***
В Новом Орлеане жизнь течёт бурной рекой, не останавливаясь ни на секунду. Люди всегда находят повод, пусть даже самый мизерный, устроить очередной карнавал или маскарад, разукрасить свой день, независимо от погоды и времени года. Они живут каждый день, словно последний, словно не имеют ни малейшего понятия о том, что ждёт их завтра, и поэтому сегодня они способны на любые поступки, самые глупые и самые сумасшедшие. И так каждый день. Фрея искренне любила этот город, но почти презирала большинство его обитателей. Веселятся без продыху, гуляют, бездельничают. Все эти слова были не про неё. Фрея Майклсон готова работать до изнеможения, до потери пульса, до огромных мешков под прекрасными глазами, лишь бы только достичь своей цели. Ведь цель оправдывает средства. По крайней мере, в большинстве случаев это так. — Фрея, дорогая, куда мы так долго тащимся? — Ещё раз назовешь меня «дорогой» и ты пожалеешь, Касл. На город плавно опустился вечер, зажигая тут и там фонари. Фрея и Люсьен обходят стороной сборище подвыпивших подростков, пересекают улицу и быстро идут к лавке волшебных товаров. Прохожие удивленно оборачиваются на Фрею, милую и обаятельную блондинку, которая чертыхается себе под нос, и то и дело велит кому-то заткнуться, изредка приподнимая вверх хрупкую ручку, словно пытается кому-то пригрозить. Они не знают, что за ней невольно плетется дух тысячелетнего вампира, который уже пообещал ведьме стать её личным Каспером и являться в самых ужасных снах ночным кошмаром. От Люсьена и его бесконечных угроз самого разного назначения, Фрея отбивалась как от надоедливой мошкары, разве что взмах её руки причинял Каслу намного большую боль. — Не ной, уже недалеко. Фрея заправляет за ухо выбившуюся светлую прядь и нервно оглядывается, в надежде, что ни одна пара лишних глаз не заметит её в этом месте. На улице уже темно, но этот забытый богом магазинчик не освещается даже фонарями. Незнающий человек вряд ли сумеет найти дорогу сюда, а знающий и вовсе постарается обойти его стороной. Но сегодня, сопровождаемая Люсьеном, Фрея Майклсон натягивает чёрный капюшон почти до середины лица и уверенно заходит внутрь. Потертый колокольчик оповещает о приходе покупателей, кажется, единственных. — Приветствую вас, — скрипучий голос доносится откуда-то из-за стеллажей со странными склянками, как только двое пересекают порог. — Давненько я вас тут не видала, — из темноты внезапно появляется сгорбленная старуха в бесформенной чёрной мантии. Она выглядит совсем слабой и дряхлой, словно выжатый до последней капли лимон, и Люсьену кажется, что только остро-серые, почти белые глаза выдают в ней остатки жизни. — Гиблое местечко ты выбрала, Фрея. — Морщится Касл. Девушка не отвечает ему, а лишь смеряет быстрым, еле заметным взглядом, в котором отчётливо читается волнение и желание поскорее убраться отсюда. — Мне надо кое-что купить. — Не желая размениваться на взаимные любезности, Фрея протягивает старухе аккуратно сложенную бумажку, и та, также, без лишних слов, отправляется на поиски ингредиентов, бубня себе под нос их названия. Фрея оборачивается на Люсьена, попутно закутываясь в темную накидку, словно пытаясь спрятаться от этого ненавистного ей магазина и противной ведьмы, от одного вида которой по коже девушки всякий раз пробегали мурашки. К этому невозможно было привыкнуть. — Это единственный магазин в Новом Орлеане, где продаются все нужные мне вещи. — Оправдывается она, стараясь придать голосу самый убедительный и спокойный тон. Признаться честно, Фрея с большим удовольствием добыла бы все ингредиенты сама, лично вырезала бы глаза у какого-нибудь зверька и взобралась бы в горы за редкими травами, чем снова вернулась сюда. Плохую атмосферу этой злополучной лавки чувствовали даже обычные люди, не говоря уже о древней ведьме. Всё здесь словно было пропитано тёмной, грязной магией, которой пренебрегали даже самые отчаянные маги и ведьмы. Впервые попав сюда, Фрея сравнила эту магию с магией Далии. Она ошиблась. Магия Далии была черна и жестока, но она была прекрасна. Изящна. Красива. Элегантна. Здесь же из воздуха можно было чуть ли не выжимать гниль и отвратный запах тлеющей ржавчины. Многие ингредиенты для зелий и заклинаний, заботливо расставленные по пыльным полкам, были строго запрещены сообществом колдунов, но, несмотря на это, каждая ведьма Нового Орлеана отлично знала это место, некоторым даже предоставлялась скидка за частые покупки. Скидки делались и Фрее, вот только обязана им она была своей знаменитой, даже легендарной фамилии, а также визитом своего младшего брата Кола, который постарался максимально доходчиво объяснить ведьме-продавщице свою позицию. — Нужные нам вещи, — Люсьен зачем-то поднимает указательный палец, словно это заставит Фрею внимательнее его слушать, — не забывай, мы теперь команда. А я твой спутник. Принужденный, несчастный, забитый спутник. — Ты должен быть благодарен мне за то, что я вернула тебя из того мира и при этом не отдала Нику для развлечения, — Фрея пытается говорить тише, но каждое её слово разносится глухим эхом по маленькому магазинчику. — Поэтому теперь ты сама со мной развлекаешься? — Ухмыляется Касл. Брови девушки непроизвольно поползли на лоб от услышанной наглости, но, к счастью Люсьена, старая ведьма уже возвращалась с набором разных вещиц, еле удерживая их в своих худых жилистых руках. — Вот, мисс Майклсон, все как вы просили, — проговорила она, стараясь изобразить добрый и услужливый голос. — Это всё? Фрея коротко кивнула, понимая, что ведьма будет выслуживать перед ней в любом случае, слишком уж она боится злости Кола. Таким образом, из магазина Майклсон ушла с полной сумкой различных принадлежностей, не заплатив при этом и половины суммы. Наверное, старуха каждый раз всем сердцем проклинает Фрею и всю ее семейку, желая им скорейшей, или, скорее, возможной смерти.***
По дороге домой Люсьен старался как можно меньше выводить Фрею, все-таки у любого терпения есть лимит, а девушка и так его не сильно жаловала. Новый Орлеан утонул в плавно обволакивающей ночи, выпуская на улицу любителей повеселиться, уставших работяг и молодых, неопытных вампиров, которые ищут, чем бы поживиться. Странное волнение поднималось в животе Люсьена, когда Фрея заворачивала за темный угол или проходила мимо слишком подозрительных сборищ. Какой-то непонятный ему страх, что любой случайный прохожий может посягнуть на ее жизнь, а она не сумеет отбиться. Когда-то и он чуть не убил ее в попытке стать сильнее. И он это помнил. Люсьен и сам не мог понять, желает ли он ей жестокой смерти, или же боится, что Фрея Майклсон окажется в опасности, а он не сможет помочь. Боится за ее жизнь. Это так странно — ненавидеть человека и одновременно волноваться, что кто-то может нанести ему вред или сделать больно. А он… А он уязвим еще больше, чем Фрея, ведь если что-то случится, ему придется беспомощно наблюдать за ее страданиями. Нет. Уж лучше он дождется нужного момента, выждет время, а потом уже сам причинит ведьме такую боль, что она никогда в жизни не сможет ее забыть. Лучше пусть он воплотит в реальность свои сумасшедшие мечты, исполнит все свои угрозы, заставит каждую ее клеточку дрожать от животного страха… Ну, а сейчас он уговаривает Фрею пойти по освещенной дороге, объясняя свою внезапную тревогу тем, что их жизни теперь связаны вместе, а значит, если что-то случится с ней — пострадает и сам Люсьен. Оправдывать тревогу эгоизмом, угрожать расправой, но проявлять внимание к каждой царапине на светлой коже. В этом был весь Люсьен Касл.***
— Ты вообще когда-нибудь спишь? — Люсьен развалился в мягком кресле и сложил свои призрачные ноги на столе, наблюдая за неугомонно метающейся по комнате Фреей. Она перекладывала в разные места какие-то бумажки, раскладывала купленные ингредиенты, шептала что-то себе под нос, то и дело останавливалась и в растерянности оглядывала комнату. — Сон — это трата времени, а мне надо многое успеть, — протараторила Фрея на ходу. — Ты говорила, что заклинание сработает только в полнолуние, а до него ещё пара недель. Думаешь, ты не успеешь убрать весь свой ведьмовской бардак за это время? — Фрея посмотрела на Люсьена так, словно он совсем лишился рассудка и теперь несёт полнейшую чушь. Разве можно откладывать дела на потом? Тем более, когда твои дела — это важные приготовления к, возможно, одному из самых серьёзных заклинаний во всей твоей жизни. — После того, как я всё закончу, мы с тобой ещё поговорим. А сейчас, не мешай мне своей болтовней. — В этот раз Фрее не потребовалось повторять дважды. Как бы Люсьен не сопротивлялся своеобразной дрессировке, он всё-таки уяснил, что именно подразумевает ведьма под словом поговорим. И также он прекрасно понимал, что пока он — это всего лишь некое подобие призрака, без сил, без возможности даже сдвинуть что-либо с места, ему стоит как можно меньше раздражать ту, в чьих руках прочно обосновалось его будущее. Нет. Фрея Майклсон никогда не сможет простить ему пережитое. Она всегда будет помнить, помнить и напоминать ему всё, что он сделал и сказал, кого убил и кого по его вине убила она. Девушка еще ни разу не упустила шанс одарить Касла головной болью или скрутить один из его органов так, чтобы ближайшие пару минут он не мог позволить себе встать с пола без резкого приступа ужасной боли. Одной только ей было известно, сколько усилий и нервов потратила она на возможность наносить увечья призраку. Это стоило ей многих ночей без сна, но результат превзошёл все ожидания, ведь теперь её пленнику не оставалось ничего, кроме безукоризненного послушания и редких саркастичных высказываний, за которые он тоже быстро получал взбучку. Ей не нужен был собеседник. Она хотела лишь отомстить за все мучения, свои и чужие. — Если бы ты наделила меня самой мизерной силой, я бы мог принести тебе что-нибудь перекусить. — Как бы невзначай замечает Касл, делая честный и невинный взгляд. Разумеется, сбежать ему не удастся, но и перспектива сидеть на одном месте, глупо переводя взгляд с Фреи на потолок, была ему отвратительна. — Я могу и сама себе что-то взять. — Равнодушно отвечает Фрея, не отрываясь от большой толстой книги, которая еле умещается в её руках. — Но ведь тебе даже не придётся вставать, только подумай. Я могу быть твоим личным посыльным. — Как раньше был личным конюхом? — Фрея наконец поднимает глаза, наслаждаясь обиженным и растерянным лицом Люсьена. Приятное зрелище. — Ладно, можешь сходить. Где кухня, ты, вроде бы, знаешь. — Она плавно вырисовывает рукой в воздухе какой-то символ. Люсьен чувствует, как по его венам снова бежит энергия. Сердце немного ускоряет свой бег, по телу разливается еле ощущаемое тепло. Каждая жилка наполняется силой. Слабой, хрупкой, призрачной, но все же силой! — Этого хватит минут на десять. Потом тебе снова придется обходиться сарказмом, — напоминает Фрея. — Мне кофе без сахара и что-нибудь сладкое, сам выберешь. — Сладкое ночью? А как же фигура? — Не удержался от шутки Люсьен, но, получив один лишь острый взгляд и угрозу лишиться и этих десяти минут, вскочил с кресла и, слегка пошатываясь, поплелся вниз. Казалось, он целую вечность не был так силён и бодр, как сейчас. И пусть тело его тряслось, словно одинокий лист на ветру, а сердце отбивало давно забытый ритм, от которого кружилась голова. Наконец-то он способен хоть на что-то. Прошло больше половины отведённого Люсьену времени. Фрея все ещё сидела в комнате совершенно одна, и уже начинала подумывать, что Касл решил воспользоваться этим никчемным шансом и сбежал. Она отложила книгу на стол, отчего тот заметно содрогнулся, и быстрым шагом спустилась вниз. Братьев сегодня дома не было: они втроём отправились на какой-то ужин, о котором Фрея не подумала их расспросить. На кухне горел свет и пахло свежим кофе. И где же он? — Люсьен? — Фрея попыталась позвать его, но ответа не последовало. Неужели с ним что-то случилось? А вдруг они как-то разминулись? Девушка вернулась на второй этаж, попутно заглядывая в каждую из многочисленных комнат. Конечно же. Где он ещё мог быть? В одной из комнат, спиной к Фрее, стоял Люсьен. Поднос с едой и кофе аккуратно покоился на столике неподалёку, Касл же медленно проводил рукой по рыжим волосам своей пассии. Аврора. Глаза её были закрыты, как во время сна, а тонкие руки были скрещены на изредка вздымающейся груди. Неизвестно, зачем Ник оставил ей жизнь, но теперь эта спящая красавица стала мрачным украшением дома Майклсонов, своеобразным напоминанием исхода войны с легендарной семьёй. — Знаешь, — внезапно начал Люсьен, не оборачиваясь, — я долгие девятьсот лет был уверен, что вы, Майклсоны, самая ужасная семья в мире, лгуны и предатели, оправдывающие все свои грехи одной глупой клятвой: «Всегда и навеки», — он сделал небольшую паузу, дожидаясь, пока Фрея поравняется с ним. — Я ненавидел вас все это время, ненавидел почти так же сильно, как любил Аврору. Кто же мог подумать, что самая ужасная семья всегда была так близко. Де Мартели, — Люсьен сглотнул, продолжая нежно гладить шелковистые волосы. — Вот настоящие предатели. Я ведь готов был на все ради неё, веришь? Я даже создал эту дурацкую сыворотку, чтобы, в первую очередь, впечатлить ту, которая бессердечно использовала мою доброту и любовь. Я поймал для неё Клауса, готов был достать с глубины океана этого урода Тристана. А ведь он убил меня когда-то. Я наплевал на все ради неё, а что она? — Люсьен все больше переходил на крик, — а она наплевала на меня! Готов поспорить, даже если я снова найду способ и вытащу её, ей все равно будет недостаточно! Фрея не знала, что сказать. Не знала, стоит ли ей попытаться утешить Касла, или же просто увести его из этой комнаты, и должна ли она вообще жалеть того, кто, как минимум, убил её брата. Слишком двоякой выходила сложившаяся ситуация. Люсьен украдкой смахнул выступающие слёзы, стараясь не показывать их Фрее. Она и так слишком много видела и слышала. Касл попытался прикрыть лицо спящей Авроры белым полотном, но рука лишь раз за разом проходила сквозь неё. И как же он забыл про время? Парень молча обернулся на Фрею, и она, также без слов, выполнила его немую просьбу. Сегодня в Люсьене Касле что-то оборвалось, погасло. Умерло. Сегодня он окончательно осознал глупость и бесплодность своей многовековой любви, которую он превозносил чересчур высоко и ради которой готов был отдать слишком много, не получая ничего взамен. Да, он любил любить, любил быть рядом, любил помогать и быть тем, в ком нуждаются. Но он не был любим. И ему понадобилась тысяча лет, чтобы понять это, принять, а потом отпустить. Отпустить Аврору, отпустить всю свою жизнь, отпустить проклятую семейку Де Мартелей. Тем более, теперь он опять был связан с ещё более дьявольской семьёй.