youth

- Юнги, ты выглядишь так, будто собираешься сейчас всех расстрелять, - шепчет Тэхен. - Просто успокой меня и скажи, что у тебя в рюкзаке нет пистолета. - Ничего не обещаю, - отвечает Юнги, складывая руки на груди. Они стоят в главном зале их школы и слушают приветственную речь директора. Она остается такой же каждый год - не меняется ни предложения. Она дежурная и ненастоящая, но Юнги все равно слушает. По правде говоря, он иррационально надеется на то, что хотя бы в этом году он услышит хоть одно честное слово - что учителя, администрация и дети, выбранные от класса, скажут, что думают на самом деле. Что учителя ненавидят свою работу и мерзких непослушных детей, что ученикам совершенно все равно на преподавателей и их наставления, что администраторы тонут в горах бумажной работы и мечтают бросить в них зажженную спичку, чтобы сгореть вместе с зданием. Мин ждет, Мин верит, что найдется кто-то один, у которого прямо сейчас сдадут нервы, кто выйдет на сцену и начнет кричать, плакать, задыхаться, говорить о том, как ему хочется убить каждого, стоящего здесь; Мин надеется, что найдется кто-то настолько отчаявшийся, как и он сам, кто скажет все эти слова за него. Но все проходит как нельзя стандартно - слишком стандартно. Все говорят, говорят, говорят, повторяются, пытаются перефразировать одни и те же фразы, чтобы звучать оригинально и потянуть время. Между взрослым преподавателем и неопытным подростком в эту минуту нет никакой разницы - они говорят одинаковые заученные речи, из которых сочатся лживые обещания о светлом будущем, и Юнги знает, что никто здесь этому не верит. Юнги ленивым взглядом гуляет по залу и смотрит на фальшивые улыбки; кто-то согласно кивает, слушая выступающих, и Мину хочется разбить лицемерам лица, а затем тонуть в чужой крови. Мин скучающе изучает толпу и выискивает взглядом таких же, как он - еще хотя бы одного зрячего человека, согласившегося бы совершить двойной суицид. Юнги хочется успокоиться, потому что это, в конце концов, всего лишь школа, но чем дольше он стоит на месте, чувствуя, как ноги начинают уставать и затекать, тем сильнее атмосфера фальши давит на его плечи. Начало учебного года - апофеоз лицемерия, как кажется Юнги. На вторых этажах, с балконов зала, на детей смотрят их родители, широко улыбаясь, и некоторые ученики, скромно пожимая плечами, оборачиваются, чтобы коротко помахать мамам и папам. Мину интересно, скольких из этих родителей, нацепивших на лица довольные и горделивые маски, на самом деле интересует то, чего хотят их дети. Сколько из этих родителей сейчас на самом деле видят, что происходит - как у кого-то трясутся руки, как кто-то пытается не заплакать, как чья-то улыбка предательски дрожит, как кто-то громко говорит, стараясь унять мандраж, как кто-то дергается, подавляя рвотные позывы; как всем страшно. Как всем - всем, без исключения - здесь безудержно и отчаянно страшно. Страшно из-за оценок, провалов, неоправданных ожиданий; страшно за будущее, которого нет. Юнги кажется, что он может протянуть руку и почувствовать чужой страх - густой, тяжелый; им провонял весь воздух. Юнги чувствует этот запах - спертый, горький, стойкий и настойчивый до такой степени, что кажется, будто это сигаретный дым, тонкими иглами упорно пытающийся просочиться под кожу. Родителей Юнги в зале нет, и он им за это благодарен. Ему было бы обидно, что они не захотели его поддержать, если бы он их так не ненавидел. Когда Юнги был маленьким, он чувствовал себя брошенным и ненужным - он жалел, что у него нет младшего брата или сестры, потому что тогда он не чувствовал бы, что на него возлагаются какие-то надежды, он стал бы просто неудачной попыткой, а рядом бы рос кто-то более успешный. Юнги чувствовал, но у него все равно не получалось ненавидеть родителей - он жалел отца, когда смотрел в его усталые глаза, и жалел мать, когда она слабо плакала у него на плече. Но с возрастом у него получается, и осознание столь яркого чувства наполняет легкие живительным кислородом. Его родители такие же фальшивые, как и весь остальной мир - они становятся идеальными дорогими декорациями к общему уродливому несчастью. Юнги ненавидит слабоволие матери, ее постоянные слезы и обессиленно опущенные плечи. Ненавидит ее тихий голос, умоляющий о поддержке, и ненавидит ее мягкие руки, завлекающие в объятия. Юнги ненавидит жестокость отца, его категоричность и откровенную беспросветную глупость. Ненавидит его твердый голос, насквозь пропитанный показной уверенностью в своей правоте, и ненавидит шершавые ладони, оставляющие болезненные пощечины. Он хочет, чтобы и родители наконец набрались смелости и открыли правду о том, как сильно ненавидят его в ответ - его упрямость, вечно недовольное выражение лица, грубость, апатичность, лень. Хочет, чтобы они наконец признали, что сами ненавидят друг друга, что им противно спать в одной кровати. Но они молчат, наигранно улыбаясь, а Юнги закуривает прямо за общим столом. Когда заканчивается официальная часть церемонии, учителя разводят детей по кабинетам, и Тэхен сильно сжимает ладонь Юнги в своей. У Мина нет сил вырваться. В классе прохладно, и Юнги, опустившись на самую заднюю парту, растекается на ней, закрывая глаза. Он слышит сдавленное шипение Тэхена о том, что нужно сидеть нормально, но не удосуживается даже отмахнуться. - Еще раз поздравляю вас с началом последнего учебного года, - начинает учительница, когда все окончательно рассаживаются по своим местами. - Я понимаю, что после церемонии у всех приподнятое настроение, но я хочу напомнить вам о правилах. Юнги громко стонет, не поднимая головы, и слышит, как несколько человек оборачиваются, чтобы на него посмотреть. - Ты хочешь что-то сказать? - спрашивает женщина, и в тоне ее голоса Мин улавливает усмешку. - Нет, - бросает он, не шевелясь. - Можете продолжать. - Благодарю за разрешение, это очень любезно с твоей стороны. О чем я говорила? Да, правила, спасибо, - бросает она, когда какая-то девочка, сидящая на первой парте, ей подсказывает. - Они не изменились - каждодневная форма та же, в которой вы сейчас. И мальчики, хотя бы в этом году постарайтесь гладить рубашки, хорошо? - по классу прокатывается волна протестов и, как только все затихают, преподавательница продолжает. - Никакого пирсинга, татуировок, сережек, украшений, аксессуаров в принципе. Не надо закатывать глаза, я знаю, что вы не в первый раз это слышите, но я должна об этом сказать. Все все поняли? И да, я не хочу, чтобы кто-то выкинул тоже самое, что вот этот вот молодой человек в прошлом году. Красить волосы запрещено правилами, и не только школьными. Так что даже не думайте, иначе я сама принесу черную краску и при всех перекрашу вам волосы назад. Вопросы есть? Юнги медленно поднимается с места, безэмоционально смотрит на Тэхена, глаза которого похожи на пять копеек, и идет к двери. Мин чувствует, как весь класс затих, следя за его шагами, но Юнги все равно. Когда он кладет руку на дверь, учительница его окликивает: - Тебе нужно выйти? Юнги поворачивается и встречается с чужим взглядом. В нем нет злобы, удивления или приказа вернуться на свое место - Юнги видит что-то похожее на понимание и сострадание, и поэтому Мин не отворачивается. Учительница молода, она в таком возрасте, когда не знаешь, как правильнее будет назвать ее - девушкой или женщиной. Ей еще нет даже тридцати, и Юнги долго вглядывается в чужое лицо, на котором пока нет признаков старения, но есть зрелость. Почти юношеская, непафосная зрелость - такая, которой хочется доверять и у которой хочется просить совета. Учительница не очень красива, а глаза ее, несмотря на то, что учебный год только начался, пропитаны усталостью - под толстым слоем консилера Юнги все равно видит пробивающиеся из-под него синяки, но Мину женщина все равно нравится; ему хочется верить в то, что она видит его насквозь, потому что сказать что-то вслух - невозможно. - Вы спрашивали, нет ли у кого-то вопросов. - Да, - спокойно отвечает она. - Ты хочешь что-то спросить? - Сколько дней от учебного года обычно проходит, прежде чем вам хочется прямо на уроках выпрыгнуть из окна? - говорит Юнги, глядя ей прямо в глаза, и ему кажется, что все остальные вдруг исчезли из кабинета. - Ты можешь выйти, - вместо ответа на вопрос произносит она. - Я разрешаю. - Мне не нужно было ваше разрешение. Юнги осторожно прикрывает дверь за собой и идет по пустому коридору в сторону мужского туалета. У Юнги много вредных привычек - сигареты, алкоголь, кофе, Хосок. Около полугода назад к ним прибавляется еще одна. Мина часто тошнит. Он живет с постоянным ощущением того, что достаточно неосторожно закашляться, и все то немногое, что лежит в желудке, вырвется наружу. Его тошнит, когда он ест. Его тошнит, когда он пьет. Его тошнит, когда он голоден. Тошнота приходит и уходит, словно приливы и отливы, но она всегда там, и однажды Юнги надоедает терпеть назойливое давление у себя в горле. Сейчас Юнги привычно опускается на колени перед унитазом, откидывает назад челку, закатывает рукава и засовывает два пальца в рот. Секрет в том, чтобы пропихнуть пальцы достаточно далеко, чтобы они затронули тонкую мембрану в ротовой полости, где-то над языком, и тыкать в нее пальцами до тех пор, пока не почувствуешь на руках теплое содержимое желудка, выливающееся наружу. Юнги кашляет, давится, его глаза начинают слезиться, но продолжает повторять одно и то же знакомое движение, и наконец-то чувствует, как плотный завтрак, который мама впихнула в него с утра, поднимается вверх по горлу. Сначала, громко ударяясь о туалетную воду, изо рта Юнги льются только стаканы кофе, что он недавно выпил, и редкие куски еды. Брызги воды и рвоты летят Мину в лицо, но он лишь зажмуривается, чувствуя, как на щеках слезы оставляют теплые дорожки, и продолжает. Зубы начинают скрипеть, пальцы пропитываются слюной и мерзкими остатками завтрака, но Юнги продолжает. Когда кофе больше не остается, Юнги начинает выблевывать ту кашу, в которую превратилась еда. Она небольшими комками выпадает из его рта, удушающе застревая в горле, чем вызывает еще больший рвотный рефлекс, и копится у Юнги за щеками. Мин пропихивает пальцы все дальше, до тех пор, пока из его организма не выйдет все до последнего, и вскоре он просто начинает блевать острой желчью. Юнги тошнит, и он чувствует, как вместе с едой он выплевывает все то, что скопилось в нем за это утро. Он плачет, закашливается, отхаркивает комья, прилипшие к стенкам горла; голова раскалывается, но Мин чувствует желанную воздушную легкость. Парень достает руку изо рта, смотрит на свои пальцы, покрытые слюной, желудочным соком и маленькими кусочками еды, неловко поднимается на недержащие ноги и нажимает на кнопку слива. Мин подходит к раковине и, опираясь на нее руками, смотрит на себя в зеркало. Глаза Юнги сильно покраснели, с опухших дрожащих губ свисает тонкая нитка грязной слюны, а на щеках - куски того, чем парня только что стошнило. Руки Юнги слабо трясутся, а в голове гудит белый шум, но он улыбается своему отражению - не вымученно, не фальшиво, а по-настоящему, и от этого движения из глаз выкатываются стоящие в глазах слезы; он улыбается и выплевывает в раковину очередную порцию завтрака. Парень умывает лицо, моет руки, делает несколько глотков холодной проточной воды прямо из-под крана и полощет рот. Он все еще чувствует кислый привкус и скрип зубов; каждый глоток дерет горло так, будто Юнги литрами вливает в себя кислоту. Еще раз взглянув на себя в зеркало, Мин возвращается в кабинку, опускает крышку унитаза и садится на нее. Он неуклюже поднимает с пола свой рюкзак, достает из внешнего кармана пачку сигарет и закуривает. Дым раздражает и без того болезненное горло, и Юнги, улыбаясь, делает очередную глубокую затяжку. ~ Юнги сворачивает в переулок, точно зная, что домой он вернется нескоро. Он берет телефон в руки и выбирает в книжке нужный контакт. Привет, - говорит он, проводя рукой по волосам. Привет, - отвечает Сокджин. Юнги слышит, что тот тоже идет по улице. - Как дела? Замечательно, - лениво произносит он. - Какие у тебя планы на сегодня? Никаких. А что? Отлично. Я буду у тебя часа через два. Я не против конечно , но ты не скажешь зачем? Будешь красить мне волосы. Хоро... Стой, что?! Связь прервалась? Нет, но я надеюсь, что мне послышалось. Тебе не послышалось, Джин. Ты совсем головой тронулся. Красить волосы в начале учебного года? Соглашайся, - устало говорит Юнги. - Я знаю, что ты умеешь, так что просто не выебывайся и соглашайся. С чего ты взял, что я умею? - Мин многозначительно молчит, и Сокджин шумно вздыхает. - Ладно, да. Хорошо, я умею. Хрен с тобой, Мин Юнги, приходи. В какой цвет-то? Светлее хочешь или темнее? Зеленый. Юнги, я не... - голос Сокджина взлетает на две октавы вверх, и Юнги нажимает на кнопку отбоя. Юнги не понимает, как их общество может быть настолько смехотворно парадоксальным. Квирбейтинг это хорошо, настоящие отношения - плохо. Безумные программы по телевизору это хорошо, чистое проявление индивидуальности в обычной жизни - плохо. Мин упорно не понимает, почему покраска волос в школе это что-то страшное, почему на этом лежит тяжелое табу, почему на ученике, решившем сделать что-то такое, сразу ставят клеймо. Но сегодня Юнги понимает, что ему все это осточертело, что ему все равно, какое наказание ему назначат и что с ним сделают - он хочет, чтобы все издалека видели, что он другой. Парень заходит в маленький магазин, спрятанный в лабиринте из высотных зданий. Помещение небольшое, но очень загруженное - всюду стоят витрины с растяжками для туннелей, пирсингами и еще кучей вещей, применения которым Юнги не знает. На стеллажах за кассой - большие ряды с красками для волос всех возможных и невозможных цветов, и Юнги идет прямо к продавщице, лениво пересчитывающей выручку. - Мне нужна зеленая краска и осветлитель, - говорит он, привлекая внимание девушки. У нее ярко-фиолетовые волосы, небольшой пирсинг над левой бровью, а из-под длинных закатанных рукавов кофты выглядывают татуировки. Юнги слабо представляет себе, как должны выглядеть продавцы в таких магазинах, но эта девушка до смешного соответствует каждому стереотипу. Она оценивающе оглядывает Юнги, его выглаженную форму, рюкзак за спиной, серьезное лицо, и громко фыркает. - А тебе не кажется, что ты маловат, чтобы красить волосы? - А вам не кажется, что продавцы должны молча давать людям то, что они просят? Юнги отчетливо видит, как выражение глаз у девушки меняется с насмешливого на удивленное. Парень буквально слышит, как в своих мыслях она называет его мудаком, и это подстегивает. Он поджимает губы и хочет сказать что-то еще, но девушка быстро кидает товары на прилавок и называет цену. Когда Юнги передает деньги девушке в руки, она слегка наклоняет голову набок и говорит: - Сам красить будешь? - Друг. - Скажи ему подержать осветлитель подольше, у тебя волосы жесткие. А потом пусть не передержит краску, если не хочет сделать тебя похожим на лайм. Еще лучше - смывайте как можно быстрее, цвет самый красивый получится. - Спасибо? - неуверенно говорит Юнги. Она усмехается и отвечает: - Не за что. Когда делаешь что-то такое в первый раз, главное - не облажаться. Заходи потом, отличник, я хочу на тебя посмотреть. Юнги все так же неуверенно кивает и выходит на улицу, потерянным взглядом уставившись на пакет с краской, не понимая, какое впечатление произвел на девушку, и какое впечатление она произвела на него. ~ - Я не могу поверить в то, что согласился на это, - в сотый раз причитает Сокджин, щедро намазывая отдельные пряди волос Юнги вонючей осветляющей смесью и заворачивая их в фольгу. - Мои родители меня убьют. Нет, твои родители меня убьют. Нет, Намджун меня убьет. Он убьет нас обоих, Юнги. - Успокойся, - говорит Мин. - Никто никого не убьет. - Ты идиот, - отвечает Сокджин таким тоном, которым обычно констатируют всем известные факты. - Полный идиот. Это выпускной класс. Ты понимаешь, что с тобой сделают? - Что? - лениво спрашивает Мин. - Прочитают пару нотаций, поорут может быть? - Ну... - Вот именно. Мне уже все равно как-то. - Это все равно против правил. - Ты можешь делать это молча? - устало просит Юнги, закрывая глаза. - Эта херня щиплется ужасно, а твое нытье не помогает. - А ты как хотел? - фыркает Сокджин. - Она выбивает пигмент из волос, и... - Мне не интересно. Ким недовольно мотает головой, но молча продолжает осветлять чужие волосы. Когда он заканчивает, то говорит, что придется подождать примерно час, прежде чем смывать и наносить краску. - Час? - стонет Мин. - И что ты предлагаешь делать час? - Мы можем поговорить. - Ты правда хочешь разговаривать со мной? - с усмешкой спрашивает Юнги. - А почему не должен? - Юнги кажется, что у него должен быть где-то заготовлен ответ на такой вопрос, но в голове пусто. - Хосок про тебя спрашивал. - Если бы ему было интересно, то позвонил бы сам. - Он боится. - Чего? Что я опять доведу его до панической атаки? - озлобленно выплевывает Юнги, но внутри просыпается чувство вины. - Не будь скотиной, - спокойно говорит Сокджин. - Он думает, что ты на него злишься. И боится. - Поче... Нет, знаешь что, Джин? Я не хочу об этом говорить. Тем более, когда я выгляжу, как придурок с фольгой на голове, и когда у меня плавится кожа. Просто давай потом, ладно? - Когда, Шуга? - Я не знаю. Потом. Сокджин устало вздыхает, треплет Юнги по плечу и выходит из ванной, оставляя парня одного. Весь час Юнги сидит на месте, не шевелясь, и старается избегать своего отражения в зеркале, сосредотачиваясь на том, как зудит кожа его головы. Он не понимает, почему Хосок мог решить, что он на него злится. На Хосока невозможно злиться. Он может раздражать и смущать, но все равно никогда, ни при каких условиях, не злит. Юнги знает, что виноват, знает, что не должен был кричать; знает, что его срыв был таким же неожиданным для остальных, как и для него самого. Юнги думает над словами Сокджина о том, что Хосок боится, и старается отогнать мысль о том, что, возможно, Хосок боится его. Когда Сокджин возвращается, то позволяет Юнги смыть с головы осветлитель и начинает читать инструкцию, прилагающуюся к краске. Мин смотрит на себя в зеркале и не узнает - его волосы бело-желтого цвета, а лицо из-за исчезновения контраста с черными волосами не кажется таким бледным. Юнги с интересом изучает свое отражение, а Сокджин тихо фыркает, не отрывая взгляда от упаковки с краской. - Будет еще ненормальнее. Проходит еще сорок минут, и Юнги снова оказывается перед зеркалом - парни сделали так, как советовала продавщица, поэтому волосы Юнги гораздо светлее, чем сама краска. Их сложно назвать даже зелеными - они пепельно-мятного цвета, и Юнги, приоткрыв рот, тихо шепчет: - Пиздец. - Ага, - смеется Сокджин. - Не смей говорить никому, что я приложил к этому руку. На вот, - он протягивает Юнги фен, продолжая улыбаться. - Высуши и уложи их как-нибудь поприличнее, - Ким встает рядом с Юнги и, приобняв его за плечо, вторит другу: - Пиздец. Юнги не понимает, как настолько незначительная вещь может иметь такое большое влияние. Это всего лишь цвет волос, но он понимает, что ему предстоят долгие истерики учителей. Это всего лишь цвет волос, но он чувствует себя так, будто что-то встало на свое место. Сокджин встречает Юнги усмешкой и говорит: - Тебе идет. - Знаю, - довольно отвечает он, и Ким смеется. - Не хочешь остаться? - Нет, мне нужно идти. - Слушай, насчет Хоби, я ведь... - Я сейчас к нему, - не своим голосом говорит Юнги, чувствуя, что произнеся эти слова вслух, он обязал себя точно появиться у Хосока. Сокджин облегченно вздыхает. - Это хорошо. Только дойди до него, ладно? - Ладно. - Обещаешь? - Обещаю. Юнги вдруг хочется рассказать все. Абсолютно все - говорить с Сокджином часами, без утайки рассказывая все, что уже так давно накапливается в голове, хочет говорить, пока во рту не пересохнет, пока голос не сядет, а голова не разболится от звука собственного голоса. Хочется, чтобы Ким его выслушал - не обязательно понял, но просто выслушал, и молча сидел рядом, крепко обнимая. Юнги смотрит на улыбающегося друга и понимает, что исходящая от него забота сейчас не раздражает, а манит, мягко уговаривая признаться во всем. Слова вертятся на языке - стоит открыть рот, и Мин начнет говорить, не задумываясь, что именно произносит; Юнги сжимает губы, плотно стискивает зубы и выходит из чужой комнаты, не попрощавшись. ~ Юнги не замечает, как оказывается на пороге квартиры Хосока. Приходить друг к другу без предупреждения за долгие годы дружбы стало чем-то обычным, но сейчас Юнги чувствует себя незваным гостем в совершенно чужом доме. Мин, проведя несколько минут тупо уставившись на дверь, все же неуверенно стучится. На пороге практически мгновенно показывается сестра Хосока. Юнги понимает, что видит перед собой взрослую девушку, но перед глазами у него все равно стоит образ неуклюжего подростка с пышными волосами, собранными в тугой хвост. - Юнги! - она тут же завлекает парня в крепкие объятия, а ее губы растягиваются в улыбке Хосока. - Я так рада тебя видеть! Мы чуть не разминулись, так что ты вовремя. - Ты уходишь? - неуверенно спрашивает Юнги, не зная, как реагировать на такой прием. Ему казалось, что Хосок рассказал все своей семье, что произошло; что они все его ненавидят. - Свидание, - довольно говорит она, набрасывая на плечи кардиган. - Хосок, засранец такой, не предупредил, что ты должен прийти. Я бы перенесла тогда. - Зачем? - Ну как это, - девушка явно удивляется такому вопросу, и Юнги не понимает почему. - Мне же интересно, что у тебя и как. Ты хоть понимаешь, что у тебя на голове? Мне нужны подробности! Мы сто лет не разговаривали, блин. Как первый день в школе, кстати? - Нормально, - коротко отвечает Мин. - Ладно, - бросает она, не замечая чужого смятения точно так же, как и Хосок. - Ты приходи почаще, хорошо? - Хорошо. Она коротко обнимает Юнги и выбегает на улицу, одарив парня на прощание широкой улыбкой. Юнги не знает, стоило ли ему приходить. Ему кажется, что он не засуживает всего этого - не заслуживает теплых приветствий, до боли приятных и знакомых улыбок, не заслуживает места, которое успело стать домом; здесь никто не знает, что именно он сделал с Хосоком. Если бы они знали, как уверен Юнги, то ни за что бы не пустили на порог. - Ты уходить собиралась, чего орешь-то... - Хосок выходит из своей комнаты, широко зевая и потирая глаза тыльной стороной ладони. Юнги чувствует, как у него перехватывает дыхание, а воздух резким ударом вышибают из легких. Юнги видит, как столбенеет Хосок, когда их взгляды встречаются. Мин пытается разглядеть в чужих глазах злобу, раздражение, отвращение, ненависть - хоть что-нибудь, что даст ему повод сорваться и снова закричать. Но Хосок стоит, не шевелясь, и в его взгляде плещется знакомое счастье. - Юнги! - кричит он с такой же интонацией, как и его сестра, подскакивая к парню. Хосок тянет руки, чтобы обнять, но тут же осекается. Юнги хочется вернуть его руки обратно. - Извини меня! Я не хотел говорить тебе тогда, чтобы ты ушел, я не это имел в виду, мне правда жаль, я не подумал, я не хотел... Хосок снова начинает дрожать, и Юнги его перебивает. - Замолчи, придурок. Ты за что извиняешься вообще? - Я... - Замолчи. Юнги притягивает Хосока к себе за плечи и стискивает его в крепких объятиях. Он чувствует, как Хосок, чье дыхание начинает медленно успокаиваться, улыбается ему в плечо. Они стоят так несколько минут, пока Хосок мягко не разбивает объятие, и Юнги чувствует холодную пустоту. - Я был уверен, что ты больше не захочешь со мной разговаривать. - С чего это? - Ты спросил тогда, где был я, когда Чимина били. Я не знал, Юнги, он был на вечерней тренировке один, я был с Джин Хо, если бы я знал, то сделал бы что-нибудь, меня просто не было рядом, я не хотел, прости, только не злись на меня, я... - Перестань, пожалуйста. Хватит. Ты не виноват. Я тебя очень прошу, Хоби, пожалуйста, перестань. Хосок отвечает дрожащей улыбкой и берет Юнги за руку. - Скажи мне, что все хорошо. - Все хорошо, Хоби. Правда. Я обещаю - все хорошо. ~ Хосок предлагает Юнги остаться на ночь, но тот отказывается, потому что ему кажется, что это слишком. Потому что произошло слишком много всего - Хосок был слишком близко, Хосока было слишком много, и Юнги хочется больше, но он не может себе этого позволить. Они говорят долго - как всегда, как обычно, как будто ничего и не было. Хосок, когда окончательно оправляется от шока, тут же впадает в новый, когда наконец замечает чужой цвет волос. Юнги, как и обещал, не признается, кто его покрасил, но Хосок со смешком говорит, что узнает работу Сокджина. Юнги медленно идет к себе домой, оттягивая тот момент, когда ему придется встретиться со своими родителями. Он знает, что там будут только холод, ненавистные вопросы и крики; много криков и подавленных, проглоченных слез. Сделав глубокий вдох, Юнги ускоряет шаг, вдруг поняв, что чем быстрее это кончится, тем быстрее он сможет уснуть. Когда Юнги заходит в дом, то вместо приветствия слышит сухой голос отца: - Ты что с волосами сделал? - Нравится? - флегматично спрашивает Мин. - Ты, малолетний... Юнги с усмешкой отмечает, как чужое лицо начинает багроветь. - Не надо, пожалуйста. Юнги морщится в отвращении, когда слышит слабый дрожащий голос матери. Они оба что-то кричат ему, что-то говорят, что-то доказывают, о чем-то просят. Юнги поворачивается к ним спиной и поднимается в свою ванную, закрывая дверь на ключ. Тут холодно, а воздух пропитан сигаретным дымом и запахом мятного геля для душа. Юнги не включает свет, садится на кафельную плитку и слушает шум воды, бегущей по трубам, и отголоски криков отца. Мин затылком прислоняется к стене и обнимает себя руками. Когда вокруг темно, Юнги легче вспоминать Хосока. Не только Хосока - его семью, их громкие, но совершенно не злые голоса, их радушные приветствия и их тепло. Тепло, которое Юнги пытается воссоздать, прикладывая руку к ледяному полу и дожидаясь, пока он согреется под температурой его тела. Юнги не ел ничего с самого утра, и знает, что блевать ему нечем, но все равно засовывает два пальца в рот.