Такой, какой есть.

Зайдя в дом, я услышал звон тарелок и мамин голос с кухни: — Лотти, на стол скатерть постели. — Какую? — Да, Лотти в своем репертуаре. Даже я знаю, что для гостей всегда белая с золотыми узорами. — Белую с кружевами и золотыми цветами, — я как всегда прав. — О, Луи пришел! Переоденься, скоро гости придут, — иногда мне кажется, что они зовут их для того, чтобы побесить меня. — Надень ту зеленую рубашку, никаких футболок! — Мам, я плохо себя чувствую, можно я- — Никаких отговорок, знаю я тебя, сегодня к нам в гости Элеонор придет, — да она ее саму бесит, почему она мне все время подсовывает ее? — А теперь расставь тарелки и иди передевайся, — сказала она, отдавая тарелки. — Серьезно? Тебя и Марка тошнит от неё, только Лотти с ней находит общий язык, но это же Лотти, она его с каждым найдет. А остальные к ней даже не подходят! — Хорошо, Луи, сам себе девушку будешь искать, но на ужине ты должен быть, -ага, девушку. — Хотя бы немного, а потом уйдешь. — Как скажешь, мам. Что насчет часа? — в надежде спросил я. — Хорошо, милый. Я поднялся к себе и стал искать эту рубашку. Как только приду, сразу начну рисовать Гарри. Я уже думаю о том, как же шикарно он получится. Он будет одновременно милым и мужественным. Логично, как парень, держащий в руках (что он там обычно держит? Ах, да, венчик!) может быть не милым? А, может, стоит нарисовать его на нашей кухне? Или все-таки на его? Ну, на свою я могу посмотреть, где что стоит там… Тьфу, какая к черту кухня? Главное — идеально нарисованный Гарри. Раздался звонок в дверь. Черт, я завис и так и не нашел то, что искал. Пф, что париться? Надену красную. Спустившись вниз, я наткнулся на строгий взгляд мамы и понимающий Марка, я быстро поинтересовался, могу ли чем-нибудь помочь. Должен ведь я хоть как-то загладить свою вину. Да, черт возьми, чем отличается зеленая от красной? Рубашка? Рубашка! Какая разница? Весь вечер я слушал всякие бредни. Ну, как весь вечер, полтора часа, но, поверьте, это очень много! — Мам, можно мне слинять? — спросил я шепотом. — Не слинять, а тихо уйти. — Что, по-английски? — я усмехнулся. — Можно и так сказать, — сказала она и улыбнулась, — тем более я не могла не отпустить, Лотти ведь ушла. — Куда это? — удивился я. — На свидание. — Ого. Ладно, я ушел, — быстро моя сестрёнка выросла, и ведь никто даже не заметил. Вроде недавно была десятилетней девочкой. Я прошел в свою комнату, переоделся и лег. Взял альбом с карандашом и наступили минуты моего искусства. Знаете, только его я так долго пытался передать, каждый изгиб, каждую черту. Иногда я удивлялся, как я могу запоминать каждую мелочь в его действиях, но потом понял, что когда любишь, то запоминается все. И вот я почти заканчиваю, но тут… — Луи, можно войти? Это Элеонор. Блять, что ей надо? — Да, входи, — я закрыл альбом. Уйдет, дорисую. — Ты почему так рано ушел? — Плохо себя чувствую, — ах, а врать не хорошо. — Ты что-то хотела? — Просто ты не хочешь позвать меня куда-нибудь? — Эм, зачем? — Луи, не тупи. Ты мне нравишься, я тебе тоже, вот сходим на свидание, потом ты предложишь встречаться, мы- — Так, стоп! Что за глупости? — В смысле? — она так выпучила глаза, как будто ничего не понимает. Ладно, Томлинсон, сейчас или никогда. — В прямом. Ты мне не нравишься. Извини, конечно, но я с тобой не пойду никуда, а уж звать точно не буду, а теперь выйди из моей комнаты, я хочу спать. То, что она была в шоке — слабо сказано. Колдер встала и покинула мою спальню. А я продолжал рисовать. Когда все ушли, разговоры утихли, а родные легли спать.