшись со стоном на стул, он по привычке нацепил на голову наушники.       – В следующий раз подумаешь, прежде чем дурить, – не смог я не повоспитывать.       – Я бы ещё парочку огнетушителей открыл, лишь бы ты взял меня за руку, – сказал Лёшка, глядя в монитор.       Воспитание не помогло. Даже наоборот.       – Ужинать будем, когда несколько приемлемых вариантов нароешь. – Меньше слышишь – лучше спишь.       Я перебирал исписанные чёрной ручкой обрывки листков бумаги, сколотые неизвестно где откопанной Лёшкой канцелярской скрепкой. Вакансии. Конечно, вчера он ничего так и не нашёл, а может, и не слишком старался. Поэтому сегодня я вчитывался в совершенно безнадёжные предложения для тех, кто без образования: расклейка, кофейня, предвыборная агитация, уборка мусора, замаскированная под безликое «благоустройство территории», озеленение парковой зоны. Были несколько листков, начинающихся словами «волонтёрство». Эти-то зачем? Я снова перебрал варианты. Обманут. Устанет так, что будет не до уроков. Не сможет. Тем более не сможет. Я, как Айболит, ставил и ставил диагнозы его бесполезным находкам по очереди.       – Что это? – я обернулся на звук Лёшкиных шагов и помахал вакансиями.       – Работа.       – Ерунда, а не работа!       – Ага, – прилежно согласился он.       Я поднял голову: не нравилось мне такое «ага». Срочно надо опередить – организовать и возглавить, а то как бы дело и впрямь милицией не кончилось.       – Помнишь, ты как-то сказал, что разбираешься в рисовании?       – Ну, сказал.       – В компьютерах, я тоже понял, сечёшь. Разве ничего не нашлось похожего на компьютерный дизайн или создание сайтов?       – Нашлось, – вновь с неопознаваемым безразличием согласился Лёшка.       – Почему я здесь этого не вижу? – Я пошелестел листочками.       – Тебе не понравится.       – А тебе понравилось? Ладно, показывай. – Я уже начал терять терпение – каждое слово приходилось вытягивать.       – Ну, во-от. – Сверху лёг ещё один лист: распечатка, формат А4.       – Нормальное предложение. – Я пробежал текст глазами. – Деньги, правда, небольшие, до экзаменов всю сумму не соберёшь, но в целом… Так что не так с этой работой? «СтройДом», есть такая фирма, знаю.       – Сосновский. – Лёшка отвёл взгляд.       – Что, Сосновский?       – Тот козёл, что заявился тогда к тебе, его объява.       – Откуда ты знаешь, что это он.       – Я звонил туда и слышал, как его звали к телефону. Он же – Вадим Дмитриевич? Голос у него... Хрен забудешь. И рабочий твой начинается с таких же цифр, я проверил.       Проверил он! Я снова перечитал текст вакансии. Похоже, что Сосновский и впрямь тот самый – наш, Лёшка не напутал. Значит, вот что за фирму собирается подмять под себя наше управление! Нет, Сосновский – молодец, ничего не скажешь – и в мелочах всё просчитал: начал с того, что скромно предложил будущим компаньонам свою помощь в рекламе и взялся за шлифовку их полиграфии. Даже платить сам собирался, раз указал номер управления.       – Не очень хорошая идея. Ты не сможешь с ним работать, поверь. После вашей стычки...       – Я же говорил, что тебе не понравится.       – А тебе?       – Я умею работать с фотографией, люблю миксовать цвета, картинки. Это несложно, и мне нравится. Я всё разузнал у Сосновского – easy money .       – Лёш, я не хочу давить, но ты подумай хорошенько и завтра мы снова всё обсудим. Вадим Дмитриевич – не вариант. Я поищу что-нибудь другое, может, найду что получше. Идёт?       – Я устроился на работу, – вроде между делом сообщил Лёшка за ужином.       – Какую?       – На хорошую. Тебе чай наливать?       – А подробнее?       – К Сосновскому.       Почему-то я не удивлён.       – Лёш, почему ты не посоветовался со мной? Мы могли бы ещё раз… – начал я, понимая, что моего показного хладнокровия хватит ненадолго.       – Мы вчера обо всём перетёрли, нахрена разводить бодягу? – перебил он. – Ты хотел, чтобы я заработал деньги, – я нашёл работу. Ты сказал, что не хочешь давить на меня, – я всё сам и решил. Что не так?       – Ты ничего не путаешь? Это я хотел, чтобы ты работал, просто так взял и захотел?       – Чего к словам-то придираться?       – К сожалению, ты пока не можешь принимать взвешенные решения. Один огнетушитель чего стоит. – Я положил вилку и сцепил руки – есть перехотелось. – Значит, кто-то это должен делать за тебя. Ты позвонишь и откажешься: скажешь, что передумал.       – Ты. Не имеешь. Никакого. Права. Указывать мне, – отчеканил Лёшка и посмотрел чужим взглядом Тимура. – Я не буду никуда звонить, понял?       – Лёш, ты сам захотел вернуться сюда, значит, выбрал того, кто отвечает за тебя. Выходит, ты сам дал мне право решать вместо тебя. Всё просто.       – Просто? Просто?! Охуел?! – Голос взлетел в крике, и Лёшка, захрипев, закашлялся.       – Не матерись.       – Насрать! Ты совсем свихнулся на воспитании? Я не буду тебя слушать, ясно?! И нехрен решать за меня, – он сузил глаза и тяжело задышал, – никогда!       – Побереги свой пыл, Лёш. Сосновский – человек жёсткий, бескомпромиссный. Работая рядом с ним, ты либо делаешь, как он говорит, либо – никак. Он просто-напросто задавит тебя, а зная твою вспыльчивость…       Лёшка уже вылетел в коридор. Вот как, как выбить дурь у него из башки, не нанося тяжких телесных?       Каждый раз по местоположению Лёшки в квартире я легко определял его настроение. Если он злился на меня и желал высказаться, а я был в своей комнате, то он возмущался, стоя у меня на пороге. Если же настроение у Лёшки было получше, то он смело заходил ко мне, садился на подоконник или заваливался в кресло и оттуда вёл свои речи. Мог внепланово отконвоировать меня на диван читать, отложив уроки и заодно ужин на более позднее время. «Захотелось», – туманно пояснял он. Когда же Лёшка был готов любить всех вокруг, обычно это происходило ближе к полуночи, то без обиняков вваливался ко мне и сразу забирался на кровать. Его ничуть не беспокоило, что я уже лежал. Он устраивался «по-турецки» у меня в ногах или валился поперёк – я едва успевал подтянуть ноги к себе – и, глядя в потолок, говорил, говорил.       Когда Лёшка впервые вроде в пылу спора улёгся на мою кровать, я, обалдев от такой наглости, так долго подбирал слова для отповеди, что он успел к тому времени уйти. Возвращаться к этому вопросу ещё раз было поздно – момент упущен. Радовало, что его лежания случались не каждый день. Гораздо чаще, пребывая в хорошем расположении духа, Лёшка не выпускал меня из-за стола, растягивая до бесконечности ужин: спрашивал, спорил, доказывал что-то очередное суперважное для него. Но чтобы он в ванной игрался со струйкой воды из-под крана, такого я пока не видел.       Не обращая на меня внимания, Лёшка то тихонько трогал водяной столбик, то пытался схватить, набирал в ладонь маленькое озерцо, потом положил руку под струю и вода стала разбрызгиваться веером в разные стороны. Медитация, значит. Как бы он не намедитировал уйти к Тимуру.       – Лёш, – я подошёл ближе и тоже потрогал воду, – ты прав, я не должен решать за тебя. Если бы мне в восемнадцать кто-то вздумал диктовать, что и как делать, я бы послал любого.       – Не куплюсь, отвали. – Лёшка откинул мою руку.       – Я прошу у тебя прощения и обещаю, что больше не буду вмешиваться в твои дела, если ты сам не попросишь. – В ответ он склонился ещё ниже над раковиной и рвано дёрнул плечом. – Лёш, пойми, я переживаю, что, как только Сосновский надавит на тебя, ты сорвёшься. Например, заставит что-то переделать или вы элементарно не сойдётесь во мнении. Ты же молчать не будешь. И чем всё это закончится?       – Ничем это не закончится. – Лёшка вытер об себя мокрую руку и закрыл кран. – Я свалю, и всё. Ну бабла не срублю, так другое место найду. Почему взрослые вечно суетятся? Ещё ж ничего не случилось. – Он поднял голову и посмотрел на меня в зеркало. – Твой Сосновский будет всего-навсего принимать меня на работу. Ну увидит, узнает, конечно. Ничего, проскочим. Когда мы говорили по телефону, он сказал, что если я им подойду, то какой-то там Славик будет надо мной. Ты же даже ничего не знаешь, а сразу… Попробовать-то можно?       Страх. Я слишком боялся за него. Ещё я очень хорошо помнил, как Сосновский по-барски трепал Лёшку по щеке. Выдержу ли я?       – Ты уже давно сидишь. Так сложно или много всего?       – Много. – Лёшка откинулся на стул и потянулся. – Ещё полчасика и баиньки.       Сосновский, надо отдать ему должное, принял Лёшку на работу без звука. Буквально. Встретив меня в коридоре на следующий день, он ни словом не обмолвился, что теперь мой «племянник» работает на него. Вероятно, Лёшка показал какие-то свои работы, доказал, что он может. Сосновский вызывал уважение, как бы я к нему ни относился. С Лёшкой о собеседовании я тоже не говорил, предоставив ему полную свободу. Беспокоил неизвестный Славик. Его я не знал, значит, это сотрудник «СтройДома». Оставалось надеяться, что он будет посговорчивее Сосновского.       Глядя на Лёшку, напряжённо таращащего глаза в монитор я начал смеяться.       – Ты чего? – Лёшка оглянулся на меня. – Чего смешного?       Он провёл по экрану рукой, взял альбом и начал сравнивать бумажный вариант с электронным: кукольно-глянцевая новостройка, для большей наглядности порезанная на сектора, вычурная и помпезная.       – Всё нормально, какого ты пугаешь меня?! Стену убрал, колонну подвинул, даже консоль не забыл, как в прошлый раз. Славик сказал, что Вадим на говно изошёл, когда увидел. Чего ржёшь?       – Вспомнил, как ты чуть не в первый день сразу влез в мой комп. И я ведь тогда совсем не удивился, что бомж в секунду сориентировался, что здесь у меня, где и куда.       – Что, я совсем, по-твоему, идиот? – буркнул Лёшка.       – На идиота ты вообще мало похож. Это, скорее, я идиот – так было тебя жалко, что в голову не пришло, что ты меня обманываешь. Смешно, что не понял.       – А если бы понял, выгнал? – Он ниже склонился над альбомом.       – Да.       – Значит, выгнал.       – Это честно.       – Как ты меня достал своей честностью! – он захлопнул альбом и швырнул его на стол.       – Но ты ведь можешь задать и другой вопрос.       – Чтобы ты меня обломал ещё какой-нибудь правдой? Свали, я хочу сегодня всё доделать, а ты мне мешаешь.       – Например, ты мог бы спросить: почему я не выставил тебя, когда ты заявился ко мне второй раз, с вещами.       – Ну раз ты сейчас такой весь из себя ва-ажный – ма-а-асленница, значит, что-нибудь высокопарное загнёшь. Я сам скажу: тебя точняк ломало в одиночестве.       – Ладно, давай активней, спать пора. – Я потянулся потрепать Лёшку по волосам, но тот ушёл из-под руки.       Упрямый и избалованный: мультик ему не понравился, отстойный, видите ли, рисовка не та. Зато, смотрю, на цитаты хорошо пошёл.       По «аське» Дим Димыч попросил зайти к нему в кабинет.       – Назар Сергеевич, ориентировочно к первому июня мы заключим договор о сотрудничестве со «СтройДомом».       Благодаря Лёшке и его поискам работы, я уже знал название фирмы.       – Мы с Вадимом Дмитриевичем запланировали некоторые передвижения в управлении – будем уплотняться. Руководящая часть сотрудников «СтройДома» переедет к нам, поэтому понадобятся свободные помещения.       Я с грустью подумал о незавидной судьбе моей чертёжной доски, которая всё-таки отправится на помойку. Как бы она меня с собой не прихватила, судя по такому долгому вступлению Дим Димыча.       – Вы останетесь в своём кабинете, – продолжил шеф, – пока один. И поздравляю, в ближайшее время вы войдёте в администрацию нашего управления.       – Спасибо, Дмитрий Дмитриевич. Неожиданно. И каков будет мой новый функционал?       – Думаю, должность руководителя проекта будет вам по плечу. Но это в фазе рассмотрения. В связи с этим, у меня к вам вопрос: как вам работается с Сосновским? Я спрашиваю ваше мнение о нём не только как о профессионале, но и человеке.       – Я считаю, что строительное управление приобрело в его лице знающего специалиста.       – Вы, как всегда – по существу. Хорошо, спрошу напрямую: Назар Сергеевич, он вам нравится?       – Вадим Дмитриевич – мой непосредственный начальник, а «нравится – не нравится» – это про отношения другого характера. Мы не друзья, поэтому тяжело судить о том, что выходит за рамки рабочих отношений.       – Чем больше я вас слушаю, тем больше убеждаюсь, что вы далеко пойдёте: правильно, красиво и… ни о чём. – Дим Димыч рассмеялся, встал и, обойдя стол, сел рядом на стул: – Я принял правильное решение, повысив вас, а потому считайте это символической платой за новую должность и ответьте как есть, без дипломатий.       – Я бы желал оставаться с Вадимом Дмитриевичем в профессиональных отношениях. Так достаточно откровенно?       – Вполне. – Шеф побарабанил по столу пальцами. – И не забивайте себе голову всякой ерундой, я знаю, что вы там себе уже накрутили с вашей мнительностью. Повышение вы получили не для того, чтобы «греть уши» около Сосновского. Вы ведь так сейчас думаете, я прав?       – Не успел ни о чём таком подумать.       – Хорошо, – Дим Димыч махнул рукой, – идите, от вас ответа добиться невозможно. И зайдите к завхозу, выберите новую мебель – он даст каталог.       Юлить, уходить от ответа, – наверное, я уже вливаюсь в элитный круг администрации. Таким макаром я скоро начну обманывать и Лёшку. Чего меня пугает в этом больше: что он перестанет мне доверять или что я изменю сам себе?