Для самого себя

      На выходные я наметил покататься с Лёшкой на велосипедах. Запланированного сюрприза не получилось, потому и радостных криков, как с походом в цирк, не было. Лёшка утром долго вставал, возмущаясь, что я поднимаю его в целых... «Сколько? Одиннадцать?! Что ж я маленьким не сдох». Наверное, я помешал запланированному высыпанию за всю неделю. Но умываться он всё-таки поплёлся. На кухне, не прекращая ныть, обнялся с остатками вчерашнего салата с кукурузой, шумно скрёб ложкой миску, с недовольным лицом жевал. От предложенного моего любимого – со шпротами, – скорчив мину, отказался. Поверх салата в его желудок упали два огромных куска торта. Я был спокоен, когда Лёшка отрезал себе первый здоровенный кусман, списав на то, что вчера ему не перепало ни кусочка. Но когда он откромсал второй, такой же, заволновался:       – Может, не надо? Тебе же плохо будет.       – Не бои́сь, мне всё на пользу.       Торт заметно поправил его настроение, и на улицу Лёшка вышел уже в более приподнятом настроении.       – У тебя есть велик? – только и спросил он, заметив в салоне раму. Багажник не смог вместить в себя велосипеды даже в разобранном виде.       Моё позднее возвращение домой несколько дней назад оказалось забыто, никакой связи между ним и великами Лёшка не углядел. Ну что ж…       – Ты катаешься? – уточнил я на всякий случай.       – Есессьно. А есть те, кто не?       Я важно промолчал, припоминая, когда садился в седло в последний раз. Сам-то умею, не забыл? По всему получалось, что моя последняя поездка состоялась в день защиты диплома. Именно тогда, на радостях, я и купил велосипед – Павел подбил. Этот под настроение мог развести любого на что угодно, сам оставаясь не при делах. И тогда же, отметив на нашей даче успешную сдачу, мы обкатали велик все по очереди. После того, как Вероника с подругой свалились на нём в лопухи, я поставил бедалагу на вечное хранение в дачный сарай. Значит, сегодня мой первый выезд после многолетнего «отпуска». Надо было потренироваться, чтобы в грязь лицом не упасть.       Приехав в парк, я долго возился, собирая велосипеды: видимо, больше думал о своём предстоящем позоре, нежели о том, что делал. Сначала Лёшка подкалывал меня, потом, отняв шестигранник, сказал не мешаться и пойти посидеть на лавочке, как делают все безрукие выжившие из ума пенсионеры. Наконец, общими усилиями велосипеды были собраны, колеса подкачаны.       – Неуже-е-ели!.. – выдохнул Лёшка, сам закрыл машину и, словно угадав, уселся именно на мой велосипед. Получается, я – на Сёмкином. – Поехали, чего стоишь?       Я действительно не слишком торопился – опозориться раньше времени не тянуло, но делать нечего, иначе зачем было всё затевать.       Сносно доехав до входа в парк, я воспрял духом. И правда, раз научившись, не разучишься. Какое-то время мы мирно катились рядом, потом дорожка сузилась, и Лёшка, поехал впереди. Внезапно он втопил и исчез, вильнув влево. Вот обязательно ему надо в лес, нормально, где все, нельзя покататься?! Чертыхнувшись, я свернул за ним по едва заметной узенькой тропке: синяя куртка мелькала среди деревьев. Поехал быстрее, но переднее колесо тут же начало врубаться в толстые корни, пересекавшие путь, и я сбавил скорость. Как Лёшка умудрялся лететь по таким буграм? В конце концов, я почти догнал его, но Лёшка, обернувшись, привстал и заработал ногами быстрее. И в тот момент, когда я решил сдаться, услышал издали раскатистый, умноженный эхом смех. Тут же вдруг ясно словно бы увидел, что где-то впереди, на поляне, собралась компания, успевшая уже не единожды, судя по матерным воплям, накатить «по-маленькой». И уже не обращая внимания на вздыбившиеся корни, я поднажал. Если Лёшка остановится недалеко от них, чтобы меня подождать? Если они ему скажут что-нибудь? А если он ответит им в своём духе? Столько, оказывается, бывает всяких «если»! Вспомнился не к месту Демичев со своей тёткой. Надо его остановить, пока он...       Небо, стволы, ветки, земля – целый мир смазанной картинкой мелькнул перед глазами, ошарашил своей близостью и яркостью. И как-то так вышло, что можно уже никуда не ехать – велосипед в этом новом ярком мире существовал отдельно от меня. Всё вокруг виделось будто в плохеньком телескопном разрешении. Зато неожиданно чётко я увидел синюю куртку. Рванула болью нога, словно я сидел на пиранье. Кое-как ощупав бедро, я ничего криминального не обнаружил: ни кровавого месива, ни торчавшей кости. Только дыра сзади в джинсах. Видать, рано я обрадовался, велосипедист!       – Думал, ты вообще не ругаешься, а ты – в порядке, можешь! Прям отлегло. – Лёшка дурашливо приложил руку к груди и склонил голову. – Разучился педальки крутить? Вставай, а то ща МЧС прискачет, подумает, что помираешь. – Он нагнулся и протянул мне руку.       Я был благодарен Лёшке за насмешливый тон, за то, что не охает, не смотрит испуганными глазами. И потому захотелось встать самому. Но, пошевелившись, пришёл к выводу, что смогу провернуть этот трюк, только ухватившись за дерево и переставляя руки по стволу, чтобы принять вертикаль. Глядя, как я цепляюсь за кору, примчатся не эмчэсники, а клоуны – опыт перенимать. Пришлось принять Лёшкину помощь. Вот тут-то глаза у него расширились, когда он ощутил, с какой силой я потянул его за ладонь, вставая. Оказалось, что всё не так плохо: бедро лишь тупо саднило и я даже смог сделать несколько шагов.       – Тут коряга, – Лёшка подошёл к лежащему велику, – ты её и словил. Покатались... – грустно констатировал он и пнул деревяшку.       До гоготавшей и матерившейся полянки нам не хватило совсем чуть-чуть.       Довольно быстро мы докатили велосипеды до машины. Бедро ныло, но терпимо, велосипед от падения совсем не пострадал. Лёшка разобрал велики, помог разложить всё на прежние места, параллельно начитывая, что «существуют в природе классные багажники, для велосипедов специально, если ты не знал, и хорошо бы их иметь, чтобы этой ху-у-еровиной не заниматься постоянно». Я обещал подумать.       Со всеми предосторожностями разместившись за рулём, я всё равно скривился от боли. Сидеть на ране – я чувствовал, что ушибом не обойдётся – приятного мало. Чтобы реже давить травмированной ногой на сцепление, я ехал, мучая двигатель и сократив количество переключений между скоростями до минимума.       Как только мы поднялись в квартиру – лестница оказалась непреодолимым препятствием, и пришлось чуть не впервые воспользоваться лифтом, – Лёшка присел передо мной и, расшнуровав кроссовки, помог их снять: сообразил, что ни снова сесть, ни нагнуться я не смогу.       – Пошли в ванную, чтобы всё кровью не заляпать. Буду тебе первую помощь оказывать.       – Так много крови?       – Сейчас – да. Спать придётся по очереди, готовься – надо контролировать, чтобы вся не вытекла, – сказал Лёшка серьёзнее, чем полагалось для шутки.       – Я умру, доктор? – дойдя до ванной, пошутил я вместо него.       – Штаны снимешь или резать? – не остался в долгу Лёшка и, судя по голосу, опустился за моей спиной на корточки.       – Спасти не получится? – Джинсы было жалко.       – Если таких же дыр надрать и кровью заляпать для симметрии, то можно.       Боясь разбередить рану, я очень медленно спустил джинсы до колен. Вспомнить бы, где я их покупал: в интернет-магазине или торговом центре? Неплохо такие же купить, на замену – очень удобные. И Лёшка что-то долго молчит. Всё так страшно? Я повернулся:       – Эй, заснул?       – Ну-у-у, значит, так! – оптимистично начал Лёшка, глядя на меня снизу. – Ты, кажись, ногу проткнул.       – Сильно проткнул? – Стоять, извернувшись верхней половиной туловища назад, было больно. В ране задёргало, будто клещами кто тянул за мышцу.       – Ну да, проткнул, – задумчиво повторил Лёшка.       – Зашивать надо или так обойдётся?       – Ты такой пушистый… Назар...       Я почувствовал, как его пальцы пробежались по моей ноге вверх-вниз. Ёб… Ещё не хватало!       – Какой? – Взгляд уже заскользил по плиткам на стене ванной, считая, соединяя их по две. – Слушай, иди отсюда. Я под душем смою кровь. Уверен, там ничего нет серьёзного.       – Что-о? – заморожено раздалось позади.       – Говорю, проваливай, я мыться буду. – Я не мог ждать ни секунды.       – Почему?       – По кочану! Пошёл вон!       – Пошёл ты сам, придурок!       Грохнула, закрывшись, дверь ванной комнаты. Ещё пара месяцев такого житья и придётся менять разбитые дверные коробки – сколько можно хлопать дверями! Сдать его на пятый: и двери будут целыми, и я в безопасности. Идиот, расслабился! Сам себя загнал в такое положение. Надо ж было додуматься даться Лёшке в руки!       – Лёш, – позвал я его, выйдя из ванной. – Подойди, пожалуйста.       Конечно, он не ответил. Я доковылял до своей комнаты и снова позвал: – Лёш, мне нужна помощь.       – Чего тебе? – Он неслышно появился на пороге.       – Нога очень болит. Принеси из ванной бинт и перекись. Ножницы тоже захвати, они у компа должны…       – Сам знаю. То прогоняет, то срочно подай то, принеси это.       Кое-как забинтовав ногу и чувствуя на себя злой взгляд, я посмотрел на Лёшку.       – Я всегда так реагирую на прикосновения к коже. Щекотно и неприятно, не могу терпеть, не выдерживаю.       И ведь сказал чистую правду. Но объяснения не помогли. Может, потому, что только рядом с Лёшкой моя выдержка стала сбоить.       – Ага, – легко согласился он, – я именно так и подумал.       Наскоро поев, я вызвал такси и поехал в травмпункт: если зашивать рану не потребуется, то укол от столбняка сделают. Оглядев знакомые стены, наверняка помнившие Лёшкин нос, и оценив длину очереди, приготовился куковать часа два. Закрыл глаза и откинулся головой на стену.       – Сегодня без парня? – раздался насмешливый голос надо мной.       Конечно, двух происшествий мне за день мало. Я нехотя разлепил веки: на враче, который осматривал Лёшку, вместо халата – серый пиджак и голубые джинсы. Точь-в-точь такие же, что я собственноручно выкинул полчаса назад.       – Нос в порядке? – Он был до противного дружелюбен.       Я не хотел с ним разговаривать и снова закрыл глаза. Шаги удалились. За следующие полчаса очередь продвинулась на двух человек.       – Пройдите. – Из кабинета показалась молоденькая, наверное, только-только из училища, медсестра и махнула мне рукой.       – Постойте, – вскочила женщина, сидящая напротив под стендом о вреде алкоголя и наркотиков, – сейчас я должна идти.       – Ну так и вы заходите.       Прижимая к груди руку, женщина почти бегом бросилась в кабинет. Я неуверенно зашёл следом, не понимая, с чем связано моё стремительное продвижение по очереди.       – Сюда. Ко мне иди. – Из соседней с кабинетом комнаты раздался знакомый голос.       Я не двигался. Ни мужик, ни его шуточки, ни джинсы, как мои в точности, ни его панибратство – мне не нравилось ничего. Но ещё больше не нравилась куча народу за дверью. Несколько часов ожидания перевесили.       – Коту яйца оставь, заходи, не тяни время. – Уже без пиджака он выглянул из двери. – Я тороплюсь. Раздевайся быстрее, смена не моя, заехал по делам. Что с ногой?       С тугой повязкой и вакциной под лопаткой, я вышел из кабинета. Велосипед мне запретили на месяц и велели передать привет «этому твоему, с носом».       – А почему Зоркий? – спросил Лёшка как-то вечером, закончив читать очередную главу про Остапа Бендера.       Мы сидели на его диване, значит, все правила соблюдены, значит, спрятаться от ответа мне не удастся, невзирая на стрелку, приближающуюся к двенадцати. Как-то само собой получалось, что теперь мы раньше полуночи спать не ложились.       – Не знаю, с института осталось. Семён назвал, кажется.       – Значит, Зоркий... Умный и глазастый?       – Лёш, здесь нет особого смысла. Имя переделали и всё.       – Вот и я думаю, что ни разу ты не глазастый – ни хрена не видишь. Да и мозги у тебя тоже... подкачали.       – Ты меня сейчас назвал тупым?       Когда-то Лёшка мне задал такой же вопрос. Я рассмеялся. Такие глубокие выводы по ничтожному поводу – прозвище.       – Не переживай, я за тебя возьмусь – поумнеешь быстро. Готов, хочешь?       – Умнеть? Всегда готов!       – Шути, шути, – не обиделся Лёшка, – потом спасибо скажешь.       – Это – Рыб. – Лёшка махнул рукой за спину, скинул кроссовки, которые сразу разлетелись в разные стороны, и прошёл на кухню.       Рыб кивнул и, нагнувшись, бережно развязал шнурки на ботинках. Лёшка обычно обувь чуть не сдирал с ног: наступая на пятки, игнорируя любые застёжки. Правда, вот так красочно расшвыривал впервые. Аккуратность же водоплавающего, «тихого и безвольного», как впервые отрекомендовал мне его Лёшка, впечатлила.       – Добрый день, – сказал Рыб, не торопясь пройти в квартиру.       Стало быть, «выступает хор мальчиков-зайчиков». Что бы сказал Семён, увидев в моём доме такое? Запоздало захотелось отреагировать на Сёмкин визит: на намёки, допрос, звонок маме с никому не нужными подробностями, надуманными и грязными, отреагировать, не думая о Лёшке, шумно, с матом, грохотом мебели и сбитыми костяшками в итоге.       Рыб откашлялся и повторил словно стих, с выражением своё «Добрый день». Друг, значит. Рыб. И почему мне кажется, что Лёшка не уроки его привёл делать? Убить, паршивца! Не этого, а того, что скрылся с глаз. А с этой рыбёшкой надо быть аккуратнее: напугаю – завизжит, в обморок хлопнется. От парня в нём хоть что-то есть? Реснички, глазки, губки, румяные щёчки. Перебор. Чистой воды двадцать два, даже все двадцать три.       – Ну, проходи, Рыбка. – Я показал ему на гостиную. – И уже вечер, по-моему.       Рыб церемонно склонил голову и исчез в комнате. Пощёлкав туда-сюда выключателем, я всё-таки остановился на домашнем задании, так безопаснее. А может, и правда кровь из носа, им надо сделать вместе уроки. И потом, Лёшке с кем-то положено общаться в школе, так почему не с Рыбкой? Хотя, признаться, я не ожидал, что Лёшка приведёт кого-то. Пока он играл роль бездомного, то в гости можно было ожидать такого же оборванного и голодного, но сейчас всё изменилось. С другой стороны, если Лёшка официально, с разрешения родных жил здесь, то вполне нормально приглашать кого-то к себе в гости. То есть ко мне. Выстроив красивую логическую цепочку и щёлкнув в последний раз выключателем, я ушёл на кухню. Сегодня моя очередь готовить ужин.       Дурашливые вопли, хохот, грохот ног по полу – квартира никогда не слышала подобных звуков. Значит, действительно, друг, и они, как нормальные подростки, сейчас бесятся, пока родители не мешают. То есть я. А я родитель? Я замер с ножом в руках: отломанный кончик, два болта в деревянной ручке, к пальцу прилипла крохотная стружка моркови. Нет, не родитель. Ещё один старший брат, вожатый в лагере, учитель? Словно желчь вспенилась в желудке. Сильным щелчком я сбил кусочек моркови, да так, что на секунду побелела кожа на руке. А кем хочу, владельцем приюта, куда временно отправили на передержку мелкого пакостника и где я приучаю его к лотку, к командам «место», «лежать»? Последняя, правда, потеряла свою актуальность, полностью дискредитировав себя.       – Вы не проголодались? – Я заглянул в гостиную.       – Сюда неси, – обернулся Лёшка, и две головы вновь уткнулись в монитор.       После еды, помыв свою тарелку и заварив чайный пакетик, я снова сел за стол.       – И чё? – Лёшка, взъерошенный и раскрасневшийся, нарисовался на пороге кухни. За ним маячил Рыб.       – Не понял? – вежливо уточнил я.       – Ну, ужин...       – Рыб, есть будешь? – Гостя накормить – святое.       – Между прочим, Рыб он для друзей. Надо ещё заслужить его так называть. – Лёшка злился, что я на задних лапках не принёс им ужин к компьютеру.       Рыб дёрнул Лёшку за руку и что-то зашептал в затылок. Не став ждать, чем закончатся переговоры, я включил режим воспитателя-ментора:       – Лёш, я назвал твоего друга так, как ты его представил, только и всего. Другое имя мне неизвестно.       – Ну и что теперь?! – Лёшка не сдавался.       – Так вы есть будете?       – Нет, Рыб уходит.       – До свидания, Рыб. Приплывай к нам ещё.       Судя по лицу парня, ещё секунду назад уходить он не собирался. А после Лёшкиных слов десять раз подумает – появиться ли у нас снова.       Когда чая в моей кружке не осталось, лениво загребая ногами, вернулся из коридора Лёшка – провожал своего Рыба.       – И чё на ужин?       – Макароны и грибы.       – М-м. – Он передёрнул плечами и открыл крышку сковороды.       – Не любишь грибы?       – Люблю. Их Тимур всегда делает.       – Ну и хорошо, тогда ешь. – Я поднялся из-за стола.       – Куда это ты? – Лёшка наложил себе на тарелку целую гору макарон. – Посиди со мной.       – Что-то у меня нет настроения сидеть с тобой.       – Он тебе понравился?       – Рыб? Это твой друг. Главное, чтобы он тебе нравился.       Но Лёшка своего добился – я снова сел за стол. Значит, и впрямь Рыб появился здесь не для уроков, и не «в гости». Я хорошо помню, как Лёшка удивился, когда я спросил, друг ли ему Рыб? Выходит, хочет, чтобы я всё-таки признался в нужной ему ориентации.       – А падумахь? – Лёшка, не жуя, запихивал в рот макароны.       – Я его почти не знаю, мне не над чем думать. Что за вопросы?       – Да ла-адно тебе, он же такой сахарный.       – Какой? – Хорошо, что я допил чай – сейчас бы поперхнулся.       – Сладенькая очаровашка, вот какой! Ты же не слепой, чего идиота из себя корчишь?       – Не забывайся.       – Но ведь это правда. – Он бил меня моим же оружием.       – Первое. Мне не интересен твой друг. Совсем. Второе. Что бы ты там себе ни напридумывал, мою личную жизнь я с тобой обсуждать не буду.       Чтобы закрыть щекотливую тему, я достал из холодильника последний кусок торта и поставил перед Лёшкой.       – Третье. Твоё поведение.       – Что опять не так?       Не дожидаясь ложки, Лёшка живо притянул к себе тарелку – место на торте для первого укуса его сейчас интересовало больше, чем разговор.       – Мне не понравилось, как ты разговаривал со мной при своём Рыбе.       Жадность, с которой Лёшка уминал торт, поражала. Будто это первый в его жизни торт. Или последний.       – Ты слушаешь меня?       – Не-а. – Лёшка мазнул по мне глазами и снова сосредоточился на торте.       – У тебя весь мозг в желудок перетёк?       – Уху-у...       Выходя из душа, я застал Лёшку за работой. Он гонял по экрану дерево: пристраивал слева от подъезда, справа, около детской площадки. Он видел, что я стою рядом, но оборачиваться не спешил. Зачем тогда звать гостей, если так много работы? Будто наперекор моим мыслям, Лёшка вдруг свернул на экране свою новостройку и, обойдя меня по касательной, свалился на диван.       – Ничего не хочешь сказать?       – Ты о чём? – Лёшка лежал, свесив ноги, и смотрел в потолок.       – Я спать хочу. Может, обойдёмся без этого?       – Чего «этого»? Ну-у-у, они хотят сотню разных вариантов одного и того же. Зае... трахали своими придирками.       – Прям так и сотню?       – Ну не сотню, – согласился он, – но всё равно затрахали. Не удивлюсь, если эта козлина Славик, моё за своё выдаёт.       – Лёш, у тебя нет образования, ты – никто. Расценивай эту работу как опыт. И даже если Славик так и делает, разве тебе отказали в зарплате? Всё это, – я махнул рукой в сторону монитора, – ты всё равно себе не оставишь, им отдашь, так не всё ли равно, как с твоими макетами, разворотами Славик поступает?       – Чего ты пристал? Видишь настроение ху… Хреново мне, видишь? Половина суммы на прикид тому дедку есть, давай остальное возьмём из Тимкиных денег? Надоело.       – Нет, Лёш, не «давай».       – Тогда не приставай.       – Мы не договорили с тобой.       – О чём ещё-ё-о мы не поговорили? – взвыл Лёшка в потолок.       – Повторю. Мне не понравилось, как ты сегодня разговаривал со мной. При Рыбе твоём. Для чего было всё это?       – Что? – Лёшка сел.       – Может, поговорим как взрослые люди? – Понемногу, но я всё больше выходил из себя.       – Или?..       – Что «или»?       – Или отправишь на диван? – гаденько ухмыльнулся Лёшка.       Опять диван. Иногда… Я ненавидел себя за такие мысли, но готов был согласиться с Тимуром – так и хотелось врезать Лёшке, чтобы хоть так прекратить бессмысленный подростковый бред, видимо, называющийся разговором: он спорил всегда и не слушал ничего, что ему не нравилось. Иногда казалось, что он просто временно глох, когда мы с ним разговаривали.       – Ну что, что тебе всё время надо от меня?! – Лёшка рывком подтянул себя к спинке дивана, прижал колени к груди, уставился на меня. – Ты недоволен, что я его привёл?       – Лёш, это всё-таки не твой дом и приличные люди спрашивают у хозяев, когда хотят кого-то пригласить. Но это не главное. Я привык к тому, что ты всегда делаешь что хочешь, закрываю глаза на грубость, что наверное, нельзя де…       – Опя-а-ать... – Он закатил глаза и снова упал на диван.       – Я знаю, что занудствую, но мне всё больше не нравится, как ты со мной разговариваешь. Я в чём-то провинился перед тобой, обидел тебя? Какие ко мне вопросы?       Лёшка вскочил на ноги:       – Нет! Нет у меня вопросов! Доволен?!       – Зачем ты это делаешь, ну вот никак понять не могу.       – Слушай, Назар, – он медленно сел и сжал руки, – я знаю, я – в твоей квартире и всё такое, но ты можешь просто зат… Помолчать можешь?       Помолчать – хорошее предложение, потому что я не знал, чем закончить свой очередной воспитательский всплеск.       – Я тебя достал? – пискнул во мне задавленный годами, но всё-таки ещё живой ребёнок.       – В точку, Кэп! Иногда, как сегодня, так ваще – задница. – Лёшка снял с колена прилипшую нитку и откинулся на спинку. – По-твоему, мне сколько лет?       – Временами я думаю…       – Я и так знаю, что ты думаешь. Да, мне меньше, чем тебе, но и не десять же.       – Ты хочешь поговорить об этом?       – Прям как в кино. – Лёшка усмехнулся. – Не хочу. Намылился – вали спать.       Я медлил. Уходить, когда тебе сказали идти?..       – Назар, а если бы меня не было? – Он рассеянно смотрел куда-то мне за спину.       – Не было?       – Не совсем не было, а вот здесь не было. – Лёшка качнул вперёд подбородком.       – А где бы ты был?       – Где-нибудь там. – Он пожал плечами.       – Лёш, иди спать, бросай свои дома.       Раздеваясь, а потом и лёжа в кровати, всё пытался представить, как было бы, если бы Лёшка и впрямь был «где-нибудь там». Го́лодно засосало в груди. Где бы он был и зачем? Получалось представить его только здесь. Только, зачем представлять, вон он, в соседней комнате. Можно выйти и убедиться.