Орды Подземья: Пером и лютней

Высматривая драука, Дикин раздумывал над тем, что его история получается чересчур паучительной. Конечно, этого стоило ожидать в Подземье, где дроу не старались приделать восемь волосатых лапок разве что еде – и то потому, что в этом случае она бы не проскакивала в горло. Даже странно, что превращение в драука, у которого верхняя часть была от дроу, а нижняя – от паука, они считали жутким наказанием. Но все же художник в Дикине требовал большего разнообразия. Высунувшись из укрытия, он выстрелил. Драук покачнулся, выронил лук, а потом и сам вывалился из окна. Дождавшись, когда нескладная туша перестанет дергаться на камнях, Дикин сделал в путевом дневнике еще одну пометочку «+1» напротив «паук» и «–1» – напротив «мощные магуйские болты». Единичек было много там и там, и все они тоже напоминали паучьи лапки. – Малек, не спи! И это вместо «Какой великолепный выстрел, Дикин!», хотя от самого козлюки не было толку ни в колдовстве, ни в дальнем бою. Госпожа Феос сунула Дикину в лапы свиток, улыбнулась ободряюще, хотя явно нервничала сама – читать заклинания со свитков она умела, но хуже и медленнее, чем Дикин. – Ну что, я начинаю, ты заканчиваешь? Или попытаемся сделать одновременно? – Одновременно вы можете просто обрушить вход, – сказал хмурый козлюка. Они штурмовали королевский дворец Шаори Фелла. То есть Дикин собирался потом записать, что «штурмовали», в то время как на самом деле они пытались сообразить, как попасть внутрь. Наверное, до проклятья дворец авариэлей был поистине воздушным, полным солнца и сквозняков, но теперь его стрельчатые окна и арки пришлись по вкусу драукам, любовно заткавшим их паутиной. Там, где не было паутины, копошились сами драуки, – и у Дикина, обычно снисходительного ко всем формам жизни, чешуя на затылке дыбом вставала от этих восьминогих тварей, деловито сновавших вверх-вниз по мраморным стенам. Прямо на его глазах драуки затащили внутрь оглушенного, спеленутого нитями авариэля, и помочь ему не удалось. Дикин застрелил драука-добытчика, но прежде чем Вален и босс добрались до авариэля под градом стрел со стен, другой драук взмыл на паутине вместе с жертвой и втянул ее в окно. – Дикин начинает. Если даже босс запнется, ничего страшного, Дикин все равно подпалит паутину и отгонит драуков. Он прицелился в точку между покосившихся дверных створок и послал огненный шар аккурат между ними. К радости Дикина, бомбануло на славу: здание вздрогнуло, осветилось изнутри, а с чернеющей паутины посыпались чернеющие драуки. Огненный шар госпожи Феос влетел внутрь чуть косо, зацепив дверной проем, но это было сделано нарочно: срикошетив, он ударил под другим углом, и воздух вновь огласился драучьими визгом и воплями. Правда, теперь внутри было невыносимо жарко, грязно и вонюче, и пришлось как можно быстрее проскочить раскаленный, как духовка, зал. – Главное, чтобы это все оказалось не зря, – от удара Валенова цепа еще один драук улетел в стену, – и вы не ищете смысла там, где его нет. – По-моему, само проклятье Шаори Фелла подтверждает, что искать смысл там, куда его всегда клали, бессмысленно, – госпожа Феос захлопнула и подперла стулом дверь перед носом другой твари. – И все же мы ищем некую «королеву» из стишка медузы. Тогда как, если не искать смысла, нам нужна не королева, а посудомойка, и не дворец, а навозная куча. Дикин ожидал, что после новых драк козлюка снова начнет хохотать и отвечать невпопад, но он стал просто очень ворчливым. – Королевский дворец – это хоть какая-то зацепка, – устало сказала босс. – В паутине, – тифлинг раздраженно смахнул с рогов липкие нити. – Есть предложения получше? – Дикин мог бы погадать на подсказку, но он не уверен, что в Подземье найдутся куриные потроха. – Куриные? – Вален повторил это слово, как будто оно прозвучало на диковинном чужом языке. – Вален не знает, что такое курица? – Я знаю, что это маленькое хищное животное с поверхности, – высокомерно бросил он. – Домашняя птица, – машинально поправила госпожа Феос. Вален густо покраснел, но, по крайней мере, перестал бурчать, а свое недовольство выместил на драуках. Твари обжили в основном балконы, террасы и выходящие на них комнаты. Во внутренних покоях они встречались редко, а паутины или коконов не попадалось совсем, но уютней не стало. Кто-то исполосовал ножом фрески на стенах, вспорол подушки и тюфяки, превратил в гору фарфорового крошева посуду. Повсюду валялись брошенные, словно при паническом бегстве, вещи. Дикин чуть не расплакался перед вольером, полным трупиков пестрых птичек: бедняги умерли от голода, всеми забытые. Ему пришлось напомнить себе о съеденных драуками авариэлях, чтобы не забывать о приоритетах даже в жалости. – Слышите? – напряженным голосом спросил Вален. Дикин сначала подумал, что тифлинг услышал его всхлипы, но нет – хныкал и причитал кто-то еще за стеной. Пока они шли на звук, бормотание то затихало, то становилось громче, и Валену удалось разобрать отдельные слова на дроусском. – Свет мой, зеркальце, скажи? – с недоумением повторил он. – Вот видите – зеркало! – в голосе босса явственно слышалось облегчение. Бормотание привело их в ослепительно красивый зал. Дикину пришлось зажмуриться и тереть глаза кулаками, прежде перестали литься слезы – настолько он отвык от яркого света. Похоже, тут ничего не изменилось с допроклятых времен. На белых с золотым узором стенах не было ни пятнышка, на своих местах стояли хрупкая резная мебель и огромные вазы с цветами, журчала вода в фонтане между хрустальных колонн. На ступеньках у фонтана сидела дроу в красной одежде и забавлялась осколком зеркала. Она то отставляла его далеко от себя, то подносила к глазам, и на все лады произносила одни и те же слова – видимо, про свет и зеркальце. Вален, ни говоря ни слова, снял с плеча свой жуткий цеп. – Простите, но ваши методы тут не сработают, – послышался голос откуда-то сверху. Причудливая конструкция в дальнем конце зала – каркас из прутьев, оплетенный вьюнками из хрусталя и самоцветов, – который Дикин поначалу принял за украшение, на самом деле оказалась подножием вознесенного под потолок трона. И теперь по этому каркасу, покряхтывая и сопя, спускался невероятно странный даже для Шаори Фелла авариэль. Он был маленьким и бочкообразным, с головой, будто вдавленной между плеч. На то, что это все-таки эльф, а не карлик или полурослик, указывали только крылья – но маленькие, чуть больше Дикиновых, плотно прижатые к спине. Одежда авариэля была под стать его внешности: из красно-синих лоскутков, украшенная множеством бубенчиков, так что при ходьбе крылатый эльф гремел, как пустое ведро. Кривился в ухмылке размалеванный алым рот, нарисованные тушью приподнятые уголки глаз придавали лицу плутоватое выражение, но такую тоску во взгляде Дикин видел разве что у сэра Танареля. – Здравствуйте-здравствуйте, дорогие спасители, – сказал авариэль, потирая руки. – Можете не опасаться этой потерянной души – она еще не скоро добьется у зеркала ответа на свой вопрос. – Что все это значит? Оружия Вален не убрал, и шипастые шары угрожающе закачались в воздухе, но на авариэля это особого впечатления не произвело. Без страха повернувшись спиной, он взглянул на Красную Сестру, по-прежнему увлеченную осколком. – Печальные последствия злоупотребления могущественной магией, конечно же. Или вы конкретно об этой дроу, оскорбляющей ваш глаз? Простите, вы не можете ее убить, и дело даже не в моем особом гуманизме. Магия этого зала до сих пор эффективно работает на предотвращение покушений, а заодно не подпускает к нам драуков. – Дикин думает, это особый вид безумия, когда авариэль выглядит как дурак, но при этом разговаривает как умный. Госпожа Феос, разумеется, немедленно сделала страшные глаза, но эльф не подал виду, что обиделся. – Зришь в корень, мой непосредственный друг. В моем случае «дурак» – всего лишь константация медицинского факта. Я – Элисид, придворный шут королевы Шаори, и до недавнего времени мог только петь, плясать и кувыркаться, если мы ведем речь об общественно приемлемых действиях. Но все перевернулось с ног на голову, и дурак стал единственной светлой головой в городе, уж простите за нескромность. Но вы присаживайтесь, присаживайтесь, в ногах правды нет. Вален с сомнением оглядел хрупкие плетеные креслица и остался стоять, госпожа Феос присела на самый краешек, и только Дикин с восторгом плюхнулся на мягкие подушки, приготовившись записывать. – Элисид точно-точно не будет рассказывать свою историю в стихах, так что Дикин может проявить творческую свободу? – на всякий случай осведомился он. Шут пожал плечами. – Я мог бы сложить для вас целую поэму, но едва ли она будет иметь какую-то ценность, помимо лирической. Хотя, пожалуй, зачин истории бедствий Шаори Фелла вполне поэтичен. У королевы Шаори, моей госпожи, было волшебное зеркало Всевидения. Не знаю, откуда оно взялось, но если авариэли считаются отшельниками среди прочих эльфов, то королева была отшельницей среди собственного народа. Она редко покидала дворец, даже чтобы размять крылья, и почти все время проводила перед зеркалом. Так она узнавала, как живут подданные и что замышляют враги, но магия зеркала влияла на ее разум. Шаори стала сначала раздражительной, потом безрассудной. – Не могу сказать, что такой образ жизни полезен даже без проклятого зеркала, – заметила госпожа Феос, и Дикин с ней согласился. Одна затекшая попа способна превратить мирное существо в исчадие ада. А зеркалам он вообще перестал доверять после того, что случилось с сэром Танарелем. – Так оно и вышло, – кивнул Элисид. – Королева слегла, но держала зеркало рядом с постелью. Меня, как и ее любимых собачек, иногда звали в опочивальню повеселить королеву, но ее не радовало уже ничего. Я помню, она говорила, что ей нужно следить за Халастером, но, сами понимаете, тогда меня больше интересовала конфетка в награду за танец. – В Глубоководье я видела телескоп с линзами из зеркала Всевидения, Мы нашли его уже разбитым. Помнится, мэтр Фраузетаулен говорил, что платой за использования артефакта такой силы может быть безумие, а его разрушение создает зоны дикой и мертвой магии. Но тогда мы думали, что его владелец сошел с ума, а он оказался двойником Халастера. – Что ж, на долю Шаори Фелла как раз достались безумие и дикая магия, – меланхолично заметил Элисид. – Как-то утром королева перебудила криками весь дворец. Я спал на подушке у дверей ее спальни, поэтому вбежал туда в числе первых. Чтобы спрятаться, а не чтобы помочь: я ведь знал, что рядом с госпожой всегда безопасно. Помню, она стояла, рыдая и хохоча, а перед ней валялось разбитое зеркало. Я решил, что она расстроилась из-за потери зеркальца, кинулся к ней – и тут все перевернулось. Элисид говорил гладко и размеренно, даже приукрашивать в его речи ничего не требовалось, но его голос звучал безжизненно, и Дикин не мог понять, должно ли это настораживать или нет. Вален, видимо, тоже засомневался, а потому сказал: – Что-то ты недоговариваешь. Элисид развел руками. – Во всяком случае, не лгу вам. Я могу только предполагать, что Халастер заметил слежку за собой и жестоко наказал королеву. Зеркало разбилось, осколки разлетелись, королева пропала из дворца, а Шаори Фелл вместо горных круч оказался на подземных скалах. И если зеркало не восстановить, авариэли погибнут, а остров останется еще одной диковинкой Подземья. Если, конечно, – шут прищурился, – дроу в красном не соберут оставшиеся осколки и не отнесут их своей повелительнице, и она не придумает им применение… Эй-эй, многоуважаемый тифлинг, я ведь говорил, что насилие и тронный зал несовместимы? – Значит, ты хочешь стравить нас с Красными Сестрами, многомудрый, и тебе без разницы, кто победит? И ты ведь понимаешь, кто такая Вальшаресс! Козлюка мигом растерял остатки вежливости, и госпоже Феос даже пришлось схватить его за руку, урезонивая, – хотя, судя по ее опасливому виду, она вовсе не думала, что на него это подействует. Но то ли магия авариэлей еще и охлаждала горячие головы, то ли Вален все же лучше владел собой, чем могло показаться. Во всяком случае, никто ни с кем не стал драться. Элисид вздохнул и посмотрел в сторону, на безумную дроу. – Не то что бы я мечтал это сделать. Но ваши враги заинтересованы в зеркале Всевидения, а значит, я отдам его им в обмен на спасение Шаори Фелла. На моих глазах сородичи сходили с ума, калечили себя и других и убегали из безопасности прямо в лапы драуков. Думаю, это логично, если о своих интересах будете заботиться вы сами, а я буду думать о моем народе. – Хорошо, вашу позицию я понимаю, – госпожа Феос пыталась рассуждать хладнокровно и логично. – Но, допустим, у нас есть осколок, и у дроу тоже, то есть ни одна сторона не соберет все кусочки. Что тогда? – Тогда я стравлю вас между собой, – спокойно признал шут. Вален пробормотал что-то нелестное себе под нос, а вот Дикин даже не знал, как на это реагировать. – Элисид или очень плохой, или очень хороший, – неуверенно сказал он. Шут задумался. – Не думаю, что мой нравственный облик вообще имеет значение. Просто мое «очень надо» входит в конфликт с вашим. Ну и, сами понимаете… Вас трое, а я один. Вы вооружены, а я беспомощный калека. Вы попали во дворец, а я даже выйти отсюда не могу – съедят. – Да поможем мы вам, – вздохнула госпожа Феос. – Нельзя же просто оставить все как есть, с зеркалом или без. – И лучше тебе рассчитывать на нашу помощь, а не на снисходительность Вальшаресс, – добавил Вален. – Я видел, что ее солдаты делали с другими дроу, даже не враждебными… Их «очень надо», уж будь уверен, включает в себя мертвых эльфов с поверхности. – Что ж, если осознание морального и интеллектуального превосходства укрепит вашу мотивацию, я согласен, – со смиренным видом кивнул Элисид. – Еще один вопрос, – поспешно сказала госпожа Феос. Она провела рукой по пятнистому от грязи лицу. – Тут где-нибудь можно умыться?

* * *

Элисид повел госпожу Феос в королевскую ванную, и Дикин с Валеном остались одни, не считая бормочущей дроу. Козлюка наконец-то сел прямо на пол и принялся начищать цеп. Дикин попробовал запеть душевную песню, чтобы создать непринужденный настрой, но тифлинг его старания проигнорировал и с остервенением орудовал тряпкой. Что ж, в тронном зале хватало вещей, которые стоило посмотреть, потрогать и даже попробовать на зуб – и козлюка был наименее интересным предметом из этого многообразия. Дикин как раз закончил примерять диковинную стеклянную перчатку и прикидывал, сможет ли добраться до шлема, не свалив на себя весь доспех, когда скольжение промасленной тряпки прекратилось. Вален привалился спиной к колонне и прикрыл глаза. Мгновенно в голову Дикина пришла идея; он сделал несколько осторожных шагов, не сводя с Валена взгляда. У тифлинга не дернулись даже длинные острые уши, дышал он ровно и глубоко – похоже, действительно задремал. Вблизи его кожа казалась голубоватой, как снятое молоко, под глазами и вовсе лежали синие тени. Наверное, он много времени толком не высыпался, что было неразумно для воина… и очень на руку барду. Дикин подобрался еще ближе, потянул носом и скривился: после всех битв оружие Валена было куда чище, чем он сам. От козлюки несло потом, грязью, кожей и еще как будто серой, но стоило заинтересованному Дикину наклониться над плечом тифлинга, как его тут же сграбастала здоровенная рука. – И что это ты делаешь, а? Дикин счел ниже своего достоинства попытку отпирательства. – Дикин вынюхивает. Козлюка даже развеселился. – Да? И что же? – Вален сказал, что от госпожи Феос пахло дьяволом, вот Дикин и решил понюхать тифлинга. Дикин думает, это удобно – различать демонов и дьяволов по запаху, когда под рукой нет определителя. Но Дикину кажется, что Вален воняет, как обычный немытый мужик. Это потому, что Вален четвертинка, а не чистокровный, или от демонов тоже прет? Хватка тифлинга расжалась. Он уставился на Дикина так, словно не знал, рассмеяться или схватиться за цеп. – Ты всегда такой непосредственный, малек? – Конечно. Это часть… – Дикин припомнил, как выражалась леди Шарвин, – часть его творческого метода. – Да? А если я скажу, что часть моего творческого метода – это сносить головы так, чтобы тело и понять не успело, что все, конец? Бывало, мозги уже на земле, а из горла еще вопль рвется. – Нуууу, Дикин тоже так умел, когда был плохим кобольдом. Он откусывал курочке голову, а тушка вырывалась и убегала. Но это, правда, были обычные курицы, не хищные. Было три вещи, на которые Дикин мог смотреть бесконечно: как кипит мясная похлебка на огне, как госпожа Феос расчесывает волосы и как козлюка краснеет до кончиков ушей. – И откуда ты взялся на мою голову? – простонал он. – Сначала Дикин был в Глубоководье, потом спустился в Подгорье, а потом низко-низко пал в Подземье. Кажется, Дикин ничего не забыл и не перепутал. – Ты это нарочно делаешь, да? – спросил Вален после паузы. – Пытаешься вывести меня из себя? – Дикин никого не хочет выводить из себя. Он веселый, обаятельный и любит делать всем хорошо, поэтому даже старый мастер ему только радовался. А старый мастер был драконом, и у него часто болел живот. Может, это Вален слишком нервный и всем недовольный, раз Дикин его так раздражает? – Да уж, конечно, – пробормотал тифлинг. Тем не менее, слова Дикина заставили его задуматься хотя бы над собственным запахом. Раздевшись до пояса, Вален наклонился над фонтаном, вместо ковшика поливая себя из стеклянного шлема, который так мечтал примерить Дикин. Но теперь бард и думать забыл о диковинке: раскрыв от удивления пасть, он глядел на спину и плечи тифлинга. Больше всего они походили на карту, только вместо рисунка гор и дорог кожу испещряли шрамы. Их было много, всех форм и размеров, некоторые почти стерлись, другие еще бугрились, красные и страшные. Дикин ткнул пальцем в толстый фиолетовый рубец над поясницей. – Что это? – Воспоминания. – Плохие? – Уж какие есть. – Это дьяволы сделали с Валеном? Поэтому он их так ненавидит? – Подай-ка мне лучше полотенце. Спереди шрамов оказалось не меньше, чем на спине. Запрокинув голову, Дикин какое-то время изучал лицо тифлинга. – Мммм, а Дикин может спросить?.. – Да кто ж тебе запретит, трещотка. Голос Валена звучал вполне благодушно, поэтому Дикин предпочел проглотить обидное словцо. – А почему лицо у Валена не страш… ну, не боевое? – Дроу считают шрамы признаком слабости – ведь ты попался врагу и дал ему себя отметить. Поэтому, чтобы союзники приняли меня, Провидица поработала над моим лицом. А остальное… что мое, то мое, – Вален с видимым сожалением натянул обратно грязную пропотевшую рубаху. – Может быть, Дикин сначала понюхает чистого Валена? Он все еще хочет знать… – Нет! – но продолжил Вален уже спокойнее: – То, о чем я говорил, это не запах. То есть, конечно, дьяволы и демоны могут пахнуть чем угодно: кровью, железом, серой… – А духами могут? – Если захотят. Я – не хочу, если ты об этом. – Дикин просто спросил. – Так вот, малек, то, что мы чувствуем, это ненависть, даже если видим друг друга впервые. Это наша суть, то, заставляет демонов и дьяволов сражаться на Войне Крови. И когда твоя госпожа свалилась на меня, я почувствовал именно это: огромную ненависть, как будто рядом со мной оказался один из князей Преисподних.