* * *
Паладина уложили в постель и, приблизившись к ней, Дикин не удержался от жалобного взвизга: настолько маленьким и плоским казалось тело сэра Танареля под одеялом и таким острым – нос на осунувшемся лице. Дикин видел много таких носов и знал: когда человеческие лица так заостряются, люди скоро-скоро умирают. Танарель повернул голову и, выпростав из-под одеяла руку, поманил к себе Дикина. На лице промелькнула улыбка. – Не бойся, дружок. Неужели я таким страшным стал, страшнее дроу? Дикин неуверенно примостился на краешке кровати. – Дикин так не думает. Дикину просто жалко, что сэр Танарель умрет. – Умеешь ты, братец, обнадежить! Но не переживай из-за этого. Паладины не должны доживать до таких лет, когда отказывает тело, отказывает разум. Это очень грустно, дружочек мой, пережить самого себя… Жаль, что не попасть мне к Тиру, но куда угодно уйти лучше, чем догнивать здесь. – Дикин не понимает, почему сэр Танарель так думает. – Я падший паладин, Дикин. Не настоящий. Помнишь, когда я хотел залечить твою ранку, а не смог? Тир не ответил на мою молитву. Раньше он наполнял меня, как… как суп горшок, чтобы тебе было понятно, а сейчас ни капельки не осталось. А я, старый дурак, не понимал. А вот он сразу понял. Ясно, почему его это так развеселило. – Мммм, Дикин не думает, что Тиру нравится мучить сэра Танареля. – Да не Тиру! – костлявая рука сомкнулась вокруг лапки кобольда, лихорадочно блестящие глаза оказались совсем рядом. Дикину показалось, что Танарель молодеет, молодеет прямо на глазах. – Перед тем, как я умру, мне надо вернуться в Подгорье. Есть дело, незаконченное… я нужен там. Ты спустишься со мной. Дикину вновь стало жутко. Его поэтическая натура любила тайны и эпос, но теперь лицо паладина стало таким недобрым, что желудок кобольда закололи сотни иголочек, даже замутило немножко. Он попытался осторожно высвободить лапу из руки Танареля, но тот держал крепко и сжимал все больнее. Открылась дверь, и Дикин аж подпрыгнул. Хватка Танареля разжалась, и кобольд с огромным облегчением соскочил с кровати и обнял маленького босса, прижавшись головой к ее животу. На Феос была новая кожанка, в ножнах висел меч. Волосы она все-таки собрала в хвост на затылке, но сейчас Дикин был счастлив видеть ее и такой. – Зашла узнать, как вы, – сказала она, легонько потрепав кобольда по макушке. – Мы с вами встречались только в коридоре, не при самых приятных обстоятельствах, но хотела сказать вам спасибо за то, что привели сюда Дикина. – Встреча с прекрасной девицей в несчастье не может быть неприятной для рыцаря, – Танарель вновь лежал кроткий и умиротворенный. – Простите, что теперь я принимаю вас не в самом презентабельном виде. Подойдите, дайте мне поглядеть на одного из наших новых героев. – Босс? – Дикин вдруг почувствовал жуткую неуверенность, но Феос спокойно прошла и села рядом с паладином, и ничего не случилось. Танарель долго разглядывал ее лицо. – В вас много сил, – сказал он наконец. – Пока еще скриплю тут, буду молиться за ваш успех в Подгорье. – Расскажете мне что-нибудь о нем? Все вокруг твердят, что вы лучший знаток Подгорья, за исключением, может быть, Дурнана. – Видно, я и в самом деле совсем плох, раз обо мне говорят “все”. Но вряд ли я чем-то смогу помочь вам. Подгорье похоже на калейдоскоп – из одних и тех же стекляшек каждый раз складываются новые узоры. Перемещаются двери, меняются помещения, одни монстры исчезают, другие занимают их место… Вы увидите свое собственное Подгорье, не похожее на прежние. А в остальном – твари, ловушки, все, как и в других местах, только опаснее, – Танарель смотрел в потолок. – Да, действительно, все увижу своими глазами, – Феос поднялась и прикоснулась к руке паладина. – Отдыхайте. Надеюсь, когда мы вернемся, уже я поделюсь с вами какими-нибудь байками. – Тир благословит вас, девушка. – Пойдем, Дикин, – она уже хотела прикрыть за собой дверь, когда Танарель выкрикнул резким хриплым голосом: – Зеркала! – Что? – переспросила Феос. Паладин повернул к ней бледное, совсем истончившееся лицо: Дикин мог поклясться, что через кожу череп просвечивал. – Там есть… зал. Зеркальный чертог, так его называют. – Да, я слышала об этом. Это что-то вроде испытания жадности, верно? Тянешься к отражению сокровищ в зеркале, а тебя – хоп! – и затягивает в зеркало, становишься мухой в янтаре. – Это только… одна сторона. Отразиться может и другое. Просто будьте осторожны, – паладин отвернулся к стенке.* * *
Подперев кулаком подбородок, Феос наблюдала за манипуляциями Дикина. Кобольд, громко пыхтя от сознания торжественности момента и желания поразить босса, кромсал на столе куриные потроха. – Полагаю, это вид моральной закалки перед Подгорьем, – наконец сказала Феос. – Дерьмо, вонь и ощущение конечности жизни на этом плане существования. Но если их пожарить, думаю, они будут выглядеть и пахнуть куда лучше. – Босс просто никогда не сталкивалась с великой силой потрохов! Это истинная магия, да-да, древнее всяких заклинаний. В них скрывается изнанка еды, поэтому от них не укрыть изнанку событий. Бабушка Дикина ужасно много знала об этом. – Да, звучит внушительно, – Феос оперлась на другой кулак. – И что ты видишь? – Ну… пока ничего. Дикин думает, нужно время. Куриные кишки не очень быстро варят. Дикину кажется, что это немного странно. Курицы ведь часто какают. Мммм… и еще Дикину самому тяжело думается. Много мыслей про сэра Танареля. – Я понимаю. Но тут ничего не поделаешь, он очень стар по человеческим меркам. Возможно, просто настал его час. Но он ведь еще не умер, ты помни. Целительница может поставить его на ноги. – Дикину грустно не из-за этого. То есть ему грустно, но думает он о другом. Босс видела доброго сэра Танареля, и Дикин тоже его таким видел вчера, но сегодня он видел злого. Сначала Дикин думал, что сэр Танарель просто дерганый, но потом Дикин испугался. Сэр Танарель схватил его и требовал, чтобы Дикин спустился с ним в Подгорье… – Ну, это у сэра Танареля вряд ли получится. Может, потому он и разозлился? На себя? – Нет, Дикин так не думает. У Дикина душа ушла в пятки и еще в хвост немножечко, так на него посмотрели. И еще сэр Танарель сказал, что он теперь ненастоящий паладин. Упадший. Тир вылился из него, как суп из горшка. – Падший? – переспросила Феос. – Ну-ка… Но продолжить разговор им не пришлось. Томи приветственно завопил во все горло и даже на табуретку вскочил, замахав руками, так что трудно было не отвлечься на вошедших в зал. – Если хочешь взять автограф, Дикин, сейчас наилучшая возможность, – тихо сказала Феос, но тоже во все глаза уставилась на новоприбывших. Четверка Невервинтера теперь была в сборе. Практически все искатели приключений в зале хоть раз да спасли мир от очередной ужасной опасности – уж в них-то Фаэрун никогда не знал недостатка, но эта компания выглядела особенно эффектно. Правда, миловидная эльфийка с простым добрым лицом и заросший черным волосом полуорк сконфузились от всеобщего внимания, но Томи и человеческая девушка явно наслаждались каждым взглядом и каждым шепотком. Дикин подумал, что это неразумно. Если могут побить ногами за то, что совсем немножечко сфальшивил в песне, то эпических героев точно побьют по-эпически, если у них не выйдет нового великого подвига. Симпатичная эльфийка устроила небольшой переполох, за пару минут умудрившись два раза уронить ложку, пять – нож, облить супом полуорка и опрокинуть две миски и официантку, пытавшуюся ей помочь, и при этом с ее лица не сходила очаровательная смущенная улыбка, но все-таки глазели в основном на вторую девушку – знаменитейшего барда Шарвин. Да и неудивительно: была она как пестрая заморская птичка, ослепительная во всем – лоснящийся пурпур бархатного камзола, золотистое кружево манжет, зеркальный блеск янтарно-желтых сапожек. Даже лицо и ярко-красные волосы были посыпаны светящейся пудрой. В ее присутствии Феос как-то поблекла, и волосы стали не такими блестяще-чернильными. – Дикин уверен, что леди Шарвин красит волосы, – пробормотал кобольд, в знак сочувствия сжимая руку босса под столом. Феос покосилась на него и благодарно ответила на пожатие. – Ну, ей по роду деятельности положено так ярко выглядеть. Если на барда даже не посмотрят, кто будет его слушать? – Оооо, Дикин об этом никогда не думал! Может быть, ему тоже вываляться в чем-нибудь и повязать на шею большой бант? Но с другой стороны, на Дикина пялятся сколько угодно, а слушать его никто не желает. Ему кажется, это несправедливо. – Увы, приятель. Мне тоже кажется несправедливым, что к крашеным волосам привыкают быстрее, чем к чешуе. За стол Шарвин села лицом к Феос, и даже через расстояние, разделявшее их, та разглядела иронию в изгибе пухлых губ и быстром внимательном взгляде, обежавшем зал. Может, бардесса и выглядела легкомысленно, но дурой точно не была. Впрочем, это не мешало ей без конца задевать соседа то плечом, то локотком, отчего полуорк краснел, ерзал и переставал размеренно отправлять в рот кусок за куском. Вдруг ноздри бардессы затрепетали, красивый носик сморщился – определенно, ее привлек запах куриных потрохов. Дикин вдруг застеснялся и сгреб их к себе, но вонь лапами не прикроешь. Шарвин с интересом уставилась на кобольда и вдруг, оставив компанию, подошла к нему. – И даже в единственном мирном приюте на многие мили вокруг настигает меня запах жестокой реальности, от которой не укрыться за прочными стенами, – нараспев произнесла она мелодичным голосом. – Это часть твоего творческого метода? Феос она словно не видела, и та, отвернувшись в сторону, с надменным видом пошлепала губами. Дикин хихикнул. – Дикин не знает, что такое творческий метод. Он думает, что освоит его потом, когда станет великим бардом. Дикин просто хочет погадать. – Как интересно! – Шарвин оседлала стул. – Я тебя сразу узнала. Ты Дикин Чешуйчатый Певец. Читала твою книгу. А теперь мы оба готовимся к новым свершениям. Похоже, в эти времена стоит в одной руке держать клинок, а в другой – перо, чтобы ничего не упустить. Согласен? – Дикин думает, что тогда толком не получится ни записывать, ни даже маленького комарика отгонять. Но леди Шарвин более опытный бард, чем он. Возможно, Дикин тоже этому научится. – Какой милашка! Под стать своей книжечке. Но позволь задать критический вопрос, как коллега коллеге: неужто и впрямь средь сурового дыхания зимы поземкой закрутилась великая интрига, но зной пустыни сгубил секреты снежных гор, и стало только мы им бац, они нам в зубы тыц, а мы щитом – бац, а они такие: «Аааа!», и наши победили? – Мы же не подвергаем сомнению, что весь Невервинтер только молил о помощи и предавался отчаянию, пока ваша отважная четверка истребляла могущественный культ и останавливала армии? – ответила за Дикина Феос. Шарвин повернулась к ней с неожиданно теплой улыбкой: – А, так это вы – знаменитая Феос! Теперь я верю, что вы способны удержать летающий город от падения одним взглядом. Как великий герой, вы сами должны знать: читателю не нравится, когда ему напоминают, что войну не выиграть в одиночку. Обывателю не нравится думать, что он тоже должен потрудиться ради победы. Ведь кто-то обязан прийти и сделать за него всю работу. – Похоже, вы не слишком уверены в успехе затеи Дурнана? Он же собирает экспедицию в Подгорье: несколько человек должны спасти огромный город. – Нет-нет, это другое дело. Маленькие отряды в безумном подземелье добьются большего, чем армия. Кроме того, за сто тысяч золотых я брошу вызов и законам мироздания. – Занятно. Мне казалось, бардам важнее слава, а не деньги. – Золото не менее прекрасно, чем множество других вещей на свете, так почему бы мне не воспевать и его тоже? – Шарвин поднялась со стула. – Надеюсь, у нас еще будет возможность поболтать. Когда вот этот, кхм, материал для гадания окажется подальше. – Скажи, Дикин, что я не разговаривала с ней, как завистливая конкурентка, потому что я чувствую себя именно так, – с досадой пробормотала Феос, когда Шарвин отошла. – И что насчет взгляда, которым я удерживала Андрентайд от падения, а? Но Дикин уже давно не следил за разговором. Почти уткнувшись носом в потроха, он кромсал их и переворачивал, пробовал и так, и этак, но ответ не менялся. Наконец кобольд озадаченно взглянул на Феос. – Босс, Дикин не понимает… Дикин спрашивал про Халастера и про сэра Танареля, но потроха твердят только одно: второй, второй, второй.