* * *
Дикину казалось, что он вот-вот вывернется мясом наружу: внутри, наверное, уже и потрохов не осталось, а его все тошнило. А Дикин еще думал, что знает все-все-все о своем черепе и подпрыгивающих мозгах благодаря Старому Мастеру и его хлестучему хвосту! Без сил кобольд растянулся на холодном земляном полу. Кто-то перевернул Дикина на спину, приподнял. В зубы ткнулось холодное горлышко фляги с водой. – Неприятное дело эти порталы, – произнес Танарель почти обычным голосом. – Ничего, сейчас пройдет. Дикин зажмурился покрепче и притворился мертвым. Напрасная попытка, разумеется, но он надеялся, что старик посчитает его слабеньким-слабеньким, утратит бдительность, и получится сбежать. Но Танарель словно мысли его читал. – Нет-нет, дружок, не притворяйся. И хватит на меня дуться: мы в Подгорье, тут важно держаться друг друга. – В Подгорье? – пискнул Дикин, рывком садясь. В какой-то момент он охватил взглядом все вокруг: одинаково земляные стены, пол и потолок, торчащие из них узловатые корни, пляшущие в луче зеленоватого тусклого света пылинки, а потом все опять завертелось перед глазами, и кобольд со стоном рухнул на спину. – Пожалуй, все же не стоило тащить тебя в портал в бесчувственном состоянии. Но там были дроу, совсем рядом со спуском, чуть нас не заметили. Надеюсь, они не доставят проблем Дурнану, да… – как-то неуверенно пробормотал Танарель. – Я просто не хотел терять время. Ну, пошли же, дружок. – Дикин не хочет, чтобы сэр Танарель так называл его. Дикину не нравится. Сэр Танарель теперь плохой! – Плохой? – Старик склонился над Дикином, и в мертвенном зеленоватом свете его лицо казалось таким же зеленым и мертвым. – Неправда! Я только хочу не допустить еще большего зла! Чтобы он… я… мое отражение не выбралось наружу. Я ведь когда-то бросил вызов Халастеру, малыш. – Дикин не думает, что это было разумно, – против своей воли бард не смог не заинтересоваться столь эпическим сюжетом. К тому же, неподалеку он заметил сумку со своими пожитками, а значит, карандаш и бумага снова были при нем! Танарель улыбнулся незнакомой улыбкой – жалкой и страшной. – Скорее уж “безумно”. Только мое безумие не было истинным, как у Халастера, я был просто самодовольным юнцом. Халастер обожает водить таких за нос не меньше, чем жадных дураков. Только мне не повезло – я не погиб. Это случилось в Зеркальном чертоге. Мы проходили там не первый раз, уже разобрались немного, какие зеркала – смертоносные, а с какими можно рискнуть. И я остановился кинуть взгляд на себя, так было любопытно, что покажет мне зеркало. Я был уверен, что искушениями не соблазнюсь, а ужасам смогу противостоять. И увидел себя… такого, как сейчас. Жалкого, никчемного старикашку. Он поглядел на меня и подмигнул. И я, идиот, возмутился, ведь я жаждал настоящего испытания! Так что я стащил латную рукавицу и красиво швырнул в зеркало. – Уууу, и случилось что-то очень ужасное? – спросил заинтересовавшийся, а потому немного смягчившийся Дикин. – Ничего не случилось. Абсолютно ничего. Халастер не принимал всерьез и более серьезных противников, чем я. Зеркало треснуло, а я пошел своей дорогой… да только так и не вышел никогда. Нет, дружок, не в буквальном смысле. Но Подгорье обрело надо мной власть. Я видел его во снах. Я бредил им. Возвращался сюда под любым предлогом. Приводил людей – нередко на смерть. И думал… уговаривал себя, что меня ведет только жажда действий, что я просто не хочу стать надутым орденским чинушей, чей зад прирос к бархатной подушке. Но это неправильно, Дикин. Блуждания по Подгорью на потеху Халастеру – не то, чем должен заниматься настоящий паладин. Я чувствовал, что вызываю печаль у Тира… и вот он отказался от меня. Потому что чем дальше, тем больше я превращаюсь в одно из созданий Халастера, в свое жалкое отражение. Это было не зеркало искушения, а зеркало правды. Жаль, что я понял это только сейчас, когда он сказал мне об этом. – Но Дикин не понимает, как он может помочь сэру Танарелю. Дикин просто маленький кобольдовый бард, он ничего не знает о глюках, которыми Халастер пугает паладинов. – У тебя чистая душа, Дикин, и доброе сердце. То, чего нет у меня, и не было, наверное, уже тогда. Халастер далеко не всегда вознаграждает эти качества, но эти зеркала – просто артефакты. Он не влияет на них по своей прихоти, они только честно и беспристрастно отражают то, что должны. Поэтому если ты заглянешь в это зеркало… если мы заглянем… может быть, там будет ответ? И мне просто не к кому обратиться, кроме тебя. Если бы Маэр узнала… – Танарель покачал головой, вновь постарев на глазах. – Для нее и Дурнана это было бы хуже, чем обнаружить дроу под личиной бедолаги Финчли. Они верили в меня, а я подвожу их, с каждым своим шагом. Надо признаться, комплименты сэра Танареля Дикину были приятны: от них стало страшно всего лишь до резей в животе, а не до смерти. Бард тяжело вздохнул и поскреб голову, где среди его собственных костяных наростов набухала огромная болючая шишка. – А если Дикин тоже увидит себя в зеркале безумным старикашкой-кобольдом? – Тогда у меня не будет никакой надежды? – очень просто ответил старик, и Дикин сдался. Все-таки ему было жаль сэра Танареля, таким измученным он выглядел, совсем как старый босс, когда объедался грибами и начинал пукать. – Хорошо, Дикин поможет сэру Танарелю, – сказал бард сурово. – Но сэр Танарель должен пообещать, что никогда, никогда-никогда больше не назовет Дикина «дружок»!* * *
Старый босс любил, когда Дикин читал ему на ночь про Подгорье – особенно про всякие ловушки, и лучше с подробностями, как медленно и ужасно будут умирать в них благородные герои, поэтому, оказавшись в настоящем Подгорье, бард внезапно почувствовал разочарование. Тут все было не так, как в книжках, и как-то даже неправильно. Где сводчатые залы с диковинными росписями и мозаиками на стенах, хитрые головоломки, мерцающие в воздухе магические знаки, жалкие останки приключенцев, даже в посмертии тянущих костлявые руки к грудам сокровищ? Они с сэром Танарелем шли и шли унылым коридором, и сэр Танарель вслух считал темные провалы в левой стене, из которых тянуло сыростью и гнилью, но совсем немножко, даже в гоблинских пещерах пахло страшнее. Дикин угрюмо пинал лапами косточки и трупики – всего лишь обычных мышей, бегучих и летучих, и обходил пятна их помета. В конце концов он не утерпел и нарушил свой зарок обходиться с сэром Танарелем холодно и гордо. – Дикин не понимает: неужели про Подгорье все наврали? – Сто семьдесят три… О чем ты говоришь? – Дикин никогда не думал, что скажет это, но ему скучно в Подгорье. Дикину кажется, что монстры и приключенцы дохнут в Подгорье, потому что им совершенно нечем заняться, кроме как ходить, ходить, ходить. – Видишь ли, Дикин… – сэр Танарель опустился на одно колено перед кобольдом, и лицо у него было прежнее – старое и мудрое, – прежде всего Подгорье – запечатленная в камне мысль, что наша жизнь – путешествие к смерти. Иногда это большое приключение, невероятный лабиринт, когда за каждым поворотом скрывается что-то невероятно притягательное или опасное, что в конце концов уничтожит идущего, а иногда – всего лишь скучный коридор, по которому человек тащится в отупении, пока не упадет, но подземелье, по которому они бродят, одно и то же. – Мммм, Дикин полагает, что ему надо подумать над этим. Это очень большая мысль… большая и унылая, как коридор, но Дикин не хочет в ней свалиться. Танарель улыбнулся. – Если проще, Дикин, то мы находимся в заколдованном бесконечном коридоре. Мне пришлось воспользоваться порталом в него, чтобы разминуться с дроу. Но ты не бойся, мы не будем бродить по нему вечно, я знаю, как отсюда выйти. Триста семьдесят шестой лаз – наш. Не успел паладин сосчитать и до ста семидесяти семи, как за спиной раздался ликующий вопль. – Стойте, ооой, стойте! Дикин понял! – В чем дело, дружок? – рассеянно спросил Танарель, но бард, слишком счастливый своим открытием, не стал его поправлять. – Дикин понял про путешествие, сэр Танарель! Вы сейчас наступите на нажимную плиту, она два шага вперед и вправо вот чуточку. А если не тащиться в отупении, то и не упадешь!* * *
Дикин даже представить себе не мог такого количества зеркал. Огромные и крошечные, в рамах и без, всех возможных форм, даже материалов – нашлось тут место и отполированному бронзовому щиту, и глыбе обсидиана. Они стояли и висели, были вмурованы в стены и даже в пол, парили в воздухе, спускались на тонких цепочках с потолка… Вернее, Дикин предположил, что свисали, потому как цепи уходили ввысь, к слепящим глаза шарам света, за которыми потолка – если он вообще имелся – было не разглядеть. В Зеркальном чертоге не было места тьме, и солнечные зайчики весело прыгали по стенам. Но пахло тут могильником – огромной, ужасной общей могилой, где дух истлевших костей смешивался с вонью гниения и резким запахом свежей крови, хотя трупов нигде не было видно. Холодная как лед рука сэра Танареля обхватила запястье Дикина. – Проходи мимо и ни к чему не прикасайся, тогда они ничего не смогут тебе сделать. Не рассматривай, что они тебе показывают, Дикин, просто не рассматривай. Кобольд честно зажмурился, но так идти было скучно и как-то совсем не по-приключенчески, поэтому Дикин приоткрыл один глаз и принялся косить им по сторонам. Поначалу ничего интересного он не рассмотрел, только глаз заболел от необходимости его вытаращивать и ворочать. В одном зеркале отражался пейзаж – речка, деревья, голубое небо. На отполированной поверхности обсидиана, как показалось Дикину, мелькали еще более темные тени. Но чаще бард замечал просто себя, самого обыкновенного, хотя и было неуютно видеть вокруг столько маленьких дикинов – а вдруг все вылезут из зеркал да как набросятся скопом? Только одно зеркало заставило Дикина ойкнуть в голос. Сначала он даже не понял, что такое из него торчит, белое и растопыренное, а потом догадался – скелетная рука. Но это было не очень страшным, страшнее было то, что рука принадлежала вполне мясистому полурослику, который виднелся в зеркале. То, что осталось отражением, будто прижатым к стеклу изнутри, – сохранилось, а высунутая наружу рука истлела. Но и тут Дикин мог бы еще промолчать, если бы рот полурослика вдруг не раскрылся в беззвучном крике, а глаза – живые совсем глаза – не уставились на кобольда. Тут-то у Дикина лапы и подкосились, но сэр Танарель закрыл ему глаза холодной ладонью и так потащил вперед. – Не смотри, не смотри, не смотри! – повторял он как заведенный, и Дикину очень хотелось спросить, можно ли ему не смотреть и в зеркало со старикашками, но ответ на этот вопрос он знал заранее. – Вот оно, – проговорил сэр Танарель совсем другим тоном, подталкивая Дикина к большому зеркалу в темной резной раме, изукрашенной всякими фруктами и цветочками. На уровне лица сэра Танареля проходила трещинка, и что там отражалось – было не разглядеть, зато себя Дикин рассмотрел прекрасно. И ахнул – от восхищения. В зеркале отражался великолепный дракон! У него были Дикиновы оранжевые глаза, и серая чешуя, и тот же костяной гребень на голове, в общем, это был вылитый Дикин, только дракон. И он изящно изгибал шею, и разевал зубастую пасть, и разворачивал лениво кожистые перепончатые крылья. Дикин смотрел на него, смотрел – и не мог оторваться. – Вот оно что, – произнес над ним сэр Танарель со странным смешком, и его пальцы больно впились Дикину в плечо. – Рыцарь и дракон! Конечно же, конечно же… все тут должно быть наоборот… Дикина передернуло при звуках его скрипучего мерзкого голоса. Это маленький босс должна быть рядом, любоваться красивым драконом и хвалить Дикина! С сэром Танарелем все было неправильно! Он украл у Дикина эпическое приключение, настоящее Подгорье, по которому они с боссом не тащились бы уныло, а пролетели бы смертоносными молниями, убивая чудовищ и собирая сокровища! Он украл самого Дикина, он побил Дикина, а теперь стоял рядом, как ни в чем не бывало, рассчитывая на его помощь? Дикин дернул плечом, освобождаясь из хватки паладина, и молча повернулся к нему мордой. Пусть даже Дикин по-прежнему едва доставал макушкой до пояса сэра Танареля, чувствовал он себя так, словно может поглядеть ему глаза в глаза. В нем клокотала ярость – чистая, раскаленная, сокрушительная драконья ярость, которая может излиться только потоком пламени. Как ни странно, Танарель не испугался. Наоборот, опустился на колени, так что теперь их с Дикином глаза были на одном уровне. Лицо паладина вновь застыло страшной не молодой и не старой маской, а в помутневших глазах читалась надежда. – Да! – выдохнул он. – Так и должно быть. Так будет правильно. Если рыцарь не исполняет свой долг, его убивает дракон. Дикин почти не слышал его. К его ярости примешивалось теперь и отвращение. Эта смертная тварь, этот жалкий человечишко елозил перед ним на коленях, выпрашивая благодеяние, надеясь на какую-то милость! Достоин ли он чистого, древнего, всеочищающего драконьего пламени – или его стоит раздирать когтями в клочки, пока от него не останется куча воющего мяса?.. И тут Дикину послышался кудахчущий смешок. Кобольд вздрогнул, заозирался по сторонам, но в зале не было никого, кроме них с сэром Танарелем – и их отражений. В отражении сэр Танарель скорчился перед ним, как на картинке, нарисованной Дикином в "Зияющем портале", – маленький, жалкий старикашка перед грозным кобольдом. И Дикин повторил, почти машинально, пришедшую тогда мысль: – Это нечестно. В отражении у сэра Танареля были прежние глаза, светлые и грустные. Дикин вздрогнул, икнул – у отрыжки был странный вкус железа, крови и угля – и попятился назад. – Дикин… – умоляюще произнес Танарель. Бард бешено замотал головой, продолжая пятиться. – Нет, так нельзя! Так нечестно! Неправильно! Он не мог объяснить, почему это нечестно и неправильно, и совсем не так, как если бы Дикину предложили дыхнуть огнем на злоковарную медузу Геродис, поэтому Дикин просто повернулся и побежал. В конце концов, это всегда у него получалось.